В мае 1841 г. пароходом из Гавра в Санкт-Петербург прибыл французский аристократ Луи-Гастон де Сегюр 21 года.
Он приходился родным внуком графу Федору Ростопчину, и крестным его матери был в свое время император Павел I. Адъютант Наполеона бригадный генерал Филипп-Поль де Сегюр, автор мемуаров о войне 1812 г., – двоюродный дед юноши. Либеральный аристократ, участник американской революции и посол Франции при дворе Екатерины II в 1785-1789 гг. Луи-Филипп де Сегюр – его прадед. А прапрадед – маршал Филипп-Анри де Сегюр, военный министр Людовика XVI.
Молодой человек приехал навестить бабушку и других родных и провел в России три месяца. Он был тогда подающим надежды художником, против воли отца учился у исторического живописца академиста Поля Делароша. Альбом всегда был под рукой у Луи-Гастона; он зарисовывал дома, пейзажи, людей... Иногда использовал акварель. Кроме того, он вел дневник.
Вышколенный аристократ всегда уважительно отзывался о своих родственниках. Однако Россия как таковая ему не нравилась.
«Я замечал, с какой легкостью русские берут деньги. Удивительно, что молодые, сильные и здоровые деревенские мужчины, просят милостыню. И чиновники даже самого высокого ранга бесстыдно берут вознаграждение – только такой ценой можно продвинуть дело»...
«Русский священник не пьяница – исключение. Сей постыдный порок столь распространен среди них и столь известен, что один русский помещик, совершенный, впрочем, безбожник, в ответ на напоминание о необходимости держать ответ перед Богом, отвечал: «Это пустяки, – поп в два счета дает вам отпущение, а вы ему –двадцать рублей и выпить, после чего вышвыриваете его за дверь».
На страницах этого дневника русские священники корыстны и нечистоплотны, ханжи и невежды. В сознании автора все эти пороки связываются с религиозной схизмой и являются специфически русскими. С Рабле и с Мольером юноша скорей всего не знаком.
Гастону де Сегюру совсем не нравятся православные церкви и иконы.
«Желая передать лучи света, исходящие от головы святого, живописцы налепляют вокруг нее что-то вроде золотистой воронки, вырезанной в форме окружности, и она придает персонажам довольно гротескный вид. У святых чаще всего комично свирепые физиономии, особенно это касается образов святого Николая. Пресвятая Дева выглядит довольно глупо, так же как и сам Господь» ...
Гастон был первенцем у своей матери и – маменькиным сынком в самом полном смысле. Недовольный и простой в решениях отец отправил сына в строгий и явно неважный пансион. О школе всегда напоминал большой шрам на скуле, заметный на поздней фотографии.
Путешествуя по России, наследник пэрства и графского титула уже внутренне отверг навязанную отцом юриспруденцию и выбирал между изобразительным искусством и служением церкви. К счастью для себя он выбрал второе, потому что спустя несколько лет у Луи-Гастона отслоилась сетчатка на обоих глазах. Слепота оборвала намечавшуюся блестящую духовную карьеру. Сегюр не стал не только кардиналом, но даже и епископом. «По блату» и близкому знакомству с императором Наполеоном III он получил титул монсеньора и почетного каноника капитула Сен-Дени. Этот Сегюр стал религиозным писателем, модным проповедником и вождем мракобесия во Франции. Его силу составляла искренность – каноник истово веровал во все благоглупости, которые писал и произносил. Предав анафеме «революционера» Виктора Гюго за протестные настроения в «Отверженных», Сегюр удостоился ехидного стихотворения.
Примерно двадцать лет спустя после путешествия Луи-Гастона в Россию, его мать Софи де Сегюр, к изумлению обеих семей, стала выдающимся писателем («самым знаменитым представителем древнего рода Сегюров», как пишет французская Википедия). И тогда любимый сын мертвой хваткой вцепился в руку Софи, державшую перо... Строптивая и безмерно одаренная натура графини, как правило, все же брала верх. Но бывало, к несчастью, что и нет...
«О муза, некий поп, епископ, весь в лиловом,
По имени Сегюр, ночным на радость совам,
Тупой риторикой обрушился на нас.
Что ж, как игрушками, набором злобных фраз
Пускай он тешится, в нелепом заблужденье,
Что это — гром небес.
А впрочем, сожаленья
Достоин, бедный, он. Однажды, как овца,
Он, блея «Господи помилуй» без конца,
На гуся гоготом бессмысленным похожий
Воскликнул: «Зрения лиши меня, о боже!» –
И внял Господь, решив: уж тьма, так тьма,
И заодно лишил его ума»...
Виктор Гюго. Из сборника «Четыре ветра времени», 1881.
Перевод я взяла из 13-го тома русского Собрания сочинений 1953 г., однако изменила две последних строчки, оставив только рифму. Для точности смысла: тут важно ехидное решение раздраженного Господа. Стихотворение, как водится у Гюго, жутко длинное и многословное... А вот этого было бы достаточно...
