Ответ на вопрос мы нашли в первом томе "Петербургских трущоб" В. В. Крестовского, коему посвящена другая наша статья.
. . .
- Клугин! - обратился Сенька к своему ментору. - Скажи Прову Викулычу, что мы нынче новичка привели.
Клугин вывел из толпы бледного ребенка в пестрядинном халате, того самого, который озирался на все с робким изумлением, и подвел его к патриарху.
- Как зовут? - отнесся к нему этот последний в том солидно-благодушественном тоне, как относятся обыкновенно законоучители ко вновь поступившим гимназистам.
- Миколкой, - чуть не задыхаясь, ответил мальчуга.
- Из мастеровых, надо полагать? - продолжал Викулыч, взглянув на его пестрядинный халатик.
- Сказывал, у сапожника в ученьи жил, да убёг от него третьеводни, - объяснял бойкий Сенька. - Мы нонче дрова таскать лазали, и видим - в пустой конуре собачьей сидит кто-то... Смотрим, а это он... Ну, вытащили да и привели... Голодный был...
- Есть родители али родственники какие? - допрашивал новичка Пров Викулыч.
Мальчик дрожал и готов был разрыдаться. Нижняя губа и подбородок его нервно трепетали - предвестие близких, но сдерживаемых слез.
- Не бойся, милый, отвечай... Мы худа не сделаем, - погладил его по головке Викулыч. - Есть, что ли, родители?
- Нету... никого... - с трудом ответил несколько ободренный мальчик.
- Кто ж тебя в ученье-то отдал?
- Господа отдали...
- Так... А зачем же ты убежал от хозяина?
- Бил меня... все бил... есть не давал.
- Как же он тебя бил-то?
Мальчик отстегнул халат и показал грудь, плечи и часть спины. Ременная шпандра оставила на них синяки полосами. Видно было, что эта хозяйская шпандра без разбору и долго и часто гуляла по его тщедушному телу: не успевали сглаживаться полосы старых побоев, как поперек их накипали новые синяки.
- За что же это он так? - продолжал Пров, покачав головою.
- За разное... Пьяный все больше... Молочник вот разбил... в лавочку долго бегал... клейстер переварил, - припоминал он причины побоев, а слезы не выдержали и покатились.
- Ну, не плачь, малец, не пускай нюни! - утешал его старик, подымаясь с места и откланиваясь присутствующим. - Поживешь с нашими ребятами, поправишься, молодцом станешь.
- Хочешь водки? - предложил ему Клугин по уходе патриарха. - Хвати-ка стакан, веселее будешь.
Ребенок отнекивался.
- У! Бабье какое! Учи его, ребята! Лей ему в глотку! - скомандовал опытный педагог, и мальчишки разом накинулись на своего нового товарища, схватив его за голову и руки.
- Пей, а не то к хозяину сведу! - постращал ментор, у которого одним из первоначальных педагогических приемов было систематическое приучание питомцев к пьянству, разврату и праздной жизни.
Угроза насчет хозяина подействовала сильно: несчастный мальчик, весь дрожа от наплыва столь разнородных ощущений, с отвращением проглотил большой стакан водки и без чувств повалился на пол.
Таким-то вот образом из неиспорченного ребенка, которого разные хозяева ни за что ни про что истязали и морили голодом как последнюю собаку, приуготовляется негодяй и воришка, а впоследствии, быть может, кандидат на каторжную работу, которого мы, в пылу благородного негодования и с утешительным сознанием своей собственной высокой честности, будем клеймить своим презрением, говоря, что поделом вору мука и что закон еще слишком снисходителен к подобным негодяям.
. . .