Автор: Сергей Лопарев
Так случилось, что я был в командировке в Вене поздней холодной и мокрой осенью. Я торговый представитель главного офиса крупной фирмы по продаже электротехнических товаров. Наша почтенная фирма отсчитывает свои бухгалтерские книги с конца девятнадцатого века. В хайтековом офисе директора компании висят черно-белые фотографии основателей с нелепыми усами и с часами в жилетном кармане. Это прадедушка директора с братом. В Первую Мировую они оснащали рациями армию кайзера и делали освещение для лучших берлинских отелей. Первые аккумуляторы, лампы, фены. Это то, чем гордится наша фирма. Это ее жизненное кредо и мое, конечно, тоже. Я ведь лояльный сотрудник корпоративной миссии. Миссия проста - делать жизнь людей лучше и комфортнее и зарабатывать на этом деньги.
В Вену я приехал договариваться об особенностях поставок крупной партии товаров в Австрии. Внутриевропейский спрос в последние годы идет не слишком хорошо, сказываются последствия экономического кризиса. В этих условиях главное, что помогает продавать товары, это лицо. Лицо компании, когда за твоей торговой маркой отчетливо вырисовываются сто с лишним лет надежной работы и хороших отзывов. Самый лучший маркетинг.
Я прогуливался по осенней улице, стараясь надышаться этим осенним воздухом, немного озябнуть, чтобы потом зайти в кофейню и греть обе ладони о чашку с кофе под негромкие звуки Вагнера или Штрауса. Здешние кельнеры несколько отличаются от тех, что подают кофе в моем любимом Гамбурге и родном Дрездене. Правда турок в немецких кофейнях и там и здесь с каждым годом становится все больше. А у них совсем другой подход. Турецкий кофе и обслуживание, конечно хороши, но хороши по своему. А вот чтобы найти традиционный немецкий колорит в большом городе требуется очень сильно постараться или заранее знать места.
Я этого города не знал, поэтому просто бродил наобум, разглядывая мокрые дома, бронзовые памятники, спешащих прохожих и редкие влюбленные пары в мягком свете фонарей и резких отблесках рекламы. И думал, что я все же очень старомодный человек, хотя и рекламирую самую новую бытовую технику. Впрочем самые важные вещи не меняются со временем.
Тогда на мокрой улице, среди нескольких опавших и истоптанных листьев я и заметил кольцо, тускло блеснувшее золотом в свете фар поворачивающей за угол машины. Я машинально оглянулся кругом, чтобы посмотреть нет ли владельца кольца, но никого не заметил. Подошел поближе, еще раз огляделся, опасаясь дурной шутки для шоу типа съемок скрытой камерой или мошенников. Потом подобрал кольцо, мельком взглянул на него, но никаких надписей не было. Простое круглое кольцо, довольно массивное, на палец крупного мужчины вроде меня.
Никто не выбежал из темной подворотни с камерой или криками о том, что это его кольцо и я, расслабившись, отправился дальше. Не то, чтобы я так уж хотел присвоить это кольцо себе, если бы там был его владелец, то я бы безусловно постарался вернуть его. Но вокруг не было никого и, если бы я его не забрал, то уж точно его бы подобрал один из эмигрантов-подметальщиков улиц. А награждать такой ценной вещью одного из этих попрошаек, я не собирался.
Сидя в кафе и грея руки о чашку кофе, которое подал, конечно же, турок, я достал кольцо из кармана и в хорошем свете принялся разглядывать его, желая увидеть не пропустил ли я гравировку с именем владельца на внутренней стороне или клейма. Имени там не было, а вот клеймо было. Крохотная отметка о чистоте золотой пробы и отпечаток свастики. Значит это было не новенькое кольцо, а кольцо с историей Германии. У меня поднялось настроение и я окончательно решил оставить кольцо себе, не сдавая его в полицию. Пусть останется мне на память о посещении этого чудесного города, вне зависимости от того, как пройдут переговоры.
Я надел кольцо на палец, думая о том, что золотое кольцо придаст мне солидности на переговорах. Деловые люди обращают внимание на различные мелочи и мысль о том, что я женат может подкрепить в них доверие ко мне.
На выходе из кафе, когда я согрелся телом и душой и пребывал в особенно хорошем настроении. Даже хотелось мурлыкать под нос какой-нибудь мотив и крутить зонтик, как Чарли Чаплин в старом фильме.
Тут ко мне и подошла цыганка. Пестро одетая, как и большинство их племени, навязчивая, резкая и неприятная каждой своей чертой грубого лица, каждым жестом попрошайки. Она хотела погадать мне по руке, сразу схватила ее ладонью, наверняка очень грязной, немытой после соприкосновения Бог знает с чем. Она негромко бормотала свою чушь, призванную забить восприятие сознания слушающего ее человека, рассеять внимание и сделать из человека идиота соглашающегося с чем угодно, что она говорила. Я слышал и читал немало историй о том, как вполне нормальные люди при такой встрече отдавали свой бумажник и кредитную карточку с кодом, а потом совершенно не могли объяснить зачем они это сделали.
Мне очень хотелось ударить ее по морщинистому лицу, с густыми темными волосками над верхней губой, по цветастому платку. Но я не хотел проблем с полицией. Оставалось сжать зубы, перетерпеть отвратительные прикосновения и объяснить, что денег я ей не дам, как бы она не просила. Я открыл уже рот, как вдруг она осеклась разглядывая мою развернутую ладонь. Я воспользовался этой паузой, чтобы вежливо сообщить, что не нуждаюсь в ее услугах. Она даже ничего не сказала, только смотрела потрясенно на ладонь и руки ее и подбородок тряслись, как у припадочной. Потом она медленно отпустила меня и стала пятиться назад, бормоча что-то себе под нос, закрываясь от меня скрещенными в сложном жесте пальцами. Отойдя на несколько шагов, она развернулась, подобрала свои длинные многочисленные юбки и бросилась бежать с быстротой удивительной для такого почтенного возраста.
Я остался стоять на крыльце кафе, удивленно глядя ей вслед, потом опомнился и вытер ладонь влажной салфеткой, особенно стараясь протирать те места, где она хватала меня. Не мешало бы, конечно, продезинфицировать руку, на всякий случай, но ничего такого под рукой не было.
Протерев руку, я полюбовался на золотое кольцо, которое отлично сидело на пальце и пошел в сторону гостиницы. Все-таки хорошее настроение от посиделок в кафе было совершенно испорчено этой выжившей из ума женщиной, так нахально лезущей в личное пространство. Жаль, что нельзя обратиться в полицию, пока нет таких законов, наказывающих тех, кто оскорбляет вас, прикасаясь своими грязными пальцами.
Вена была все та же, но теперь, когда настроение было испорчено, казалась совершенно другой. Мокрые здания были облупленными, асфальт грязным и растрескавшимся, а мокрые листья казались гнилой кожей, разлагающейся на трупе города. Теплый свет фонарей имел болезненный оттенок и не хотелось даже думать о том, чтобы и дальше гулять по этим улицам. Я огляделся в поисках такси на крошечной площади между тремя домами-треугольниками, стоящими острием друг к другу. В центре площади за низкой металлической оградой мокла бронзовая статуя нелепо поднявшая руки вверх. Я присмотрелся к ней, не понимая, что это такое, когда услышал рядом покашливание.
За плечом стоял пожилой человек в длинном пальто с поднятым воротником и старомодной шляпе с шелковой лентой на тулье. Нос его украшало складывающееся пенсне, и опирался он на трость. Настоящий коренной австриец, житель этой улицы и города, каких немного осталось под напором масс-культуры.
Он еще раз покашлял в кулак, обтянутый кожаной перчаткой и кивнул мне, как старому знакомому.
- Вероятно вы гадаете, что это за памятник, господин путешественник? - обратился он ко мне на немецком.
- Да, вы правы, - согласился я с ним больше из уважения к его благообразному виду и подкупленный тем, что он безошибочно распознал во мне немца.
- Здесь, - пожилой господин обвел тростью небольшую площадь, - были расстреляны несколько евреев с семьями. Где-то в конце тридцатых.
У меня отчего-то сильно заболел нижний левый клык и я разозлился.
- Я не осматриваю местные достопримечательности - холодно сказал я. - Я ищу, где можно вызвать такси.
Он слегка удивленно приподнял брови, потом пожал плечами, коснулся двумя пальцами тульи шляпы, повернулся и, слегка припадая на правую ногу, пошел прочь по мокрой улице, опираясь при каждом шаге на тросточку. Я бросил еще один взгляд на памятник. Теперь было понятно, что грузный господин в шляпе и пальто, поднимал руки стоя у расстрельной стены. Из-за его спины опасливо выглядывала девочка лет пяти. Рядом безнадежно опустив глаза и руки стояла женщина на подкашивающихся ногах. Очевидно евреи. Мне показалось, что из кармана пальто мужчины выглядывает цепочка пенсне или часов, но потом сердито мотнул головой и пошел в противоположную сторону.
Настроение мое было хуже некуда, хотя несколько минут тому я думал, что оно уже отвратительное. Вся эта история почему-то здорово выбила меня из колеи. Такого давно уже не случалось. Я вышел на оживленную улицу и тут понял, что вовсе не хочу садиться в такси. Я осмотрелся и узнал места - это был центр города и до гостиницы идти было всего несколько кварталов. В таком состоянии, подумал, я, пройтись пешком минут 10-15 будет лучшим решением.
Я пошел через море неоновых огней, по скользкой от дождя брусчатке, надеясь, что шумный городской поток, машины, запах сгоревшего топлива и шум дождя смоют мое раздражение и дурное настроение. Однако было только хуже. Вонь бензина, хмурые мокрые люди, режущие глаза вспышки рекламы стали раздражать меня еще больше. И я устремился к небольшому переулку, чтобы срезать дорогу и побыть в тишине и спокойном полумраке, ведь в большом городе никогда не бывает по-настоящему темно.
В переулке было так, как я и хотел - тихо и пусто. Никто не газовал под боком, норовя обдать грязной водой из лужи, никто не преграждал путь, вынуждая лавировать, не было назойливой рекламы. Я наконец-то расслабился и настроение начало подниматься. Просто шел себе вперед, перешагивая через лужи и рассматривал кирпичные оштукатуренные стены, черепичные крыши трех-пятиэтажных домов, потемневшие старинные деревянные вывески заведений, которые работали здесь когда-то. Небольшой кусочек настоящей старины, без вкраплений уродливой современной культуры с ужасными белыми стеклопакетами, которые так неестественно смотрятся в проемах окон древних домов. Здесь окна были старые и их облупленные деревянные рамы чудесно гармонировали с потрескавшейся штукатуркой и выщербленным кирпичом стен.
Однако в какой-то момент я осознал, что иду вперед уже более пятнадцати минут и до сих пор не вышел на следующую большую улицу на которой должна быть моя гостиница. Я остановился, как вкопанный и недоумевающе осмотрелся, как будто увидел эту улицу в новом свете. Теперь все, что радовало меня только что, стало внушать растерянность и страх. Ни одного человека я не встретил с момента, как свернул сюда, и шел уже долго. А ведь Вена немаленький город, и совсем пустых улиц в центре быть не должно. Здесь не было горящих окон и открытых дверей - все пустое и как будто мертвое. Здесь не было припаркованных автомобилей, только мокли в лужах газетные обрывки. И эта улица тянулась гораздо дольше, чем было положено между двумя кварталами. Я огляделся - но там была все та же пустая и глухая слегка искривленная улица и проспекта, с которого я сюда повернул видно не было. Никакого света не было видно и впереди. Улица казалась бесконечной. Я пошел вперед постепенно ускоряя шаги, старательно удерживая себя от желания броситься бежать. Это было абсурдное чувство, совершенно непредставимое в большом городе, что ты заблудился. Я ощущал нечто похожее в Альпах, когда сбился с туристической тропы, но здесь же был центр города...
Я все же не выдержал и побежал вперед, сначала трусцой, потом все быстрее и быстрее, мне было уже все равно, что кто-то может увидеть меня и подумать над моими манерами. Да, будь здесь даже директор моей корпорации, я бы на его мнение не обратил внимания, только бы выбраться отсюда, из лабиринта улицы, на которой я заблудился. Я стал задыхаться, понимая, что постоянно закругляющаяся улица идет как будто бы спиралью, свиваясь и свиваясь, ведя меня куда-то.
Я бежал еще минут десять, окончательно сбитый с толку, растерянный, не понимающий где нахожусь. Я боялся остановиться хоть на минуту и постучаться в какое-либо слепое окно или забитую дверь и спросить, как выйти отсюда. Я боялся того, кто мог бы открыть мне дверь на этой улице. А потом уже не думал ни о чем, сметенный волной страха, поглощенный безудержным животным ужасом, с выпученными глазами и распахнутым в беззвучном крике ртом. Так, верно, несутся по охваченному огнем лесу олени и волки, бок о бок, не обращая внимания ни на что, кроме главной задачи - уйти от всепожирающего пламени пожара.
Я не помню сколько еще я бежал. Но в какой-то момент дыхание окончательно меня покинуло. Я упал на колени, задыхаясь от одышки, держась рукой за бок, в котором что-то нестерпимо кололо. Отчаянно болело сразу несколько зубов, доканывая меня в этом безумии. Чуть переведя дыхание, я затравленно осмотрелся по сторонам, ощущая, что попал в какой-то кошмарный сон. Боже, как я хотел сейчас оказаться среди людей, пусть даже и на шумной улице. Какое это счастье быть рядом с такими же, как ты, в мире где все просто, понятно и не существует бесконечных слепых улиц.
Я стоял на коленях посреди маленькой площади между трех треугольных домов, повернутых к площади острыми вершинами. Эта площадь казалась родной сестрой той, с памятником, вот только тут не было ни газона посредине и никаких статуй. Просто мокрый асфальт и брусчатка. Окна вокруг были все также заколочены или разбиты, а дома выглядели донельзя обшарпанными - штукатурка наполовину осыпалась, а из прорех торчали куски сгнившей дранки. По стенам шли длинные трещины от фундамента до крыши, зияли провалившиеся или разбитые перекрытия, проломы в стенах.
Словом это была одна из ужаснейших трущоб, в которые я когда-либо попадал. Казалось совершенно невероятным, чтобы в центре такого ухоженного города, как Вена, в которой все было досмотрено и прибрано, оказалась такая ужасная площадь. Но в тот момент, когда я тяжело дыша и со страхом оглядывался вокруг, стоя на коленях, это вовсе не казалось мне невероятным. Пугающим - да, кошмарным даже, но вполне вероятным - вот она реальность, вокруг. Впрочем, успокоительной была мысль о том, что я сошел с ума. Это давало надежду, что когда нибудь этот кошмар закончится сам.
Краем глаза я уловил какое-то движение сбоку от себя и резко обернулся. Однако там не было никого, кроме дернувшейся по стене тени. Я снова оглянулся, в поисках того, чья это была тень, но никого не было и за спиной. Я снова повернулся, и увидел, как явственно скользит по щербатой штукатурке чья-то высокая и длинная тень. Но за спиной вновь никого не было. Не отрывая глаз от тени на стене я попятился. Потом не выдержав снова обернулся, как раз чтобы увидеть еще одну тень - на этот раз маленькую, словно детскую, медленно двигавшуюся по стене за спиной. Нервы мои сдавали и я, издавая какие-то жалкие звуки попытался отойти куда-нибудь вбок сразу от них обоих. Они же медленно, но уверенно двигались следом, не торопясь, и явственно обходя с двух сторон.
Теперь я услышал что-то вроде легкого шороха. С таким звуком ветер переворачивает старые сухие газеты на дороге. Вот только сейчас продолжал идти дождь и ветра особого не было. Чуть погодя шорохи стали сплетаться во что-то вроде шепота, медленного, невнятного, неразборчивого, но неотрывного без пауз и интонаций. Так мог бы жаловаться камень, если бы обрел речь, миллионы лет подряд выводя одни и те же слова.
Вслед за шепотом, шорохами я стал различать шаги - легкие, быстрые словно от маленьких детских туфель, медленное стариковское шарканье, неторопливые шаги уверенного в себе взрослого мужчины, каблучки женщины. Теней становилось все больше, они скользили и скользили по стенам вокруг меня, наполняя воздух шепотом, пришептыванием, постукиванием, шорохом, скрипами, шуршанием, шелестом. Я кружился в этом кольце, не в силах отвести взгляд от них, не в силах попытаться прорваться сквозь это кольцо теней и не мог не смотреть на них. Кружилась голова, все сильнее болели зубы и меркло сознание. Потом я рухнул без сил на мокрую брусчатку и мир исчез для меня.
Продолжение следует...
Нравится повесть? Это результат кропотливого литературного труда. Помогите автору освободить время и улучшить условия работы. Поддержите творчество Сергея Лопарева денежным переводом с пометкой "Для Сергея Лопарева".