Процесс над антисемитами, которые устроили погром на Кафедральной площади Екатеринбурга, разделил городское общество на два лагеря. Одни оправдывали насилие «в защиту веры и царя», другие — осуждали.
Преступления, дошедшие до суда, — это всегда драма с героями и конфликтом. А когда беззакония громкие, то публика начинает следить за допросами и прениями, как за реалити-шоу. Редакция ЕТВ открывает цикл судебных историй. Мы начинаем с громкого дела о погроме на Кафедральной площади 19 октября 1905 года. Это событие было (и остается) самым крупным побоищем в истории Екатеринбурга. Более таких массовых беспорядков, когда разъяренная толпа гонялась за своими жертвами, не случалось.
На скамье подсудимых оказались патриотически настроенные мелкие лавочники. Процесс поделил горожан на две части. Одни сочувствовали обвиняемым, которые заявляли, что защищали свои религиозные чувства, поругаемые «жидами и студентами». Другие считали, что насилие допустимо.
«Вследствие племенной и религиозной вражды...»
За два дня до погрома император Николай II издал «Высочайший Манифест об усовершенствовании государственного порядка». Этот документ зачитали и заслушали на Кафедральной площади 18 октября. Тогда заводилами в толпе митингующих были рабочие Верх-Исетского завода. Все прошло относительно мирно. Без драк. Но одного дня ораторам оказалось мало.
На 11 утра 19 октября назначили еще один митинг. И он состоялся. Но пришли на него уже не заводские работяги, а студенты и гимназисты, которые столкнулись с мужиками — патриотически настроенными лавочниками.
110 лет назад журналист газеты «Уральская жизнь» начал свой судебный очерк точно так же, как начинают его нынешние коллеги — с описания подсудимых:
«Скамью подсудимых занимают 24 человека. Им предъявлено обвинение в том, что они принимали участие в скопище, собравшемся в Екатеринбурге на площади Кафедрального и Екатерининского соборов. Причинили соединенными силами побои, раны и другие телесные повреждения евреям, учащимся средних и высших учебных заведений и другим лицам вследствие побуждений, проистекших из племенной и религиозной вражды к евреям, а также и из экономических отношений на почве недовольства невыгодными последствиями забастовок и смут, приписываемых деятельности евреев и других потерпевших. Двое же из подсудимых, Беляев и Оболдин, обвиняются кроме того в том, что ударами палок по голове причинили ученику художественно-промышленной школы Иванову тяжкие побои, от которых он умер».
Евреи пели, оскорбляя «религиозное чувство» толпы
Из обвинительного заключения:
«19 октября на Кафедральной площади собралась небольшая группа людей, по-видимому, организаторов митинга; среди них были и евреи, в ожидании публики собравшиеся начали петь. Некоторые из выходящих из церкви по окончании службы, слыша пение у собора выражали на это обстоятельство неудовольствие, видя в нем оскорбление своего религиозного чувства. Так в толпе народа раздавались возгласы: „Вот до чего дожили, даже церкви не хотят пощадить, недостает, чтобы в церковь зашли и запели“.
В то же время на площадь были доставлены ящики, с которых ораторы предлагали произносить речи. Один из участников, похожий на еврея, начал было говорить, но из среды простолюдинов, раздались чтобы «жиды» убирались подальше от церкви. Вследствие этого ящики отодвинуты были дальше от церкви, к концу площади, где организаторы митинга и стали ожидать прихода сочувствующих им слушателей.
А среди простолюдинов, кучковавшихся у гостиничного и фруктового рядов, нарастало враждебное отношение к лицам, устраивавшим сходки, говорящим речи и вообще всем тем, которые занимаются так называемой «политикой». К ним причислили прежде всего «евреев», затем «студентов».
Попытки успокоить возбуждение толпы и убеждения дать ораторам возможность высказаться встретили решительный отпор: «Не надо нам, чтобы жиды разъясняли манифест». Некто Соловьев, начавший говорить о значении события издания манифеста, также был встречен криками: «Бить их надо, мы теперь голодаем из-за них!»
Тот факт, что за перенос ящиков взялись несколько человек, дал повод предположить, что в этих самых ящиках заключены взрывчатые снаряды. Предположение кто-то из толпы высказал и крикнул: «Осторожнее, братцы, у них, должно быть, бомбочки есть!» Вслед за сим несколько человек подошли к ящикам и потребовали, чтобы им показали, нет ничего в ящиках. По этому поводу между подошедшими к ящикам и одним из ораторов возникло горячее пререкание, затем раздались крики: «Бей их! Нечего на них смотреть!» И толпа простолюдинов устремилась к ящикам, разбила их и вооружившись досками от разбитых ящиков, погналась за убегавшими».
«С криком „Вот жид!“ бросились на него и начали бить»
Журналист газеты «Уральская жизнь» постарался детально воссоздать «охоту на евреев»:
«Настигнут был студент Пинджаков, производивший во время преследования выстрелы из револьвера, и ему были нанесены палками побои по голове и телу, а револьвер был отобран одним из нападавших. Подбежавший на помощь Пинджакову еврей Минкин также подвергся насилию, во время которого защищался выстрелами из револьвера, но один из нападавших на него вырвал у него револьвер и выстрелом причинил ему рану в голову.
У фруктовых рядов был настигнут еврей Иосиф Блюм и несколько человек с криком: „Вот жид!“ бросились на него и начали бить, топтать ногами и трепать за волосы. Соловьев, пытавшийся произнести речь, настигнут был вблизи магазина Макаровых и здесь подвергнут избиению. Причем какой-то не обнаруженный следствием мальчик ткнул его в ногу ножом. Избившие подвергли Соловьева обыску и, найдя у него в кармане несколько бюллетеней телеграфного агентства, приняли их за прокламации, с торжеством показывали их, говоря: „Пуская все видят, что им и вправду Государя не надо“.
Слесарь Федор Голышев, принятый за еврея, убегая с площади, был сбит с ног, а затем, вырвавшись от нападавших на него, побежал к себе домой, но в ближайшей улице преследователи поймали его и повели на площадь, нанося при этом побои. Голышев говорил, что он русский, что на шее у него крест надет, но ему не верили.
Подверглись избиению и те, кто выражал сочувствие жертвам насилия. Так, Сергей Лигуров, стоявший в толпе чернорабочих, услыхав разговор, что нужно будет бить гимназистов, спросил: «За что же их бить?» На это замечание ему ответили — «А ты видно такой же!» — и побили.
«В веру насиляими не приводят!»
Дело рассматривал суд присяжных, поэтому и защитник, и прокурор постарались тщательно продумать свои речи.
Защитник: Обвиняемые находятся в очень тяжелом положении — они беззащитны. Если бы я мог приехать раньше, то мы бы разыскали и привели в суд массу свидетелей, могущих установить alibi подсудимых. Вспомните, гг. судьи, процесс в Гомеле, на который защита выставила 550 свидетелей. Но здесь суд отказал мне даже в оглашении показания одной свидетельницы — Небогатковой.
Нельзя принять 269 статью закона к настоящему делу, она не подходит к нему. В преступлении нет завершенности и умышленности. Нет данных, чтобы говорить об организации побоища. Религиозная вражда, как мотив побуждений, падает, потому что ораторы отошли от храма.
Прокурор: Защитник требует, чтобы было доказано, что каждый из обвиняемых имел вражду, и что для наличности состава преступления необходимо установление факта организованности толпы. Это не закон, а проект его, составленный защитником. Все подсудимые действовали умышленно. Это, я думаю, доказывать нечего. Когда они били по живому человеку, они знали что ему будет больно.
Защитник: На площади была просто драка. Оратор первые начали драку, когда Минкин выстрелил из револьвера. Самое событие односторонне освещено в обвинительном акте… Если бы флагоносцы послушали представителя власти и убрали красные флаги, то, вероятно, не было бы погрома. Эти люди, сидящие перед вами — простая серая масса, проводящая всю свою жизнь в повседневных заботах о куске хлеба, идущая умирать на поля Маньчжурии.
Прокурор: Подсудимые говорят что они боролись за Царя и Веру. Чувство религии высоко и благородно, не менее высоко и чувство преданности царю. Но закон говорит, что даже побуждения религиозны не должны оправдывать насилий: в веру насилием не приводят. На совесть действуют путем личного примера, но не дубиной. Дубина — плохое доказательство истины и еще худший учитель.
Все это, как и жалкий предрассудок — ненависть к евреям, как к племени — продукт тьмы и невежества, продукт взаимодействия темной мысли и темной души… Здесь на суде подсудимые отказываются от своего хвастовства, многие даже отрицают свое участие в насилиях.
Господа судьи! Время сгладило выпуклые черты преступления и я особенно не скорблю об этом: я не домогаюсь от вас суровой кары, а желаю и надеюсь, что, поднявшись на должную высоту беспристрастия, Вы в своем приговоре именем закона и его творца властного скажете подсудимым: «Не патриотический подвиг совершили вы, а дружное и грешное дело творили; безнравственны и преступны насилия, учиненные вами над людьми.
Приговор: восемь месяцев тюрьмы
Судебный процесс над погромщиками шел по нынешним меркам довольно быстро — четыре дня. Сами же присяжные заседатели, выслушав выступления защитник и прокурора, удалились на совещание, которое длилось два с половиной часа.
Приговор обвиняемым, если сравнивать опять же с судебными решениями наших дней, оказался на удивление мягким. Обвиняемых Белозерцева, Бессонова, Зотина, Валикова, Трусова, Беляева и Морозова признали виновными и приговорили «к тюремному заключению по 8 месяцев каждого». Оболдин получил шесть месяцев. Остальные 16 обвиняемых были оправданы.