Когда-то Петрович был гармонистом и первым парнем на деревне. Теперь он житель городской, да и прежнего задора нет – годы! Лицо у него красное, гладкое и унылое, вроде как у прораба со стройки. Хотя он футболист и тренер – работает с детской девчоночьей командой. Губы у Петровича всегда сложены в горестную скобку, а в глазах – привычное страдание, как у человека ежегодно покоряющего Северный полюс.
Вот он стоит у кромки учебного поля, опершись на железные перильца, и меланхолично слушает панические вскрики новенькой мамаши:
– Вы меня извините, но я совершенно не в восторге от очередного увлечения моей дочери! Девочка – и футболом занимается! Это же ужас! – мамаша искательно ловит взгляд Петровича, но он искусно косит глаза, уклоняется, – послушайте, ну решайте же что-нибудь, пока это не зашло далеко!
Петрович бубнит:
– Мне-то что... Ваш ребенок, вы и думайте. Щас не надо, а через два года они начнут по подвалам лазить, тогда родители станут бегать: сделайте что-нибудь! Попробуй, когда и выпивка, и анаша, и все на свете! Как говорится, береги честь смолоду.
Мамаша открыла было рот для диалога, но в этот самый момент тренер видит, как Марина, две Ани и Саша, уже переодетые в командную форму, резвятся с мячом в левом углу поля.
– Ушли, ушли! – с ужасом в голосе кричит тренер и убирающе машет рукой. – Ну вы что, девчонки, с ума посходили! – отчитывает Петрович окружившие его русые бантики, косички и хвостики. – Я же вам сто раз говорил, что деньги не перечислены, за поле не плачено, а вы лезете! Начальство ходит мимо, ну выпрут нас совсем, будем в зале сидеть, вы этого хотите?! Все, пошли работать!
Петрович, господствуя над своей малорослой командой – девчонкам по десять-одиннадцать лет – движется на место тренировки – «нижнее поле». Площадка эта – песчаная, рыхлая, с редкими островками чахлой белесой травы, разбита сотнями больших и маленьких ног. По кромке поля валяются жестяные банки из-под прохладительных напитков, изуродованные пластиковые бутылки, яркие обрывки этикеток. В углу, испуская приторно-сладкий запах, вяло дымится мусорный контейнер. Но никто не обращает внимания на антисанитарию. Тренер выстраивает команду в центре поля, разъясняет задачу: «старенькие» девочки разминаются самостоятельно, с «новенькими» он проводит тренировку. Через сорок минут игра с «Ракетой» – клубом из соседнего района.
Ничто не приводит Петровича в такую скорбь, как первые занятия с новичками. В который уж раз он начинает с нуля – все эти «змейки», «чеканки», «распасовки»...
– Жонглируйте, жонглируйте! – принуждает он начинающих спортсменок. Девчонки сучат тонкими ножками мимо мяча, беспомощно расползаются по полю, норовя сесть на землю – нагрузка им непривычна.
– Нет, ну ты посмотри, они никто не умеют жонглировать! – осипшим от команд голосом в горькое никуда удивляется Петрович.
Наконец тренировка окончена. На площадке появляется противник, экипированный в ядовито-желтую форму. Девчонки Петровича ойкают и испуганно показывают на соперниц пальцами – хотя «ракетчицы» старше всего на год, выглядят они внушительно – все рослые, плотные, смуглокожие, они уверенно печатают бутсами по чужому песку. Позади вьется небольшая «группа поддержки» – мамаши-болельщицы.
– Петрович, мое почтение! – зычно приветствует коллегу тренер «Ракеты» Михалыч. Он сильно смахивает на иностранца – в белом модном кепи, с пузом, похожим на слегка забеременевший земной шар, в черном, обтягивающем кривые ноги, трико. Михалыч не упускает случая поддеть Петровича:
– Ты сегодня вроде бы без ворот собрался играть?
Петрович оправдывается, что ворота «арестованы» начальством и посажены на цепь в подсобке. Общими усилиями они освобождают железный каркас и водружают на место. Можно начинать.
И грянул бой! По полю, поднимая песчаную, долго стоящую в воздухе завесу, катится человеческий ком. Ядро его – белый, бессчетно пинаемый мячик, а вокруг хаотично сталкиваются разноцветные частицы – желтые футболки «Ракеты» и белые майки «Надежды». Игроки роятся возле мяча; с шумом, топотом, кубло перемещается из одного места в другое, зависая, впрочем, все чаще на команде Петровича. «Ракетчицы» – мощные, высокие, насупленные девчонки движутся вперед, теснят изящных, хилых соперниц. Девчушки Петровича, худенькие, с торчащими коленками и локтями, с болтающимися косичками и бантиками бледно смотрятся на фоне упитанной «Ракеты».
– Маша, Саша, фланги! – сипит охрипший на тренировке Петрович, – ну держите же их, держите!
– Истуканы, бестолочи, лентяи, – поднимая командный дух, орет Михалыч, – что вы пятитесь назад как раки – давите их, дожимайте! Белякова, куда ты зад отставила – мяч справа!
– Отнимайте мяч, отнимайте! – визжат вразнобой мамаши-болельщицы.
– Салагам не можете в ворота закатить, – стыдит Михалыч команду голосом диктора, – дылды бессовестные! Ну игра, – саркастически вещает он на все поле, – ну прославили вы меня!
– Защита! – страшным шепотом кричит Петрович, но поздно: 9– й номер «Ракеты» подставила длинную ногу и мяч торжественно въехал в ворота.
– Ура, ура, ура! – запрыгали у кромки поля мамаши.
– Чему вы радуетесь?! – устыжает своих «быков» Михалыч. Вы думаете, соперник всегда будет ошибаться? Надо переигрывать, а не стоять на поле столбами, разинув рот! Плохо! Гадко! Отвратительно играем!
Петрович оборачивается на всхлипы – безутешно плачет впечатлительная Света из второго состава. «Бабы, бабы», – вздыхает тренер. Ему самому хочется плакать от сочувствия к детскому горю. Пока он уговаривал Свету собраться с силами, набраться мужества и не кваситься, им закатили второй мяч.
В перерыве – играли короткие таймы по двадцать минут – Михалыч продолжал нагнетать страсти, хотя и он, и игроки понимали, что дело сделано, но для страховки он прочитал яркую, звучную мораль и в воспитательных целях сделал три замены. Петрович же, собрав команду, возвышаясь над детьми яко пастырь над стадом, хрипло и обиженно учил:
– Ну вы че, девчонки? Мы с вами разве первый год? Надо уже чуть-чуть разбираться – у них кроме роста и нахальства ничего нет. Техника ваша где? Обводить надо, командой играть, чтобы узор был, разнообразие. Чего вы вместе с ним в кучу сбились? По одному обыгрывайте, пас вперед и пошел. Вы как увидели их, сразу настроились на поражение. Да с какой стати? Ну и что, подумаешь, на год старше! Зато вы быстрее. И нападение не спать должно, а думать и двигаться. По воротам бить из любой позиции, пугать их. Ясно? Девчонки, ну я вас прошу, настройтесь, – уговаривал он их.
Поменялись воротами. «Надежда» воспрянула духом, начала резво, «ракетчицы» же от достигнутых успехов отяжелели, как от обильного обеда, разворачивались медленно. Однако Петрович, несмотря на хорошее начало, почувствовал смутную тревогу. Что-то на поле было не так... Он окинул взглядом площадку и от увиденного у него даже на мгновение восстановился голос:
– Окунева! – рявкнул он, – ты где должна быть?!
Лена Окунева, правый полузащитник, что-то беспечно мурлыкая себе под нос, как ни в чем не бывало игралась с мячиком недалеко от мусорного бака. Обернувшись на окрик, она спохватилась и со словами «ой, я забыла!» побежала на поле.
– Тьфу ты, пропасть! – с досадой плюнул в сторону Петрович.
– Ха-ха! – покатывлись за воротами двое случайных мальчишек, наблюдавшие за матчем, – он ей говорит: ты че тут делаешь? А она: ой, я забыла! Ну, умора, ну, девка, ты представляешь? – и ребятишки снова начинали хохотать. Добродушно смеялись чужие родительницы, улыбался Михалыч.
Игра между тем приобрела некоторое разнообразие и остроту. Вот Ксюша Стаценко, самая маленькая из команды Петровича, ложно качнулась вправо, обвела высокую соперницу – та удивилась; Ксюша рванулась дальше, протолкнула мяч между ногами у другой «ракетчицы», точно ударила по воротам. Вратарь, правда, не подвела – высокая, чуть сутуловатая, мальчишеского вида спортсменка легко взяла мяч. Михалыча это не утешило:
– А, наотдыхались! – зачитал он. – Еле ноги по полю переставляем. Портнова! Что ты как на танцах вихляешься, прыгаешь перед мячом?! Куда вы, куда? Все в оборону, бестолочи! Во, тупость! Лебедь, рак и щука! Подождите, они вам накостыляют, нащелкают. Во позорище-то, во срамота!
– Давайте, девчонки, атакуйте! Саша, вперед! – хрипло призывал Петрович.
Но до конца матча счет не изменился – ворота «Ракеты» были непробиваемы. Прощальное приветствие «физкульт-ура» обе команды прокричали с нескрываемым облегчением.
– Плохо, на три с минусом сыграли, – угнетает своих воспитанниц Михалыч. – Я такого безобразия никогда не видел! Это фильм ужасов, тьма египетская, божье наказание, а не игра, – внушает он понурым девчонкам.
– Ничего, – ободряюще похлопывает по тощим влажным плечам Петрович, – главное – не счет. Надо, чтобы красота была, точность. Но, Окунева! – вспоминает он, – ты меня сегодня потрясла, – и все радостно, открыто хохочут.
Матч закончился как нельзя вовремя: небо, которое мрачно супилось во время игры, кропя округу редкими, тяжелыми каплями, вдруг дрогнуло, широко разверзлось и ухнуло обвальным, освобождающим майским ливнем. «Ракета», Михалыч и мамаши аварийно грузятся в автобус. Петрович бежит вслед за своей командой под козырек подсобки. Здесь, сгрудившись на узкой полоске сухой земли, девчонки, возбужденные близостью дождя, беспрерывно болтают, толкаются, тянут ладони навстречу обильным ливневым струям. Задают глупые вопросы:
– А следующая тренировка в понедельник, да, Федор Петрович?
– А как всегда, полчетвертого?
– А на большом поле нам разрешат поиграть?
Потом, сразу же после дождя, когда лужи еще дрожат от последних капель, они вместе, шумной ватагой, идут к выходу. И Петрович, кряжистый, в просторном спортивном костюме, с кирпичным лицом, с мокрыми, спутанными волосами в окружении щебечущего общества кажется большой, уставшей от забот и волнений, печально вздыхающей курицей-квочкой.
1998
Другие рассказы, эссе, публицистику Лидии Сычёвой читайте здесь