Утро было вьюжное. В лесу и на полях тоскливо завывал ветер. Никакой посторонний шум не нарушал однообразного пения вьюги. Симфония войны вплелась в него как-то неожиданно, сразу. Среди завываний метели вдруг тяжело охнули десятками стальных глоток орудия. Полковая и дивизионная артиллерия, батареи гвардейских минометов, дальнобойные орудия, изрыгая тысячи килограммов смертоносного металла, сотрясали воздух и землю грохотом выстрелов, раскатистым ревом разрывов.
Полтора часа гремели орудия, вдребезги разнося блиндажи и дзоты противника, вздымая вверх развороченные бревна его укреплений, раскидывая в стороны пулеметы, минометы, пушки, изуродованные тела немецких солдат и офицеров. Еще не успело замереть эхо последнего залпа, как на штурм вражеской обороны двинулись танки. То осторожно замедляя ход, то стремительно и неудержимо, неотвратимой лавиной катились на немцев малые, средние советские машины и тяжелые КВ. Многие из них несли на своих стальных хребтах группы десантников. На большинстве участков немцы отчаянно сопротивлялись, цепляясь за каждый бугор, за каждый блиндаж, траншею, встречая наступающих плотным огнем своей артиллерии и минометов.
В бою за один населенный пункт немцы артиллерийским огнем подожгли танк старшего лейтенанта Трофимова. Отважный командир не оставил своей боевой машины. На горящем танке он бросился прямо на противотанковое орудие врага и раздавил его вместе с не успевшим разбежаться расчетом. Другую советскую машину, которой командовал лейтенант Давиденко, немецкие танки отрезали от остальных. Это не смутило лейтенанта. Приняв неравный бой, Давиденко метким огнем вывел из строя два вражеских танка и, прорвав кольцо окружения, соединился со своим подразделением.
В разгар боя немцы подбили танк, в экипаже которого были старший лейтенант Хорошенко, механик-водитель Рудов и башенный стрелок Лепешкин. Танкисты решили не уходить и продолжать драться. Через десантный люк Лепешкин выбрался наружу, под ураганным огнем противника ползком пробрался в штаб батальона, установил с ним связь и, вернувшись обратно, вместе с товарищами продолжал бить по врагу из танка.
Прямым попаданием снаряда немцы зажгли машину, в которой сидели три танкиста. Экипаж вылез из танка, под непрекращающимся обстрелом потушил пламя и, вернувшись на свои места, снова открыл по врагу губительный огонь. Два дня находились Хорошенко, Рудов и Лепешкин в подбитом танке, не прекращая наносить противнику чувствительные удары. Только после того, как отказали пушка и пулемет, разбитые вражескими снарядами, танкисты покинули свою машину. За это время наша пехота продвинулась вперед, и прежде чем уйти с поля боя, Хорошенко решил посмотреть на результаты своей работы. Они были вполне удовлетворительные. Там куда ложились снаряды, выпущенные танкистами, валялись исковерканными две противотанковые пушки немцев, 12 пулеметов, зияли четыре развороченных блиндажа, лежали трупы 30 солдат и 9 офицеров.
При подходе к деревне навстречу танку КВ, которым командовал младший лейтенант Соловьев, вышли три немецких танка. Наш танк на предельной скорости понесся на сближение с гитлеровцами. Немцы растерялись от неожиданности и на полном газу стали улепетывать обратно в деревню. Двум танкам удалось скрыться, но третий был настигнут. Видя, что им не сдобровать, гитлеровские танкисты выскочили из машины, и бросив ее на произвол судьбы, побежали. Член экипажа, лейтенант Баграмоньян дал две коротких очереди из пулемета, и два немца остались лежать в снегу. Третий танкист успел спрятаться.
Из деревни немцы открыли по нашему танку бешеную стрельбу. Невзирая на вражеский огонь, Баграмоньян выскочил из машины, пересел в брошенный немецкий танк, завел его и из-под носа противника увел в расположение наших позиций. За два дня боев экипаж Соловьева огнем своего танка разбил две батареи противотанковых орудий противника, шесть блиндажей и дзотов и истребил 45 гитлеровских солдат и офицеров.