М О И М З В Ё З Д АМ
Науку великих романтиков – астрономию я полюбил после прочтения классе в седьмом толстой, с цветными картинками, книги под названием «Небо Земли». Мне дал её почитать друг Сашка Серков. С ним мы учились в музыкальной школе. По классу баяна. А «Нафига козе баян», или «Нафига попу баян, если поп не хулиган»,- эти присказки нам были известны от наших сверстников, свободно гуляющих по улицам-переулкам, в то время, когда мы с Сашкой тащили свои тяжеленные баяны в футлярах по мокрым деревянным мосткам до своей ненавистной «музыкалки». (Нам с Сашкой эта «музыкалка» нужна была, как той козе тот баян, а вот батьки наши мечтали о том, чтоб на каком-нибудь семейном празднике мы растянули красные меха своих «гармониев», а гости подхватили: - «Полюшко-поле-е, полюшко широко – по-оле, ехали по полю солда-аты»…
Так смачно можно было навернуться на этих мокрых мостках с дорогим баяном прямо в придорожную канаву! И наворачивались! Я помню…
В новенькой музыкальной школе инструментов для оркестра не хватало, поэтому приходилось таскать (уж без преувеличения употребил я здесь глагол – «таскать») из дома. Хорошо ещё, что оркестр у нас был всего раз в неделю, по средам… Можно и потаскать для разминки, по пути и поговорить обо всём.
Разговоры наши по дороге туда и обратно были, конечно, не о Моцарте (Вольфганге Амадее) и не о Бахе (Иоганне Себастьяне) – эти имена мы знали из специального предмета, музлитературой этот предмет назывался, и не о том, кто сегодня налажал-напортачил в нашем оркестре из восьми баянов, (пошли куда подальше и баяны, и моцарты с бетховенами!). Разговоры наши, ну коне-е-чно - о пришельцах из далекого Космоса! А о чём ещё-то могут говорить двое пацанов тринадцати лет, таща на себе настоящие взрослые баяны, так как маленьких, специальных - не было в природе. Взялся за (гуж) баян - играй по-взрослому! Так что мы с Сашкой всё о пришельцах да инопланетянах, а не о девочках…
О девочках мы в том розовом возрасте только лишь мечтали, пока в одиночку, боясь делиться этой мечтой даже с лучшими друзьями, боясь расплескать бокал (хотя опять же – какой бокал в нашем возрасте? Чашку, конечно же чашку! Но фарфоровую всё ж таки, тоненькую) этой мечты, не вынося её даже за порог своего дома, не доверяя никому эту девочку с передней парты, эту драгоценность…
Так вот, я-то про книжку ту, ( про книгу!), ( Про Библию!!!) под названием « Небо Земли». Из неё, этой Библии звёздной, я узнал и про наш спутник природный - Луну, про кратеры её, про горы. Про моря её, совсем сухие, где воды и не бывало никогда! И про Солнечную систему, про орбиты планет, про марсианские спутники с именами Фобос и Деймос (с латыни если перевести, то «Страх» и «Ужас»), про пять самых больших спутников Юпитера (я и сейчас прямо, не заглядывая ни в один справочник, отбарабаню их названия: Ио, Ганимед, Европа, Каллисто и Амальтея! И это не считая больше сотни маленьких его спутников! Я и их все помню как вчера! Не верите?! Да вот смотрите: спутник №1, спутник №2, №3… и так далее до №146! А вы не верили?… Потом ещё и повесть попалась научно-фантастическая - «Каллисто»… ( Про пришельцев к нам, с этого самого Каллисто). Не-е, братцы мои, это уже не сотрёшь. Ни с корки моего мозга, ни с подкорки!… Про нашу галактику с названием Млечный путь и про многие другие: спиральные, плоские и газообразные; про ближайшие к нам звёзды Проксима и Альфа Центавра (названия-то какие!), про Магеллановы облака и Туманность Андромеды, про скорость света и парсеки, про искривление пространства-времени и нуль-переход… Про чёрные дыры и «кротовые норы»…
Да в конце концов я узнал такую странную вещь, что звёзды – это совсем и не звёзды, а такие же солнца, как наше Солнце. Просто они очень далеко от нас, поэтому видятся нам точками. А туман Млечного пути – это вовсе не туман, а опять мириады и мириады далёких звёзд-солнц нашей Галактики. От этой книги я хронически заразился звёздной пылью! Тем более пыль эта струилась на меня в любой поздний безоблачный вечер, а уж тем более в любую безоблачную ночь. Как тут уберечься и не заболеть! Особенно в августе и прохладном сентябре моего милого Севера, когда Земля попадает в метеоритные потоки и прочие Леониды… Стоило было подойти к окну. А уж если выйти на крыльцо с биноклем… Дыхание перехватывало от этой звёздной дороги, от туманного Млечного пути, от серпика месяца, который вовсе и не месяц, а всё одна и та же Луна, оказывается; просто в разных освещениях нашей звездой, то есть Солнцем. Поэтому и видится нам, человекам, то серпиком узким, то половинкой яблока… В мой простенький детский бинокль с 3-х кратным увеличением на лунном месяце, на границе света и тени, я умудрялся видеть кратеры…
А уж следом и научной фантастикой я заболел. Прочитывал с удовольствием и тягучего Ивана Ефремова с его «Туманностью Андромеды» ( пишу слово « Андромеда» - и уже мурашки по спине ползут от названия её, величия и недосягаемости соседки-галактики), и незатейливого Александра Беляева с его « Головой профессора Доуэля », узнал совсем нелёгкий для усвоения стиль письма польского фантаста Станислава Лема в его романах «Возвращение со звёзд» и «Звёздные дневники Йона Тихого», и сопереживал пассажирам пылехода «СЕЛЕНА-1П» в замечательном сочинении Артура Кларка «Лунная пыль», проглатывал гениальные рассказы Рэя Брэдбери, настолько яркие, что после каждого прочитанного рассказа создавалось впечатление, будто ты вышел из кино и всё это видел на экране, как в «Эффекте бабочки», и его повесть с философским подтекстом «451 по Фаренгейту», лихо и сложно закрученное будущее от Джона Уиндема в его утопии – катастрофе «День Триффидов» , полюбил почти революционных ( по тем временам) братьев Стругацких за «Стажёров» и «Пикник на обочине», и мечтал о коммунистическом грядущем вместе с « Экипажем «Меконга» Войскунского и Лукодьянова… Даже слазил на чердак, нашёл пожелтевшую подшивку «Пионерской правды», чтобы перечитать повесть Александра Ломма «Дрион» покидает Землю». Про космос же! ( Всё это сейчас перечислил, не заглянув ни в какую «Википедию». Клянусь! Потому как, видимо, всё это сидит с детства-отрочества на пресловутой подкорке. А может, даже, и на самой корке моего умного серого вещества! Ну заразился же, я ж говорил ).
Много пыльных тропинок на далёких планетах протоптал я вместе с этими мечтателями и их книжными героями! Настолько много, что и стезю хотел выбрать ту, звёздную… В одной из девчёночьих анкет, что ходили по рядам в нашем восьмом «Б» классе с простенькими наивными вопросами: с кем хочешь дружить? какое имя в классе тебе нравится? кем хочешь стать? На последний вопрос я не как все путние пацаны ответил, ну там, вальщиком леса, бульдозеристом, паровозником, крановщиком КОЗЛОВОГО крана(были и такие ответы, потому что батька у этого пацана зарабатывал на нём ого-го!), а нате вам - важно и загадочно написал - астрофизиком…
Какой-такой астрофизик? Чуди-ишь, Славик…
И сквозь Млечный путь августовскими ночами я искал Магеллановы облака (и опять со старой яблони мурашки падают на мою спину! ), и Кассиопею, эту большую, составленную из пяти звезд латинскую букву W, куда улетели мои счастливые московские ровесники в фильме, что так и называется «Москва - Кассиопея». Вот бы мне с ними туда! Победить чёрных ро-бо-тов-вер-ши-те-лей, и тупых ро-бо-тов-ис-пол-ни-те-лей! И фильм этот про Кассиопею вышел как нельзя кстати, попал в точку, лёг на душу и будоражил: как бы и мне в этот экипаж попасть, полететь туда, через ПРОСТРАНСТВО ---- ВРЕМЯ, через галактики, и чтобы в экипаж входила отличница, самая красивая во Вселенной девочка Марина Малышева, что сидит на передней парте... С этой девочкой Мариной я танцевал свой первый в жизни медленный танец («медляк», как мы его тогда небрежно называли). А музыкой в этом танце звучала песня ВИА «Пламя», где опять про мой любимый Космос:
- «Может мы полетим на другую планету, мы с любовью напишем об этом рассказ. А пока про любовь говорим по секрету,
Только двое о ней знают в классе у нас…»
Романтиком я остался и поныне, а вот астрофизиком или астрономом стать не получилось… Но болею я этой звёздной пылью, до сих пор болею! Аллергия у меня на неё! И когда засыпаю августовской ночью на пологой крыше дачного сеновала (потому что специально туда забираюсь, прихватив с собой спальник), под шорох звёздного прибоя и бесшумные взбульки частых метеоров, врывающихся в нежную воздушную оболочку Земли, то вижу себя бородатым умным дядькой (почему-то в толстых очках с роговой оправой!), сидящим под куполом какой-нибудь Зеленчукской обсерватории на нашем Северном Кавказе (или даже - чего уж там мелочиться, на Maunt Pаlomar близ Пасадены, в американской Калифорнии / и опять пишу на память, помню эти названия! И о зеркале Зеленчукском диаметром шесть(!) метров могу написать целый рассказ, прочитанный в журнале «Пионер» сто лет назад), и слушающим через наушники сигналы пусть и далёкого, но наконец- то обнаруженного Иного Разума: пи, пи-пи, пи-пи-пи…
Я никогда не видел портретов тех астрономов, в честь которых названы открытые ими небесные явления. Но когда слышу в новостях или читаю в газете эти волшебные названия: в октябре-ноябре в наших широтах можно без всякой оптики наблюдать двойной хвост кометы Хейла – Боппа, или невооружённым глазом вы увидите комету Тампла – Туттля, то я сразу воочию представляю этаких сказочных звездочётов: важного, похожего на артиста Евгения Леонова, толстячка Боппа; очкастого, сухопарого и вечно всклокоченного Хейла; молодого и надменного блондина Тампла; ну и самого симпатичного мне старичка Туттля, с длинной седой бородой и в высоком конусообразном колпаке, обклеенном самодельными звёздами из цветной фольги…
