Алексей Моторов — автор книги «Преступление доктора Паровозова» (она рассказывает о ситуации морального выбора в московской больнице в 1993 году). В авторской колонке для «Реального времени» он дает оценку другому врачебному преступлению — делу доктора Мисюриной, судебное решение по которому вызвало огромную волну возмущения в профессиональном сообществе и даже (небывалый факт) у чиновников. Но автор считает, что это не большой повод для радости.
«В этом деле возмутительно все, что только можно»
Помню громкий случай, когда майор Евсюков в подпитии устроил бойню в супермаркете, расстреливая случайных людей, как в тире. Тогда огромное количество комментариев со стороны сотрудников МВД было примерно такое: «Что вы хотите от парня, у нас тяжелая работа, связанная со стрессом, мы с преступностью боремся! А он еще и с женой накануне развелся, тут у любого нервы не выдержат!».
Они косвенно и даже напрямую оправдывали коллегу. Меня поразила такая профессиональная солидарность. Я-то по наивности думал, что тут голову пеплом стоит посыпать, каяться, а нам рассказывают, какая тяжелая жизнь у сотрудников МВД. Низкая зарплата, тяжелые условия труда, стресс — это не оправдание для преступных действий.
В этом плане про врачебное сообщество нельзя сказать, что оно слепо защищает коллег. И если врач действительно напортачил, то у большинства докторов не будет сомнений, должен ли он отвечать. Но тем не менее случай Елены Мисюриной вызвал невероятное возмущение, собрано огромное число подписей в ее поддержку — так почему такая единодушная реакция?
Да потому, что в этом деле возмутительно все, что только можно. Начать с того, что доктору инкриминировали статью 238 (оказание услуг, не отвечающих требованиям безопасности или повлекшим смерть), то есть статью, в которой заложен умысел. То есть врач понимает, что делает что-то не то, но упрямо продолжает вредить пациенту. Чуть ли не намеренно протыкает артерию, вызвав кровотечение, и упрямо продолжает эту иглу раз за разом всаживать, не обращая внимания на фонтаны крови. Так это выглядит с точки зрения следствия и части обывателей.
Я не большой специалист в трепанобиопсии, делал ее пару раз в присутствии специалиста и еще несколько раз наблюдал. И если в теории из стандартной точки пункции ранить верхнюю ягодичную вену еще можно, но практически — очень сложно. Но даже если доктор повредил при пункции артерию, неужели он сделал это с умыслом?
Такие осложнения — это типичная врачебная ошибка, деяние без всякого преступного умысла. Такие ошибки будут, увы, всегда, потому что медицина — это неточная наука. У каждого врача, который проводит манипуляции, инвазивные процедуры, то есть связанные с проникновением в тело, случаются осложнения на протяжении всей его врачебной карьеры, иногда и фатальные. Врач может по 20 раз на дню проводить одну и ту же процедуру виртуозно, но на 100-й ли, на 1000-й раз что-то всегда пойдет не так, хотя бы из анатомо-физиологических особенностей человеческого тела.
В медицинском сообществе, кстати, ошибки никто и не думает скрывать. И каждый случай смерти больного тщательно разбирается и на больничных, и на городских клинико-анатомических конференциях. Сейчас даже с открытыми трансляциями. Дабы изучить вопрос, сделать выводы, потом публикации появляются в журналах, сообщения, да так наука вперед продвигается в конце концов. А тут люди в погонах в тюрьму решили врачей сажать. Им так привычнее и понятнее.
А что дальше будет, они как представляют? Теперь врач еще десять раз подумает, делать ему ту или иную процедуру или проще взять и отписаться.
В ситуации с Мисюриной были нарушены все мыслимые процедуры. Когда в коммерческой клинике умирает пациент, и вскрытие ведет патанатом этого же учреждения — это нонсенс. Да еще, как я понял, неопытный патанатом, он до этого никогда не занимался столь сложными процедурами, которые должны проводить сотрудники бюро судебной экспертизы. Почему-то он не отказывается, берет на себя такую ответственность. Потом следствие отвергает доводы высочайшего авторитета в этой области — академика Андрея Ивановича Воробьева, основателя нашей гематологической школы. А большего эксперта, чем Андрей Иванович и представить невозможно. Ситуация абсолютно возмутительная — никакого второго мнения не принимается в принципе, сверху дана отмашка — сажать, значит, посадим.
Из врачей давно делали злодеев
Я хочу сказать, что к делу Мисюриной врачебное сообщество подвигали уже очень давно. Началось с того, что всех врачей стали повально подозревать в наркоторговле, усиливая донельзя контроль за выпиской противоболевых препаратов, да так, что больные с хроническим болевым симптомом доходили до самоубийств из-за того, что доктора перестраховывались и лишний раз старались не выписывать лекарства.
У меня был разговор со следователем, я спросил его, почему они судят ветеринара, который приехал делать собачке операцию под наркозом, или берут коллектив целой аптеки за неубранный вовремя с витрины детский противокашлевый сироп, содержащий псевдоэфедрин, но вместе с тем не трогают торговцев героином, которые до недавнего времени прекрасно себя чувствовали чуть ли не в каждом московском подъезде. Он мне ответил: посадить наркоторговца возни много, оперативные действия, свидетели, санкции. А на врачей, особенно на фармацевтов, даже доказательства толком собирать не нужно — там все в документах, в накладных.
Врачебное сообщество проглотило и «оптимизацию здравоохранения», в результате которой закрылись больницы, а из тех, которые не закрылись, выгнали сотни врачей и медсестер, предварительно, правда, предложив унизительные ставки санитаров, вахтеров. Проглотили и то, что на них взвалили огромный и ненужный документооборот, на который уходит львиная доля времени, заставляя списывать буквально каждый бинт.
Сейчас у многих наступила эйфория из-за того, что столичный департамент здравоохранения и даже мэр Москвы встали на защиту врача. Да, безусловно, это небывалое явление! Но, к сожалению, я вижу в этом только политическую ситуацию. Уверен, что ребятам из следственного комитета сказали: «Вы что, совсем сдурели, выборы на носу, нечего злить электорат!».
«Я встречал среди врачей разных людей, но откровенных злодеев видеть не доводилось»
Однажды мне довелось разговаривать с одним весьма известным человеком, одним из отцов нашей Конституции. Он рассказывал, что, когда писался проект антикоррупционного закона, он и его сотрудники очень много бесед и консультаций проводили с коррупционерами, в том числе с представителями правоохранительных органов, чтобы понять их психологию. Это судьи, следователи, прокуроры, сотрудники МВД, которые выносили неправомерные приговоры, осуждали невиновных, подбрасывали наркотики и так далее. Им, как оказалось, тоже хотелось сделать в жизни что-то хорошее. И они называли ряд профессий, представителей которых они стараются не трогать, хотя бы не сажать зазря. Врачи там были на первом месте. Сейчас и это негласное табу нарушено, что-то произошло в обществе, поэтому и дело Мисюриной абсолютно закономерно.
В медицинском сообществе есть разные люди. И, как в любом большом коллективе, там всяких хватает. Но тех, чьи действия по отношению к пациенту можно было назвать преступлением, чтобы врач в процессе лечения по злому умыслу угробил больного — этого мне видеть не доводилось, если только в кино.
И вот еще что. Многие, видя происходящее на суде и следствии по делу Мисюриной, искренне возмущены. Но мне хочется им сказать, граждане дорогие, для вас это, что, сюрприз? Полная неожиданность? А как же быть с громкими процессами последнего времени? Ведь там все было так же, если не хуже. Никакой доказательной базы не предоставлялось, никакие доводы защиты не принимались, игнорировались почти все свидетельские показания, приговоры поражали своей несправедливостью и жестокостью. Вы что, думали, вашими делами какие-то другие следователи и судьи будут заниматься? Нету, нету других и не будет, пока вам это не надоест.
К сожалению, врачи, как и остальные бюджетники, не готовы к полноценному протесту. Они очень уязвимы. Хотя после решения об оптимизации врачи даже выходили на улицы, заявляли свою позицию, а после шли домой. Я не слышал, чтобы хоть один главный врач и его коллективы клали заявления на стол в знак солидарности со своими коллегами во времена недавних массовых увольнений.