Анастасию Вяльцеву называли «Несравненной». Именно так, с большой буквы. Она вошла в искусство «белой цыганкой», «королевой романса».
Ее имя, гремевшее по всей дореволюционной России и стоявшее в одном ряду с великими именами Шаляпина, Собинова, Горького, Станиславского, Блока, на какое-то время незаслуженно забыли. Но ее богатые исполнительские традиции продолжали жить в творчестве наших лучших эстрадных певиц, а романсам из ее обширного репертуара была уготована долгая жизнь — и на сцене, и вне нее.
Ничто уже не могло ей помочь — ни двухмиллионное состояние, ни лучшие врачи, специально выписанные из-за границы, ни новейшие лекарства, ни тибетская магия популярного в Петербурге целителя Бадмаева, лечившего самого Распутина, ни поистине жертвенная преданность мужа, давшего ей свою кровь для переливания, — врачи тогда не знали, что существуют разные группы крови, и, похоже, эта жертва была напрасной… Ни восторженная любовь тысяч ее почитателей по всей России.
Анастасия Вяльцева угасала от неизлечимой болезни крови, а ведь ей было только сорок два! Она знала, что умирает, но держалась с редким спокойствием и мужеством. Составила завещание, выбрала прическу — знаменитую «вяльцевскую», с напуском, заказала платье для похорон — любимое, белое, с розовыми лентами, высказалась относительно убранства комнаты, в которой с ней будут прощаться, исповедовалась. Она отдавала последние распоряжения, как будто готовилась в очередной раз выйти на сцену к обожавшей ее публике, в своем роскошном белом платье, расшитом бриллиантами и украшенном кружевом, с большим цветком белой гортензии, приколотым у выреза.