Шесть дней из жизни Сергея Довлатова
Снимать исторические или биографические ленты — дело неблагодарное и рискованное. Всегда найдется дотошный зритель, досконально знающий, в каких чайниках кипятили воду и какого покроя брюки носили молодые люди 70-х годов прошлого века. Тем более и времени-то прошло не так уж много, и живы те, кто знал писателя.
А уж центральная фигура байопика (биографического фильма) подвергнется всестороннему изучению под увеличительным стеклом и будет радостно обругана — за «не ту внешность», несоответствие характера, и вообще — не тот, не так и не поэтому. Тем более, если это Сергей Довлатов, как известно по «Компромиссам», «Заповеднику» и иже с ними — обаятельный пропойца, поклонник нестрогих женщин, любящий пощипать начальство за нежные места. Легко заводящий неподходящие знакомства без обязательств и играющий с людьми, превращая их в персонажи своих рассказов и повестей.
Как воспеть нефтяную вышку
Тем не менее безусловно унаследовавший талант отца Герман-младший рискнул — и снял, возможно, свой лучший на сегодняшний момент фильм. Любителям «братских» разборок, накачанных супергероев и слюнявых монстров времени лучше не тратить. Фильм можно и нужно «листать», как книгу, вглядываясь и «вчитываясь» в наполненные встречами и расставаниями, разочарованиями и радостями шесть дней из жизни Сергея Довлатова.
Нежно, неторопливо, с любовью снятая картина Германа — пронзительное объяснение в любви той эпохе, когда были молоды его родители, когда еще существовал на карте город под названием Ленинград. И бродили по нему нечитаемые поэты, непризнанные художники, не расстающиеся с гитарой русские неприкаянные менестрели, протягивая на ладошке сохранившее детское удивление жизнью сердце первому встречному, который согласится выслушать.
В эту разношерстную компанию как нельзя лучше вписывается германовский Довлатов, отличаясь разве что ростом. Растерянный, тихо старающийся осознать, почему его, мечтающего стать писателем с восьми лет, не понимают, да и не хотят понять люди, просто по долгу службы обязанные разбираться в том, кто талант, а кто бездарь. Неловко пытающийся соответствовать требованиям времени — то есть воспеть возведение очередной нефтяной вышки в утвержденной партией манере. У него, естественно, не получается, а получается ироничный, в довлатовском стиле забавный стишок. Тихо, саркастично подсмеивается над коллегами-журналистами, пытающимися наставить собрата на путь истинный. Сходит с ума от непризнания, неуспеха. Сергею Довлатову только исполнилось 30. Он вдохновлен Хемингуэем. Пишет рассказы о простых людях, с нежной иронией принимая все их недостатки.
Сербский актер Милан Марич, найденный великими трудами, думается, стопроцентное попадание в образ. И дело не только в безусловном внешнем сходстве, хотя зрители, да и критики, дружно упрекают актера и режиссера в блеклости персонажа. Впрочем, об этом дальше: лучше самого Германа не скажешь.
Что может уролог
Безусловно, еще один герой ленты — это время. Правда, Герман-младший уж, конечно, не снимал некую биографическую справку. Скорее, мы чувствуем себя так, будто только что прогулялись вместе с героями по Ленинграду, как старые приятели. Тем более что камера — привет от Германа-старшего — прямо в центре действия и постоянно фиксирует происходящий вокруг хаос жизни, гул второстепенных персонажей, бубнящих каждый свое.
Это время схлынувшей эйфории от полусвободы предыдущего десятилетия. Это время легендарного кафе «Сайгон», еще не ставшего магазином итальянской сантехники, зато бывшего местом, где можно было услышать и увидеть Шевчука, совсем молодого БГ, не уехавшего в забугорье Шемякина. Захаживал туда и Смоктуновский. И, конечно, Довлатов. Время, когда в свободных квартирах собирались полузнакомые люди и кудрявые девушки, окруженные ореолом сигаретного дыма, пели под гитару песни Окуджавы, Ады Якушевой, Визбора. И, кстати, эти странные, погруженные в свой очарованный мир художники и поэты, маргиналы, чудаковатые представители андеграунда кажутся более нормальными и адекватными, нежели бодрое большинство, с энтузиазмом строящее светлое будущее. Один штрих: членство в Союзе писателей, которого добивается Довлатов, вполне свободно может устроить… уролог, пользующий власть имущих. Впрочем, в этом отношении мало что изменилось с тех пор.
А по улицам затянутого туманом города блуждает, бережно держа на руках уснувшую дочку Довлатова, нараспев читающий свои стихи и жадно, будто в последний раз, — и это так и есть — вдыхающий сырой ленинградский воздух Иосиф Бродский (прекрасная актерская работа Анатолия Бесчастного, кстати, сыгравшего его второй раз).
Хочется отметить еще одну актерскую работу, к сожалению, недооцененную зрителями и критиками, быть может, из-за предыдущих провальных фильмов. Это фарцовщик Давид в исполнении Данилы Козловского. Поставщик заморских пластинок и вожделенных джинсов, мучительно пытающийся доказать, что не в тряпках его счастье, — он талантливый художник. Но скорее всего бездарь, отчаянно закрывающий глаза на отсутствие дарования и страшно умирающий под колесами машины. По-детски коротко всхлипнув, прижавшись щекой к мокрому тротуару, застыл с открытыми глазами, так и не успев понять, что умер…
Время Ленинграда
А еще это время Ленинграда — не Петербурга. Стены невнятного цвета, тесные кухни и холодное освещение. Сырой, наползающий туман, за которым не видно царственных стен застывших в безразличном величии дворцов, это бездомный бродяга-ветер — хулиганистый мальчишка, швыряющий по пустынным улицам исписанные листки — обрывки чьих-то надежд, страданий и стараний. Город с «желтым негаснущим светом морского заката, мокрым цветом баркасов, шелковой зеленой гнилью, живущей на досках, над краем воды», по словам писательницы Татьяны Толстой, когда-то приснившийся Петру. Он-то умер, а мы живем в чужом сне. И в коротком забытьи Сережа Довлатов видит несбыточное будущее, а мы — фантастическое прошлое: генсека «дорогого Леонида Ильича», дружелюбно предлагающего соав-торство. Во сне тоскливая память немилосердно напоминает о зоне, диком братстве зэков: словно снежный, осенне-зимний Ленинград из фильма — не попытка реконструкции, а тоже своего рода сон.
Эти шесть дней, вроде бы наугад выхваченные из жизни писателя, оставляют острое послевкусие, желание разобрать многослойность неторопливого рассказа, докопаться до дна — а там сконцентрировано все. Обреченное предчувствие раннего конца, о котором безнадежно твердит затравленный Бродский, — он скоро уедет навсегда. И не светит Довлатову та самая всеобщая любовь и известность и растаскивание на цитаты. До этого еще целых двадцать лет, и просыпаешься каждое утро, как перед Голгофой, перед новым днем, словно воронка, втягивающим годы, желания, «чушь прекрасную» уходящей молодости». И этот день надо прожить.
Да, кстати, и достаточно успешный, уже «не наш» Довлатов ведь так и не застал время, когда на родине начали зачитываться его книгами и любой школьник мог процитировать его грустные остроты.
Короткие перебежки от гонорара до гонорара, кухонные ожесточенные споры, серая рутина, погрузившись в которую, невозможно вспомнить, кто ты такой на самом деле. Здесь не осталось иных доблестей, кроме «мужества быть никем и быть собой».
Это интересно
- Чтобы добиться наибольшего правдоподобия, создатели фильма обратились за помощью к жителям Санкт-Петербурга. Петербуржцев просили приносить на киностудию «Ленфильм» одежду, фотографии, бытовые предметы и даже мебель — все, что относится к периоду до начала 1970-х годов.
- Прежде чем приступить к работе над картиной, продюсеры заказали всероссийский соцопрос: «Нужен ли фильм про Довлатова?». Почти треть респондентов сказали «Да». Причем большинство из них — молодые люди, студенты и старшеклассники.
- Бармен одного кафе завел кинематографистов в подсобку, где гордо продемонстрировал оголенную ногу — там красовался вытатуированный Довлатов.
- Четыре книги писателя — «Заповедник», «Зона», «Чемодан» и «Рассказы» — включены Минобрнауки в список ста книг, рекомендованных к прочтению школьниками.
- Критики на Берлинале почти час не отпускали создателей картины — хотели узнать больше деталей.
- Чтобы воссоздать холодный уличный свет, в Санкт-Петербурге отключали фонари и меняли лампы.
- Милан Марич после утверждения на роль на три месяца переехал в Петербург и дни напролет читал Довлатова. «Я все думал, что должно с тобой случиться, чтобы ты принял решение уехать из одной страны в другую, где даже писать и творить начинаешь на другом языке, на чужом. И то, что я играю на русском языке, мне очень помогает понять моего героя», — рассказывал он.
- Все интерьеры, что есть в картине, снимали в выселенных домах.
- Герман-старший собирался снимать Довлатова в главной роли в ленте «Хрусталев, машину», но не успел: писатель умер трагически рано, в 48 лет.