Первым признаком того, что женитьба Тима ничего хорошего не сулит, было появление мини-фургона с деревянной приборной доской и красной плюшевой обивкой, прямо как во французском борделе из диснеевского мультика.
Может быть, это машина его родителей, с надеждой подумал я, или родителей невесты? Но Тим сам купил мини-фургон, и любил его, и мог часами говорить о нем, особенно о том. как мало он потребляет бензина. У моего друга был такой цветущий вид, будто он круглые сутки играл в теннис. Я не обнаружил окурков у него в пепельницах. Специально проверял. Мы не видели друг друга год или около того, и я все никак не мог понять, разыгрывает он меня или все это на самом деле: машина, женитьба, родственники, работа в компании тестя. Мне не удавалось проникнуть в его мысли, и это порождало у меня странное ощущение.
Мы еще не успели доехать до мотеля, как я понял, что произошло на самом деле: дружба кончилась. Что-то незаметно изменилось. Может, он повзрослел. Может — я, что было маловероятно. Мы продолжали тянуть резину, обменивались дежурными шуточками, но взаимопонимание исчезло. Мы притворялись, делая вид, что ведем дружескую беседу.
Дружба заканчивается по-разному. Иногда из-за драки, обиды или девушки. Тут возможны варианты: например, девушка служит причиной ссоры и драки. Но в большинстве случаев дружба просто угасает. В один прекрасный день ты замечаешь, что твой друг не вызывает у тебя никаких чувств. Иногда это происходит на вечеринке или на улице: ты вдруг понимаешь, что он не такой интересный и крутой парень, каким казался прежде. На самом деле неважно, что служит причиной, дружба в любом случае исчезает, и вы оба это знаете.
С возрастом вы постигаете одно: у вас есть друзья, потом ваша жизнь изменяется, и они уходят от вас. Винить тут некого. Тим закончил колледж, уехал в пригород, встретил симпатичную девушку и теперь женится на ней. Жизнь продолжается.
Однако мы, Тим и я, слыли хорошими друзьями: как говорят шестикурсники, не разлей вода. Мы были заговорщиками, сообщниками. Мы бросали бутылки в проезжающие грузовики; мы распивали красное вино и вместе встречали рассвет. Когда я думал о предстоящей холостяцкой вечеринке с Тимом, я вспомнил, как он обнаружил однажды в гараже родственника старые непристойные фильмы. Мы купили подержанный проектор за пять долларов и целый месяц смотрели их по ночам. Женщины, запечатленные на них, носили прически времен наших мам или даже бабушек, что придавало изображению особую пикантность.
Для нашей холостяцкой вечеринки я купил сигары, виски и кое-какие сюрпризы. Я надеялся, что под покровом ночи наша дружба оживет. Я сидел в своей комнате в мотеле и строил планы. Может быть, после одной-двух бутылок скотча рядом окажется прежний Тим. Может, мы загоним взятую напрокат машину в бассейн. Я надеялся провернуть что-нибудь поистине грандиозное и забавное.
А на самом деле было вот что: ребята и девушки оживленно болтали час или два. Пили на выбор обычное или безалкогольное пиво. Вскоре я понял, что это и была холостяцкая вечеринка. Ни виски, ни сигар, ничего. Я почти не видел Тима, мы лишь обменялись извиняющимися улыбками да быстро пожали друг другу руки. Нужно было увидеть так много людей, поговорить со старыми друзьями, столько успеть... Я сидел в пустой комнате в мотеле и накачивался виски. Я вспомнил, как женщина, с которой я часто встречался в компаниях, заявила мне пару недель назад, что не верит в крепкую, долгую дружбу между мужчинами. Она сказала, что мы просто не расположены к этому генетически или что-то еще в этом роде. “Вы думаете, что открываете сердце другу, когда болтаете с ним о гитарах, машинных двигателях и прочей ерунде,— добавила она,— но на самом деле вы никогда не идете дальше пустого трепа". Она бросила это как-то вскользь. Я бы не хотел, чтобы так оно и было, но мне нечего было ей возразить.
Я вспомнил лето, когда мы с Тимом спали с одной и той же девчонкой — теоретически в разные дни, но мы никогда не уточняли этого. Мы просто избегали правды. Нам важнее было сохранить дружбу, чем выяснять, обманывает она нас или нет... Дружба значила для нас много.
Я размышлял о всех друзьях, которых перерос. О Брэде из Калифорнии и Питере из Сиэтла. Оказалось, хватило малости: дюйм влево, дюйм вправо, и вас уже разделяют мили. Мысленно я все время возвращался к тому, что сказала моя знакомая о мужской дружбе: а не сложилось бы все иначе, если бы мы говорили о чем-нибудь более важном — делились бы чувствами, например. Но это было, конечно, невозможно. Моя знакомая не понимала того, что мы все к шестому курсу твердо знали: нам внушали, что между нами существуют невидимые грани, и если кто-нибудь переступает через них, то становится педерастом. Даже если, повзрослев, вы осознаете, какой это вздор, прозрение приходит слишком поздно: вы и ваши друзья никогда не узнаете, как преодолеть отчуждение, и ни на йоту не приблизитесь друг к другу. А будете продолжать бессмысленный треп о гитарах, машинных двигателях, кинофильмах и спорте. Да. дружба явно удел женского пола. Мужчины же суровы, храбры и одиноки.
Около двух часов ночи я уже чувствовал себя героем-одиночкой. И решил больше никогда не заводить друзей: я хотел умереть в одиночестве на обочине дороги. К тому же я был чертовски пьян.
Церемония бракосочетания проходила долго и шумно: гости то стояли, то сидели, то становились на колени, точно повторяя упражнения, предложенные с вндеоэкрана. Признаюсь, был момент, когда при словах священника: “Называю вас...” и прочее, у меня слезы подступили к горлу — такое бывает в конце плохого фильма, когда тебя хотят растрогать, дабы ты забыл, что за чудовищную дребедень тебе показывали.
А потом, конечно, состоялось застолье, где было все как положено: традиционный жареный цыпленок, оркестр, играющий вальс, дешевое калифорнийское шампанское, одиннадцатилетняя родственница жены ходила от стола к столу, украдкой выпивая, а потом ее рвало в кустах. Я танцевал с подружкой невесты. Произнес тост. Я шутил, стоя на веранде провинциального клуба, и курил.
Все-таки я не мог избавиться от чувства одиночества, которое нахлынуло на меня накануне. Мне вспомнилась одна давняя ночь: я долго не видел Тима, и вдруг он вернулся в город — может, на рождественские каникулы или по какому-то иному поводу. Стояла холодная зима. Мы вышли из этого же бара, болтая о всякой чепухе; я ничего не помню, кроме того, что здорово надрался под конец. Я помню еще, как стоял на холоде и был так счастлив, что приехал Тим, — счастлив, вот и все. Я сказал ему об этом. Он улыбнулся и радостно кивнул мне. Было темно и холодно.
К концу свадьбы, кажется, я напился. Я подошел к Тиму, который стоял среди танцующих. За ним виднелся стол, заваленный подарками в розовых, персиковых и серебряных обертках. “Тим,— спросил я.— на хрена все это?” — "Такова жизнь,— ответил он.— Вот и все!” Он с улыбкой похлопал меня, своего лучшего друга, по плечу и исчез в толпе.
