70 лет назад, 3 марта 1948, родился Анатолий Бабий — композитор, аранжировщик, контрабасист, исполнитель на уникальном пикколо-басе. Он прожил недолгую жизнь, всего 56 лет. В его память мы собрали в один биографический очерк фрагменты текстов, которые писали о Бабие в 2005 и 2008 для «Джаз.Ру» очень разные авторы — старейшина московской джазовой журналистики Алексей Баташёв и представитель более молодого поколения, заместитель главного редактора нашего издания Юрий Льноградский.
Слушая импровизацию, человек, сам того не желая, начинает подражать импровизатору в жизни, то есть привносить импровизацию в то дело, которым он занимается, в каждую жизненную ситуацию, начиная от проблемы «догнать троллейбус или подождать следующего» до сложнейших деловых вопросов. В конечном итоге это и есть цель моей музыки.
Анатолий Бабий (цитата по статье Алексея Баташёва «Анатолий Бабий (1948-2005)» — «Полный Джаз» #288, 04.02.2005)
Биографическая справка «Джаз.Ру»:
Анатолий Бабий (ударение в фамилии падает на второй слог. — Ред.) родился 3 марта 1948 г. в Краматорске Донецкой области в семье военных. С двух лет начал заниматься музыкой, в семь лет взял в руки контрабас. В 1964 г. закончил по классу контрабаса музыкальную школу, а в 1967 г. после трёх курсов Донецкого музыкального училища был отчислен за занятия джазом.
В течение года после училища играл в национальном оркестре Узбекистана на дутар-басе. Осенью 1968 ушел в армию, служил в ансамбле МВД УССР в Киеве. После армии играл в оркестре Якова Хославского в Донецке.
С 1971 г. Анатолий Бабий выступал на всесоюзных джазовых фестивалях в квартете трубача Валерия Колесникова. В 1975 уехал из Донецка в Сочи, проработал там сезон в ресторане, познакомился с московским бэндлидером Анатолием Кроллом, после чего следующий год работал уже с ним.
1976: Бабий играет в трио Александра Шишкина в Горьком (ныне — Нижний Новгород). Оттуда московский саксофонист Алексей Козловвзял его в свой «Арсенал», где Анатолий проработал год. Потом было трио пианиста Леонида Чижика, в составе которого Бабий выступал на международном джазовом фестивале в Дебрецене (Венгрия) в 1977 г.
В 1979 г. Бабий перешел в оркестр п/у Олега Лундстрема и работал там до января 1981 г., когда министерство культуры РСФСР в рамках тогдашней концертной политики присвоило басисту право на сольный джазовый концерт в двух отделениях.
В 1981-83 Анатолий Бабий выступал в дуэте с певицей Галиной Филатовой, а с 1983 и до конца жизни играл по преимуществу один.
26 января 2005 г. Анатолий Бабий умер в Челябинске от осложнений диабета.
Юрий Льноградский. Дядя Толя
Не буду лгать — говорить, что мне «посчастливилось» быть рядом с этим человеком в последние годы его жизни. Правильнее будет сказать — «довелось». На тот момент я совершенно не разбирался ни в его значимости для отечественной джазовой сцены, ни в его личных обстоятельствах, ни в его, в конце концов, актуальном на тот момент творчестве. Просто — довелось, и всё.
Так получилось, что в конце XX века Анатолий Степанович после всех своих странствий и перипетий осел в Самаре. Говорят, ему здорово помогал самарский басист Андрей Бельянинов, человек в городе не последний; не знаю. Для меня знакомство с Бабием началось так же по-пионерски, как когда-то началось знакомство с музыкой вообще — с каких-то обрывочных разговоров знакомых музыкантов, каких-то бесконечных, непонятных и потому вызывающих любопытство реплик вроде «опять Бабий заходил». Необычная фамилия цепляла. Что за Бабий, спрашивал я. О, говорили мне, Бабий — это… Бабий. И — непонятный смех.
Потом целая россыпь его компакт-дисков, записанных в одиночку, под сэмплер и предпрописанную фонограмму, нашлась в шкафу оркестровой раздевалки. Это была действительно россыпь — когда один из ящиков открывали, компакты буквально начинали сыпаться оттуда на голову. Как потом выяснилось, у Бабия не было тогда постоянного жилья, он постоянно мыкался туда-сюда и потому хранил диски там, где была возможность. Их понемногу растаскивали, слушали, дарили знакомым или забывали. Признаться, со мной получилось именно так: тайком стянув один из компактов, я пару раз прокрутил его дома, пожал плечами и тоже куда-то засунул.
А потом, уже через полгода после первого появления его имени в разговорах, я его наконец-то увидел. В Самаре готовилось тогда многообещающее событие — открывался после реставрации принадлежащий Куйбышевской железной дороге Дворец Культуры, роскошный дореволюционный театральный зал, переоборудованный по последнему слову техники и возглавляемый Владимиром Ивановым, довольно известным в своё время в городе джазовым барабанщиком. К этой перспективной структуре, ещё пока вовсю шёл ремонт, потянулись многие — и музыканты, и организаторы, и гастролёры. Среди прочего начались работы и по оборудованию собственной серьёзной студии, и вот тут-то наши с Бабием пути пересеклись: я начал работать в ДК кем-то вроде «исполнительного продюсера», а его самарские меценаты привлекли к тому, чтобы довести студию до ума.
Бабий производил тогда странное впечатление. Он казался много старше своих лет — что, впрочем, неудивительно, с учётом всех его бытовых перипетий и серьёзных проблем со здоровьем. Он вечно одевался в какое-то сильно поношенное рваньё, которое трудно было списать даже на бесконечные поездки в пригород — там, в чьём-то дачном доме, у него жила собака, которую он регулярно ездил кормить. Он производил впечатление кого угодно, только не музыканта, который мог бы считаться авторитетным сейчас или в прошлом. Он всё делал крайне неторопливо, чтобы не сказать откровенно медленно, часами мог распутывать два смотанных шнура и часами мог пить один стакан чая. И, в общем-то, совсем нельзя сказать, чтобы над ним витал какой-то нимб. Нет. Он был совершенно обычным человеком, которого ребята попроще быстро стали называть на «ты» и «дядей Толей», а я вообще не называл никак: на «ты» было всё-таки слишком резко, а на «Анатолия Степановича» он не тянул.
Мы воспринимали его с нормальным юношеским цинизмом. Довольно спокойно относились к его неторопливости, но всячески издевались за глаза над его рассказами о прошлых Олимпах и будущих сверх-проектах. Никогда, пожалуй, не принимали всерьёз ни его самого, ни его музыку — да он и не давал поводов. Постоянно сыпал какими-то именами — и его истории были либо правдоподобными, но касались каких-то никому не известных личностей, либо совершенно фантастическими, и уж тогда в них фигурировал чуть ли не сам Майлз Дэйвис. Впоследствии, впрочем, многое подтвердилось, и особенно мне почему-то запомнилось, как он вечно приставал ко всем с просьбой помочь ему распечатать фото, на котором он запечатлён с вибрафонистом Лайонелом Хэмптоном: саму фотографию он давно потерял, но её маленькая электронная копия нашлась на «Джаз.Ру». Никто, разумеется, ничего ему так и не распечатал.
Студия начинала работать, и Бабий помаленьку начал готовить программу. Он рассказывал, что несколько лет сидел практически в полной изоляции от музыки — ему даже пришлось восстанавливать свой пикколо-бас, который производил такое же несерьёзное впечатление, как и его владелец. Инструмент, об уникальности и ценности которого он постоянно рассказывал, вечно был перемотан какой-то изолентой, подставка под струны наращивалась то обломком карандаша, то сложенной в несколько раз обёрткой от пачки чая. Бабий постоянно что-то писал, переписывал, слушал, режиссировал, не давал никому покоя со своими рассуждениями, и на некотором этапе мы начали от него попросту бегать. Вскоре его смогли выносить лишь зрелые профессиональные музыканты, и мы списывали это на то, что они такие же ненормальные; возможно, они просто слушали его музыку, а не смотрели на его внешность, не знаю.
Из очерка Алексея Баташёва «Анатолий Бабий (1948-2005)» («Полный Джаз» #288, 04.02.2005):
...Со второй половины 80-х Анатолий Бабий выходит на сцену с двумя контрабасами — одним обычным, а другим маленьким, так называемым басом-пикколо. Это инструмент, похожий на виолончель, только настроенный не по квинтам, а по квартам, на октаву выше обычного баса. Кроме того, на сцене стоит магнитофон, на котором музыкантом предварительно записана фонограмма — на контрабасе и компьютере с самостоятельно подготовленными сэмплами. На этом фоне Бабий строит вязь своих концертных импровизаций.
В его жизни произошла какая-то драма, возможно — катастрофа. Не хочу этого касаться. Поселился Толя в Тверской губернии, в деревне Ежиха, жил там с безногим котом и ротвейлером, с которыми не расставался и в гастролях. «Не могу себе ответить, — писал он мне, — зачем я живу, lonely wolf and crazy rambler… Ближе всего — я просто играю. Смотрю на себя в зеркало: на музыканта не похож, а играть получается».
Он ездил по городам и весям и предлагал дать концерт. Где-то удавалось, где-то — нет…
Странно, но именно в это время Бабий словно вынырнул из омута музицирования в одиночку, в котором он пребывал ещё с восьмидесятых. Он донимал своими планами по совместной записи всех до единого приезжавших музыкантов, чуть ли не силой вёл их в студию, где гости порой закатывали глаза от безнадёжности: Бабий, заново учившийся играть в коллективе, запросто мог попросить сильнейшего солиста «поиграть аккорды» и уходил в десятиминутную импровизацию. Какие-то из этих, с позволения сказать, студийных сетов даже остались в записи. Потом дядя Толя перешёл к более долгосрочным проектам — начал всерьёз репетировать с местными музыкантами, плотно сидел в студии с пианистом Владимиром Нечипоренко, беспощадно гонял молодую вокалистку Юлю Землянскую, без зазрения совести «строил» всех привлечённых — и тогда окружавшие его люди понемногу начали понимать, что Бабию есть что сказать в музыке. Правда, лёгким в работе он не был никогда, и не раз в ответ на его авторитарность молодые музыканты из тех, что понаглее, тоже поднимали голос, и тогда в роскошной подвальной студии стоял мат-перемат, швырялись на пол одноразовые стаканчики с чаем, а работа прерывалась на недели.
26 октября 2003 г. во Дворце Культуры прошёл долгожданный первый джазовый концерт, который положил начало серии разнообразных и порой совсем недурных событий. Своего рода маленький самарский фестивальчик, на котором нашлось место и молодым, и опытным. Бабий выступил на нём в двух ипостасях — соло со своим пикколо-басом и с ансамблем, в котором ему аккомпанировали Владимир Нечипоренко на клавишных, Андрей Бельянинов на басу и Владимир Иванов на ударных. Восторженного рёва аудитории не было. Но издеваться за глаза над «дядей Толей» все как-то молча и сразу перестали.
Он не перестал быть нелёгким человеком, конечно же. Рассеянность, медлительность и авторитарность надоела всем хуже горькой редьки, а его периодические гениальные инициативы порой были чреваты совершенно реальным вредом для здоровья. И при этом он продолжал работать: что-то писал, что-то сводил, что-то слушал. Вторым серьёзным переломом в отношении к нему стал первый самарский концерт гитариста Ивана Смирнова — дядя Толя тогда совершенно не постеснялся плакать, сидя прямо перед артистом и в окружении каких-то не по годам бойких девушек. Он слышал музыку, она ему нравилась, и он плакал.
Потом он неожиданно пропал из виду — говорили, что опять пустился в гастрольные разъезды или подался в Москву искать финансирование под диск. Алексей Баташёв позже писал в «Полном Джазе», что слышал несведённый вариант этой работы — но в Самаре, как ни странно, Бабий никому ничего особенно не показывал.
И кончилось всё очень странно: зимой 2005-го при встрече с кем-то из молодых музыкантов я увидел на его лице дурацкую улыбку и услышал странные слова — «ты слышал? Бабий в Челябинске умер». Улыбка, конечно, не от того, что кто-то хотел ему зла; просто это было и неожиданно, и чисто «по-бабиевски» — ни с того, ни с сего, какая-то странная ерунда, которая никому не нужна и с которой непонятно что делать.
Говорили, что всё тот же Андрей Бельянинов помог дяде Толе и в этот раз — бросил свои дела и поехал в Челябинск забирать тело и устраивать похороны. Если так, то для меня это, наверное, самое лучшее доказательство того, что в Бабие было что-то, чего мы так и не разглядели — Андрей не из тех людей, кого можно заподозрить в излишнем альтруизме. Впрочем, мы, молодые, всё равно ни в какой Челябинск ехать не могли, даже если бы и хотели.
И на этом всё кончилось. Не получилось ни альбома, ни записей с гастролёрами, ни обещанного покорения Вселенной — даже студии в конце концов не получилось толком, её стало элементарно заливать по колено при таянии снегов и обильных дождях. Но осталось какое-то странное чувство. Не знаю, как остальные, но я точно знаю, что пропустил этого человека мимо себя, не попытавшись разобраться в нём так, как он того стоил. И я точно знаю, что наверняка увидел бы что-то такое, что мне самому стоило увидеть.
Я обещал не лгать, и потому не буду говорить, что я жалею об этом и хотел бы всё вернуть, чтобы отнестись к этому человеку по-другому. Я просто знаю теперь, что рано или поздно всё-таки удастся разделить непростой характер человека и его музыку. Хорошо бы научиться делать это ещё тогда, когда человек жив и готов с тобой говорить.
РАСШИРЕННЫЙ ВАРИАНТ с аудиофрагментами альбомов Бабия на «Джаз.Ру»