В этот день мне впервые было жутко. Эта опухоль на шее, такая ненужная, беспощадная, бессмысленная. Будто она как опытный рыбак притащила меня на эту больничную койку. Поймала крупную рыбку с красивыми мечтами и растёт на шее довольная.
Как только я опустил свой зад на эту койку перед глазами пронеслась вся моя жизнь. Не то чтобы я не верил, что смогу выбраться из этой ситуации, но эмоционально пережить расставание с привычной и размеренной жизнь было тяжело. А перед глазами вместо красивой груди жены - восемь мрачный субъектов в бледно-розовых пижамах, готовых убить, лишь бы остаться в живых. Но, к сожалению, а может и к счастью, это не исцелит.
Хотя, надо признаться, мне жутко хотелось убить этого в бинтах. Все звали его Егором, но я за глаза называл его Безротым. Он всё слонялся между коек и слонялся, ходил и ходил, брался за голову, стоял минуту без движенья и снова ходил. А затем наклонялся ко мне и говорил, уверенно, словно точно зная правду:
- Теперь всё, мужик. Домой не попадёшь! Понятно?
И так хотелось ему врезать. Ведь как он не понимает, что слова материальны. Нет, он повторял это раз за разом, и поневоле, я начинал ему верить, как бы глупо это не звучало.
Мне нужна была поддержка, но вся обстановка палаты словно говорила:
- Ты отсюда не уйдёшь, смирись!
Да и все в палате лежали осунувшиеся с потухшими глазами, в которых тлели только угольки, а не как не горело живое пламя жизни. Из восьми людей, которые были моими соседями, лишь двое были русскими. Молоденький пацан, бритый наголо, читающий что-то с телефона, и амбал с приметным шрамом через пол лица, который выдавал всю подноготную данного субъекта. Остальные были то ли армянами, то ли грузинами. Извините, глаз не наметан, плохо различаю кавказцев. Опять устал, никак не соберусь, вечером продолжу.