Чарльз Стросс
Раз я пишу научную фантастику, люди ожидают, что я хорошо информирован о текущем состоянии жанра — будто я книжный обозреватель, читающий все издающееся в близкой мне области.
(Это как ожидать, что у водителя автобуса будет информированное мнение о каждом виде четырехколесного автодорожного транспорта.)
Аналогичным образом, рекламщики продолжают слать мне нф-романы, надеясь, что я их прочитаю и дам цитату для обложки. Но в течении последних десяти лет я со все меньшей охотой читаю вещи, которые они присылают: у меня смутное ощущение расстройства желудка, словно я только что съел семь перемен блюд и официант подходит ко мне с тонкой мятной таблеткой .
Я не хочу сказать, что не читал много НФ в последние несколько десятилетий. Хотя я автодидакт — в моем образовании есть пробелы — я прочитал большинство жанровой классики, во всяком случае написанной до 90-х. Но около десяти лет назад я перестал читать научно-фантастические рассказы, и в это последнее десятилетия мне попадалось очень немного нф-романов, которые мне не хотелось выбросить через несколько страниц (или главы, или двух от силы). Включая работы, о которых я знал, что они будут пользоваться огромным успехом — но я просто не мог их переварить.
Это не ты, научная фантастика, это я.
Как каждый человек, я незавершенная работа. С годами я изменился, поскольку пережил время перемен, и то, на чем я фокусировался в литературе постепенно сместилось. Тем временем мир, в котором я интерпретировал литературу, изменился. Здесь и сейчас мне по-настоящему трудно подавить неверие в те миры, которые изображают и о которых пишут другие научно-фантастические писатели.
Около десяти лет назад М. Джон Харрисон (чьи рассказы и романы вам обязательно нужно прочитать, если вы еще этого не сделали) написал в своем блоге:
Каждый момент в научно-фантастической истории должен быть триумфом писательства над миропостроением.
Миропостроение — это нудно. Миропостроение буквализирует потребность в сочинении. Миропостроение дает ненужное разрешение для писательства (и чтения). Миропостроение притупляет способность читателя выполнять свою часть сделки, поскольку считает, что должно сделать все, если что-нибудь вообще будет сделано.
Важней всего то, что в миропостроении нет технической необходимости. Это огромная давящая нога нердизма. Попытка исчерпывающего исследования места, которого нет. Хороший писатель никогда не будет этим заниматься, даже с местом, которое существует.
Я понимаю, о чем он: но я (с оговорками) не согласен. Неявная конструкция искусственного, но правдоподобного мира — это то, что отличает научную фантастику от любых других видов литературы. Это альтернативный способ подвести фундамент под существующую реальность, которая обычно более вещественна (и менее правдоподобна — реальность не нуждается в логичности). Но обратите внимание на неявную. Миропостроение, как нижнее белье: оно должно быть на месте, но не должно выставляться напоказ, если только вы не исполняете бурлеск. Миропостроение — это подмостки, поддерживающие то, на что устремлено наше внимание. Без миропостроения у галактического императора нет трусов к новому костюму и существует опасность запятнать его историю.
Сочинительство — это о человечестве и его бесконечном, обращенном вовнутрь путешествии к пониманию собственного существования и значения. Но люди социальные животные. Мы существуем в контексте создаваемом нашей культурой, историей и отношениями, и если мы собираемся писать о людях, живущих в отличных от наших обстоятельствах, нам нужно понять социальных контекст персонажей — в ином случае, мы смотрим на плоские вырезки из картона. А технология и среда обязательно определяют значительную часть этого контекста.
Вы не можете писать роман о современной жизни в Британии, не принимая во внимание, что почти каждый сжимает в руках испускающую мягкий свет плитку, гарантирующую мгновенный доступ ко всему человеческому знанию, предоставляющую школьным задирам легкий способ добраться до своих жертв на выходных, отслеживающую и измеряющую отношения (плохо), и постоянно угрожающую перспективой упразднения приватности взамен на бесконечные видео с котиками. Мы живем в мире, где невидимый летающий робот-убийца уничтожает свадьбы в Кандагаре, миллиардер собирается отправить спортивную машину на орбиту Марса, а одиночество — заразное заболевание. Мы живем с постоянной тревогой и травмой, причиненными нынешним медиа климатом, отслеживающим причудливые сфабрикованные кризисы, которые отвлекают и пугают нас, и держат нас в беспрерывном эмоциональном напряжении. Эти вещи — черви в сердце типичного романа 21 века. Вам не обязательно извлекать их и выкладывать на всеобщее обозрение, но если они не скрываются в неявном пространстве вашей истории, персонажи сфальшивят, отчужденные от самого общества, которые они должны освещать.
А теперь моя точка зрения. Я не считаю, что мотивации других людей интуитивно очевидны: мне приходится прикладывать сознательное усилие, чтобы поставить себя на место другого. Меня довольно часто отталкивают взгляды и установки окружающих людей. (Я сильно подозреваю, что у меня умеренный аутизм.) Для меня миропостроение предоставляет набор поведенческих условий, которые упрощаютпонимание характера моих персонажей. (К примеру, если писать историю в 2018: новые медиаканалы приводят к постоянному обстрелу фальшивыми новостями, генерируемыми правительственными актерами, которые пытаются создать политические изменения, и доставляются с помощью рекламных сетей? И вот почему мои персонажи постоянно обеспокоены и настороже, подавленные чувствами отчуждения и неуверенности.) Цель миропостроения в том, чтобы предоставить социальный контекст, в котором наши персонажи чувствуют, думают и действуют. Я полагаю, что без этого нельзя писать.
Так в чем моя проблема с современной научной фантастикой?
Попросту говоря, правдоподобное миропостроение в двадцать первом веке — невероятно тяжелая работа. (В данном случае синонимом для «правдоподобного» будет «внутренне непротиворечивое».) Похоже многие авторы отреагировали на это выбросив за борт непротиворечивость и оставив всякое притворство насчет правдоподобности: это просто слишком тяжело, а они хотят сосредоточиться на персонажах или интересных элементах сюжета, и добраться до взрывов, не утруждаясь нердскими размышлениями о том, сумеют ли персонажи пережить взрыв, находясь на данном конкретном расстоянии от него. Для поколения, выросшего на кино и тв спецэффектах, правдоподобная внутренняя непротиворечивость обычно менее важна, чем зрелище.
Когда Джордж Лукас ставил воздушные бои в «Звездных войнах», он основывался на фильме о воздушных боях над окопами западной Европы во время Первой мировой. Когда самолеты летят на скорости 100–200 км/ч, большими формациями, киноэкран может захватить множество самолетов, маневрирующих друг рядом с другом, достаточно близко, чтобы визуально различаться. Вторая мировая война не была кинематографичной: когда самолеты вступают в бой на скорости 400–800 км/ч, у оператора возникает выбор между съемкой танцующих вдалеке точек или фокусированию на одном или двух самолетах. Пытаться точно изобразить бой между современными реактивными самолетами, с ракетами, запущенными за пределами дальности видимости, где само столкновение происходит в доли секунды на расстоянии в несколько километров, с точки зрения кинематографа бесполезно. Необходимый визуальный контекст битвы между массированными силами испаряется… вот почему в «Дне независимости» мы видим большую формацию F/A-18s (сверхзвуковые самолеты) маневрирующих, будто они Sopwith Camel. (Этот фильм можно использовать как идеальный пример триумфа зрелища над правдоподобностью на практически любом уровне.)
…Так что уже для пары поколений, общее видение космического сражения смоделировано на основе воздушного, и не просто воздушного, но взятого из конкретного периода, который подходил режиссерскому желанию показать массированное действие с достаточно близкого расстояния, чтобы аудитория могла определить хороших и плохих ребят с первого взгляда.
Наеду на Джорджа Лукаса еще разок (уверен, если он расстроится, он сможет плакать, пока не забудется сном, на матрасе набитом пятисотдолларовыми купюрами). Возьмем сцену с поясом астероидов в «Империя наносит ответный удар»: в реальном мире мы знаем, что среднее расстояние в поясе астероидов между астероидами более 1 км в диаметре, порядка 3 миллионов километров, или приблизительное расстояние между Землей и Луной, умноженное на восемь. Это, разумеется, совершенно бесполезно для рассказчика, который хочет создать волнующую игру в прятки: так что Лукас проигнорировал этот факт и дал нем волнующую игру…
К сожалению, теперь это переходит из одной проклятой космической оперы в другую: зрелище вместо идеи, обесцвеченное и заезженное авторами, которые не утруждались продумать свои допущения, а вместо этого просто вырезали и вставляли сцену Лукаса. Позвольте сказать: когда вы плюете на базовую непротиворечивость нашей вселенной, вы обманываете читателей. Вы можете думать, что это не самое важное в вашей работе: вы пытаетесь рассказать историю о человеческих отношениях, зачем напрягаться с расстояниями между астероидами, когда истинная цель пояса астероидов — поместить ваших героев в напряженную ситуацию, чтобы те выживали и, разделив опыт, создали связь друг с другом? Но эффекты внутренней непротиворечивости возникают незаметно. Если вы небрежны с факторами расстояния и времени, вы разрушаете время путешествия. Если ваше время путешествия нарушено, вы неявно подрываете экономику торговли в вашем будущем. Что, в свою очередь, влияет на образ жизни персонажа, кастовость, профессию, работу и социальный контекст. А следовательно на человеческие, эмоциональные отношения. Люди, о которых вы пишите, живут в (метафорическом) доме размером с галактику. Разрушьте часть фундамента и остальная часть карточного домика сложится, раздавив ваших персонажей грузом противоречий. (А если вам так хочется эту проклятую сцену Лукаса с поясом астероидов, почему бы не поместить историю на борт морского корабля, пытающегося не сесть на мель во время шторма? Там масштаб подходит.)
Подобно печальному багажу, окружающему космические битвы и пояса астероидов, мы тащим багаж реального мира в НФ. Это происходит каждый раз, когда мы не проверяем свои допущения. В следующий раз, когда будете читать научную фантастику, спросите себя — у героя здоровый баланс работы/жизни? Нет, правда: что это за штука такая «работа», и что она делает в моем постдефицитном межпланетном будущем? Почему этот побочный эффект экономики углеродной энергии замусоривает мой мир после изменения климата? Откуда исторически взялась концепция оплачиваемой профессии, где индивидуумы выставляют на продажу часть времени своей жизни в обмен на деньги? Какова социальная структура постчеловеческой жизни? Каковы медицинские и демографические условия, что мы делаем в разном возрасте, если средняя продолжительность жизни — 200 лет? Зачем гендер? Где мир детства?
Некоторые из этих вещей могут казаться константами, но на самом деле это не так. Люди — социальные организмы, наши технологии часть наших культур, и то как мы живем в основном определяется ими. Труд, каким мы знаем его сегодня, не существовал в данном виде до индустриальной революции. Загляните на два столетия назад, до того, как микробная теория создала вакцинацию и медицинскую гигиену: около 50% детей умирало до достижения зрелости, до 10% беременностей заканчивались смертью матери — вынашивание детей убило значительное количество женщин и был необходим огромный труд просто чтобы сохранять стабильную популяцию, труд, обернувшийся гигантской и ужасающей социальной ценой. Энергетическая экономика зависела от статичных источников энергии (мельницы, водяные колеса, паруса) или от мышечной силы. Для английского писателя 18 столетия, это должно было выглядеть как неизменные условия любого убедительного будущего — но это было не так.
Таким образом, если бы я выбирал кандидата в давящую ногу нердизма, приставленную сегодня к литературе, я выбрал бы поздний капитализм, зассаное море, в котором мы, рыбы, обречены плавать. Он выглядит неизменным, но это относительно недавнее положение дел в терминах истории, и он явно не удержится в отдаленной перспективе. Тем не менее, попытаться представить мир без капитализма удивительно сложно. Возьмите случайны набор идей и попробуйте вообразить следующее без капитализма: реклама, статусная жена, медицинская страховка, переход улицы в неположенном месте, паспорт, полиция, подросток, телевидение.
НФ должна — по моему мнению — осушать океан, пытаясь рассмотреть, какие из задыхающихся, бьющихся создания на дне могут оказаться двоякодышащими. Но слишком часто НФ отказывает от наших морей и осушает местный аквариум, или даже ванну. В патологических случаях она ограничивается разглядыванием яркой заставки с рыбками на экране компьютера. Если вы пишите историю, в которой фигурируют гигантские, всеобъемлющие межзвездные корпорации, или космическая мафия, или космические боевые корабли, помещая туда современные нормы гендера, расы или иерархий, не говоря уж о моде, как знаке социального статуса, или религии… значит вам нужно долго и тщательно думать о том, не перепутали ли вы заставку с океаном.
Мне тошно и я устал смотреть на золотых рыбок.
Мой канал