Жизнь в яванской деревне бьет ключом. На обочине дороги бродячий парикмахер подстригает волосы, там запрягают буйвола, из пруда вытаскивают рыболовную снасть, здесь продают лимонад. Люди едят на ходу; переносят на коромыслах столы и стулья, связки абажуров, закутанных в рогожи живых гусей, которые гогочут и вытягивают свои длинные шеи навстречу прохожим. Подходит переполненный автобус и привозит новых людей. Перед домами сидят ремесленники и стучат своими инструментами.
Кузнец подковывает маленькую, тощую, совершенно измученную черную лошаденку, покрытую высохшей на солнце коркой грязи. К высокому столбу подвязана клетка с голубями, и сверху слышится их воркование. В пыли лежат куры и собаки. Хрюкают маленькие черные свиньи. Под столами в лавках бродят полосатые малайские кошки на высоких ногах, и только кончик хвоста торчит наружу. Под высоким прилавком, на котором разложены для продажи рыба, крабы и моллюски, нашел тенистое местечко старый уличный музыкант.
Он играет на двухструнной скрипке. Это артист, а не нищий. Его задумчивое лицо спокойно. Очки означают, что человек посвятил себя духовной деятельности. Миновав много деревень, протянувшихся вдоль дороги, мы ехали по безлесным глубоковрезанным зеленым долинам рек Чиливунг и Чанди, стекающих с ближайших гор. Дальше раскинулась широкая равнина, за которой вдали возвышался голубой, покрытый лесом вулкан.
