Лика участвовала в очень напыщенном конкурсе, как это было принято в девяностые — с телевидением, радио, заметками в газетах и журналах с примерно таким месседжем: ведущее немецкое агентство (что неправда) выбирает самую красивую девушку Риги (что тоже неправда), чтобы заключить с ней контракт (неправда) на астрономическую сумму (очевидно, неправда).
На самом деле, выбирал всего один человек, назовем его Клаус, который, хоть и являлся владельцем модельного агентсва, но дела шли неважно, и в восточную Европу Клаус отправился за дешевыми симпатичными девчонками. В его задачу входило найти, конечно, не королев красоты, а будущих моделей для каталогов и выставок — рост, размер, аккуратные черты — вот это всё плюс стабильный трудолюбивый характер.
Лика не подходила ни по одному параметру.
Мне, как единственной русской поручили встретить Лику на автовокзале, куда она пару дней добиралась из Риги на автобусе. Выглядела Лика очень разочарованной. А где немец? — спросила она первым делом. Немца не было, немец был в панике и не знал, что же ему теперь делать — его рабочий план состоял в том, что Лика приедет и поймет сама — ловить ей тут нечего. Клаус жаловался, как на конкурсе в Риге оказался зажат мамой Лики в номере гостиницы и провел целую ночь выслушивая мольбы забрать дочь с собой, в Германию, в лучшую жизнь. Немецкое сердце дрогнуло — выслал приглашение, надеясь, что обойдется. И вот она тут — в зеленом пальто-солнышке, черных ботильонах с золотыми пряжками и высветленными до белизны волосами.
Успокоившись, что немца мы скоро увидим, Лика стала расспрашивать — а где он живет, сколько у него денег, ждет ли он ее? Выяснив, что немец женат Лика опять напряглась, но сразу же предположила, что наверное у него полно богатых друзей и теперь уж она не пропадет — поводит же он ее по своим тусам миллионеров!
Не тут то было. Вместо волшебного немецкого замка я привела Лику в нашу маленькую студию без окон на первом этаже дома в не очень благополучном квартале, которую я делила с другой моделькой. Оказалось, что под пальто у Лики настоящая тельняшка, за что она сразу получила свое прозвище — "Моряк".
Моряк оказался шумной соседкой, любил выпить, не признавал очередности мытья посуды и все границы Моряка располагались далеко за теми, к которым привыкли мы. Моряк раздражал, но ее непосредственность и бесстрашие были такими яркими, что мы быстро полюбили новую соседку. Когда она рассказала нам про жизнь в Риге — в однокомнатной квартире с родителями, братьями, сестрами и восемью немецкими овчарками, которых семья разводила на продажу — стало очевидно, почему, несмотря ни на что, она выглядела вытянувшей счастливый билет в светлое будущее.
План Клауса тоже сработал — Моряк пробыл с нами не долго, ее залихватские манеры и простодушие отпугивали букеров и фотографов. Но один раз мы все втроем ходили на тесты к какому-то фотографу-турку, где Моряка нарядили в черную кожу, убрали волосы и накрасили ярко и вызывающе — ей шло. С этими фотографиями она и отправилась обратно в Ригу на автобусе. Больше о Моряке я никогда не слышала.
А с тех пор, как я прочитала у Нины про её коллекцию тельняшек, не могу отделаться от Моряка — как она там, разводит ли овчарок, счастлив ли наш Моряк.