Дети не меняются и всё так же верят в сказку, считает актриса
Говорят, театр начинается с вешалки. Но, наверное, если копнуть глубже, театр начинается с игрушек. С любимых плюшевых мишек, в обнимку с которыми так сладко спится — ведь они всю ночь нашептывают на ухо чудесные сказки. С наряженных в шелка и кружева маленьких «дочек», по желанию хозяйки превращающихся то в Золушек, то в Белоснежек. С «взаправдашнего» светового меча, которым юный герой одинаково успешно отбивается и от злобных монстров из глубин космоса, и от злодеев из сказки, которую на ночь читала мама.
А есть люди, которые так и не расстаются с театром своего детства — да и нам помогают не забыть, что мы тоже когда-то были маленькими. Только театр называется немного по-другому: кукольный.
Рамилю Кубагушеву, народную артистку РБ, называют душой нашего кукольного театра. Да и то сказать, имя отметившей недавно юбилей актрисы как раз и переводится как «чудесная, волшебная».
«Белый пароход» увёз в Уфу
— Артисты театра кукол — народ особый: наверное, в детстве или не наигрались в куклы, или заигрались. Как вы пришли в театр?
— Родом я из Кумертау. После десятого класса надо было выбирать, куда поступать. Мы этот вопрос решали вместе с подругой — Альбиной Бикметовой, ныне Шумячер. И решили так хорошо, что вот уже 40 лет вместе работаем в одном и том же театре. А поступили мы в культурно-просветительное училище в Стерлитамаке.
Собственно, к сцене-то меня тянуло с первого класса: в Кумертау был замечательный Дворец культуры угольщиков. Папа мой работал шахтером. Семья была многодетная: шесть девочек и любимый старший брат — маленький театральный семейный коллектив. Мы и спектакли дома ставили, потом гостям показывали. По сорок номеров готовили. Откуда все взялось? Старший брат в народный театр ходил, вообще-то ему бы учиться надо было на артиста, а у нас, видимо, денег не было на дорогу. Он стал бы большим артистом, быть может, на уровне Мубарякова. У него был красивый голос, рост подходящий. Сестра пела в хоре, а мама играла на саратовской гармошке.
Во Дворец я ходила на танцы — не без проблем: я маленькая, мне то туфли не могли подобрать, то костюм. Костюмерша, помню, возмущалась: «Ну что вы берете таких мелких!». Меня защищали: «Она так хорошо танцует».
Ходила в кружок художественного чтения, драмкружок. А вместе со школой окончила и театральную студию. Там все было серьезно: мы изучали историю театра, делали этюды, ставили спектакли. Так что в училище я пришла уже с «багажом».
В Стерлитамаке нам повезло: из Ленинграда по направлению сюда приехал Юрий Вертлиб. То есть сначала его отправили в Уфу, но места не нашлось. Зато нашлось в Стерлитамаке. Первое, что он сказал нам: «Я не буду делать из вас культработников, я сделаю из вас актеров и режиссеров». Можно сказать, я прошла ленинградскую школу мастерства.
Конечно, мы были уже глубоко «заражены» театром. Когда начала работать, даже удивлялась немного: «Занимаюсь любимым делом, а мне еще и деньги платят».
А на третьем курсе из Уфы к нам приехал театр кукол и привез «Божественную комедию» и «Белый пароход». Это как раз было золотое время нашего кукольного театра.
Венера Рахимова — исполнительница роли Мальчика — была выпускницей нашего училища. Она и знаменитый режиссер Штейн пришли к нам на встречу и пригласили на спектакль. Я смотрела на сцену со слезами, а мысли были одни: «Это — мое! Я должна там работать». С Альбиной после спектакля забежали за кулисы, две маленькие девчонки… Наткнулись на Штейна и, перебивая друг друга, стали упрашивать взять в театр. Он сказал одно: «Закончите учиться, приезжайте в Уфу, посмотрим вас».
И взяли-таки: меня в башкирскую труппу — похоже, я их пленила исполнением восточной песни, Альбину — в русскую.
Кстати, помню, к нам в школу приехал кукольный театр со спектаклем «Гулливер», и мне не хватило билета. Я, шестиклассница, прорыдала весь день. Наверное, Боженька в это время и подумал: «Доченька ты моя, да работай ты всю жизнь с куклами, раз так убиваешься».
— Драматические актеры занимаются по системе Станиславского. А как готовятся к роли артисты-кукольники?
— У нас то же самое. Актерским мастерством все должны владеть одинаково. Только для нас это важнее в два раза. Мы сначала должны пережить, обжить роль сами, а потом через сердце свое, через руки передать кукле. Если ты пуст, кукла не «сыграет». Для такого случая есть выражение: «Что ты «флагом» машешь?»
Была у нас привычка, как, собственно, у всех в советское время: выкладываться до конца. Режиссер уходит после репетиции, а мы остаемся, проигрываем все снова в репетиционном зале — перед зеркалом.
— Куклы бывают разные: марионетки, штоковые, тростевые, ростовые, куклой может быть даже платок. С какими управляться легче, с какими труднее?
— Я работала со всякими. А в 2000-е годы наш директор пригласил из Петербурга мастера по марионеткам. Он занимался с нами целый месяц. Управляться с ними несложно, надо просто приспособиться, но марионеточные спектакли наш зритель почему-то не очень воспринимает. Разве что на концертах в качестве отдельных номеров.
Я люблю работать с перчаточными куклами — они «ручные». Тростевые бывают тяжелыми. Это от художника зависит: сколько папье-маше налепит. А что ж — мы люди накачанные, с мышцами. С остеохондрозами шейными, не без этого. Искусство требует жертв.
Бантик для Хумай
— Есть ли у вас любимые куклы, роли?
— Когда Штейн доверил мне Гали в спектакле «Черноликие» (у нас он шел под названием «Галима»), услышала много хорошего в свой адрес. Эта роль стала переломной в моей творческой биографии. Конечно, все они дороги мне, но есть такие, после которых ко мне начинают относиться иначе, когда я понимаю, что на этих ролях расту как актер, у меня появляются свои зрители.
И это не обязательно главный персонаж спектакля. Например, в спектакле «Маленький олень» я играла Бобренка, очень приглянувшегося зрителям, которые хохотали без остановки.
Кстати, по поводу зрителей. Мое 50-летие решили отметить так: в течение месяца каждую субботу в театре играли спектакль, в котором занята я. Актеры рассказывали обо мне зрителям, а в фойе я проводила 20-минутную «экскурсию» по своим ролям — показывала отрывки из спектаклей. В одну из этих суббот подошли ко мне мальчик и девочка и протянули альбом. Я поблагодарила, мельком взглянула на рисунки в нем и отложила в сторону. Кто-то из коллег его увидел: «Рамиля! Тут же все твои роли!» А там не просто рисунки. Цыпленок, например, с наклеенным пушком, аппликации разные, видно, что ребята все делали с любовью и душой. Если бы была повнимательнее, хоть конфет подарила бы, что ли: так я себя корила потом.
Дети — лучшие зрители. Стараются отблагодарить актеров, приносят шоколадки, например.
А когда мы играли в Турции, был такой персонаж в спектакле — Лисичка, ее играла актриса Ляля Булатова. У Лисички была большая сумка, с ней она по лесу бегала. Когда мы вышли на поклон, поднялась на сцену девочка и подарила ей красивый кошелечек — вместо сумки. Его до сих пор носит наша Лисичка. Хумай из «Урал-батыра» получила от одной из зрительниц бантик.
— Такого во «взрослом» театре, наверное, не бывает…
— Легендарный режиссер Лек Валеев, много лет работавший в драмтеатре, пришел к нам и успел поставить два спектакля — «Камыр-батыр» и «Мы сами с усами». А однажды излил душу: «Ой, дурак! И что я там делал, в драмтеатре, пришел бы лучше к вам, сколько радости подарил бы детям! Даже актеры здесь — как дети, они же мне в рот смотрят».
И это, думаю, так — если бы мы не были немного детьми, не смогли бы играть правдиво, чтобы зрители нам верили.
Я жила в одном доме с певцом Гали Хамзиным. И частенько брала его сына Айдара с собой в театр. Он ходил-ходил, а потом решил стать режиссером кукольного театра. Мне его мама потом говорила: «Рамиля, у меня дома ни варежек, ни носков — все в куклы превратились». Айдар сам спектакли сочинял, вывешивал возле дома простыню и показывал сказки. Сейчас он композитор.
Когда не думаешь о званиях, наградах, а просто стараешься делать свое дело — любимое дело — как можно лучше, признание к тебе само приходит. Когда слышу от некоторых коллег: «А что мне в театре дали, что сделали для меня?», то отвечаю: «Это ты должен для театра сделать». Добро возвращается добром.
Иногда, когда я захожу на сцену, мне кажется, что дух театра меня слышит. И я прошу: «Помоги мне, пожалуйста, чтобы все было хорошо».
— Кукла — создание магическое. Чувствуете ли вы душу куклы, с которой работаете, или она для вас просто инструмент? Были у вас какие-то странные ситуации, связанные с куклами?
— Есть у нас в театре цех — там одни куклы находятся. Бывает, заходишь туда одна, куклу поискать, например, а на тебя много-много глаз вроде смотрит. Не дай бог тут ночью оказаться. Был такой слух даже: вахтеры говорили, что ночью кто-то тут ходит. Музыканты иногда по ночам музыку пишут — кажется, что в замочную скважину кто-то смотрит…
Я сама, когда прихожу в театр, поздороваюсь со своим «коллегой», смотрю: руки-ноги в порядке, по спине похлопаю: «Ну что, поработаем сегодня?», похвалю после спектакля.
Раньше вообще к куклам более уважительно относились: спектакль отыграли, я куклу в особый мешочек кладу. А сейчас всех в один ящик бросают.
Однажды играли мы спектакль «Тайна острова Хэнго», я Юльге была. И вот пропала моя Юльге. Прошла я по цехам, поспрашивала у актеров, которые в садиках представления устраивали. А на подоконнике у нас сухари все время складывают. Я взяла крошки, сложила в посудку, водичкой полила. Вынесла во двор, птичкам насыпала и взмолилась: «Помогите мне Юльге найти». Зашла на сцену затем, подняла глаза вверх, а Юльге на колосниках висит. Как она туда попала?
Дочка мне потом сказала: «Хочешь, чтобы тебе силы сверху помогали — птичек корми».
Шульген — дурак!
— А кого легче играть — людей или животных?
— Наверное, все же людей. Да и люди — тоже животные. А у животных полно чисто человеческих качеств. Людей трудно играть правильных, это скучно.
Был у нас спектакль «Мы сами с усами». Мне предназначалась роль хорошей девочки, такой Золушки. А мне больше противная дочка мачехи нравилась. Я даже на читке свою роль не играла, а бубнила. Лек Валеев эту мою нелюбовь почувствовал — и получила-таки я, что хотела. Потом в своем дневнике он написал: «Рамиля справилась с задачей. Она сделала то, что я хотел». Это мы уже после его смерти прочитали.
— Как изменился театр за время вашей работы, как изменились зрители — чем увлечь их в век гаджетов?
— Мы тоже стараемся меняться, и 3D используем, и лазеры, но классика должна оставаться классикой, хочется, чтобы нынешние дети видели то же, что их мамы и папы: чудо, когда куклы оживают и начинается сказка.
Я люблю заходить в зрительный зал, когда не играю сама, и смотрю со стороны — на зрителей, на своих коллег. И знаете, радуюсь: какие у нас замечательные актеры, и я ведь тоже здесь играю. Какая же работа у меня хорошая!
А на детей сердиться не стоит, если они шуметь начинают — это они чувствуют, что артист не в полную силу сыграл, сфальшивил.
И реагируют по-прежнему активно, для них так же все по-настоящему. Как-то на новогодней елке я играла резко отрицательного персонажа, то ли Крибле, то ли Крабле, захотевшего испортить детям праздник. Так дети драться полезли. Я-то помню сапожище с тракторной подошвой, которым меня пнули. Потом с огромным синяком ходила. Крабле мой уже хромал. Шульгену из «Урал-батыра» тоже доставалось — как его только не обзывали: «Дурак! Уходи!».
Бабу Ягу вообще валили и расправлялись кучей. Актеры отказывались Ягу играть: «Не буду! Меня побьют!». Поэтому мы эти персонажи незлыми стараемся изображать, пусть глупыми, но не страшными. Не меняются дети, верят в сказку. Да и я сама верю.
Опубликовано: 05.02.18 (19:11)