Одной из характерных черт этого строительства является наличие трех категорий вооруженных людей. Первые – вольнонаемные охранники, то есть ВОХР или ВСО, вторые – надзиратели или надзорсостав, третьи – самоохранники. В нее набирались заключенные, у которых остался небольшой срок, лояльно проявившие себя по отношению к администрации. Самоохранники одевались в такую же, как и вольнонаемная охрана, форму, только без звездочек. Они имели более свободный режим содержания, чем их собратья по заключению. И, как ни странно, именно самоохранники чаще всего проявляли ту жестокость, от которой от которой страдали заключенные. Федор Михайлович Ревдев (боевой офицер, прошел все войну, работал в Львове, осудили его за преклонение перед иностранной техникой, — сказал, что студебеккеры – красивые и сильные машины, у них мотор лучше, чем наш зисовский, был заключенным 501) говорит по этому поводу следующие: «Вольные солдаты – люди как люди, а когда стоит самоохранник, так зверь, хуже зверя, хуже фашиста. Относились к человеку, как к животному. Шли в самоохрану садисты, действительно преступники. Честный человек никогда туда не пойдет. В Салехарде у меня есть люди, которые меня охраняли. Я ничего плохого о них не скажу. Самоохранники же – другое дело.
Самое феноменальное достижение нашего государства и состояло в том, что народ не только определял себя в лагере через систему доносительства, но и сами себя охраняли, и подвергал издевательствам. Своеобразное «полное самообслуживание».
Отношения между охранниками и охраняемыми не могут носить идиллистического характера, но иногда отношения ВОХР с подопечными порой принимали неожиданные для нашего стереотипа обороты. Например, такой: бригада отработала смену, нужно идти в лагерь, а охранника нет. Заключенные ищут и находят его через полчаса, спящим в укромном месте. Следует построение, и конвойный, как положено, препровождает зеков. Другая ситуация: охранник занемог, больничный лист выписывает врач – заключенный, он же предлагает направление в санаторий. Признательный охранник ставит заключенному бутылку коньяка. Третья: охранник во время работы заключенных, нарушив все мыслимые нормы, напивается. Заключенные после работы несут своего охранника и его карабин на вахту.
Конечно, эти случаи не перечеркивают общей системы отношений между охранниками и заключенными. Но они, пожалуй, говорят о том, что все, не только заключенные были рабами системы и многое заключенные это понимали. (Гриценко, Тобольский хронограф).
К сожалению, в нашем распоряжении нет общей статистики, приходится пользоваться лишь воспоминаниями свидетелей да собственными наблюдениями. «Знаменитая 58- я по этим наблюдениям составляет около 20%» (Гриценко, Т.Х.) А вот по исследованиям Александра Вологдского и Константина Завойского «Мертвая дорога» — музей коммунизма под открытым небом – в среднем по лагерям около половины заключенных составляли так называемые «враги народа», то есть лица, осужденные на сроки от 10 до 25 лет по 58- й, карающей граждан за политические преступления против Сталинского режима.
Подавляющее большинство заключенных, осужденных по этой статье, были выходцами из западных регионов СССР, по которым прокатилась вторая мировая война. Из воспоминаний Надежды Афанасьевны Кукушкиной, топографа: «Я работала на женской колонии, где отбывали заключенные женщины в возрасте от 16 до 65 лет, в основном, по 58- й статье – жители Западной Украины, которые ратовали за самостийна Украину».
Среди узников значительное число составляли советские солдаты, побывавшие в немецком плену. Рогов Павел Михайлович: «Мы, охранники, по сравнению с большинством заключенных были сопляки… там такие летчики, вояки».
В лагере мертвой дороги работали немецкие и японские военнопленные, трудились так называемая историческая контрреволюция – белоэмигранты, захваченные НКВД во время войны в странах Европы, а также подпольщики, партизаны, сражавшиеся против нацистов, (они вызывали у Сталина и лагерного начальства особые подозрения и неприязнь). Содержались там и деятели различных зарубежных партий и организаций, участники польского Сопротивления, воевавшие против Гитлера в рядах Армии Крайовой, лица, интернированные в Германии, и просто граждане СССР, проживающие какое- то время на оккупированных территориях.
Вспоминает Георгий Иванович Кондаков: «в июне 1942г. в плен в Германию – ему не было еще и 17 лет, около двух лет находился в различных фашистских лагерях, бежал, учувствовал во Франции в Сопротивлении. По приезду на Украину нигде не мог устроиться на работу, так как он был репатриантом, что равносильно врагу народа, посадили, ложно обвинив в краже овец, а возвратясь из Франции «я был максималистом таким, как вам, может быть, и не снилось. Я вернулся с такими волосами, которые теперешние молодые люди носят, у меня опускались на плечи. Даже приходили из соседних деревень смотреть на меня. Одет я был в кожаную куртку красного цвета, американские офицерские брюки, хорошие туфли, шелковая рубашка, галстук…Идеи были,…Я готов был в своем родном колхозе построить пруд, развести рыбу, посадить лес, давайте то, сделаем, то сделаем. На меня смотрели, как на кого- то свалившего с неба». Помогло ли ему удостоверение советского партизана, действующего на территории Северной Франции в 1943- 44 годах. Да помогло. В 1947 году он прибыл спецэтапом на 31- ю колонну, на станцию Елецкая. «Начальник колонны — я помню его фамилию: Попеску – сказал нам: «Товарищи! – мы все рты разинули. – Все вы прибыли сюда поличному указанию нашего вождя, товарища Сталина, чтобы поднять, преобразовать этот край. Он сказочно богат полезными ископаемыми»…» Нас одели с ног до головы во все новенькое. Нам дали белье, по – моему, две пары, верхнюю спецовку, двое ватных брюк, две телогрейки, бушлат ватный, спальные мешки, валенки, кирзовые сапоги, меховые шапки – ушанки.…Надо сказать, что по тем временам мы, заключенные, находились в очень привилегированном положении по сравнению с населением, которое голодало…»
Но далеко не всем везло так с одеждой и питанием, как Кондакову. Вот другое воспоминание: Острикова Мария Дмитриевна: «Жили впроголодь, над нами страшно издевались, пищу готовили из испорченных продуктов
.…Почти все начальство воровало. Они говорили, что обеспечили себя на этой стройке на всю жизнью»
Интересен социальный состав лагерей трассы. В отличии от 37 – 38 годов среди заключенных 58 стать теперь почти не встречались представители безрукой советской партийно – государственной номенклатуры. Для осуществления грандиозных сталинских строительных идей нужны были работяги. Поэтому основную массу «политических» здесь составляли рабочие и крестьяне, шофера, трактористы, столяры, плотники, электрики и т.п. Вторым по продуктивности «источником», снабжавшим лагеря тренированными рабочими руками, был Указ от 4 июня 1947 года «О борьбе с хищениями социалистической собственности». Это ужесточенный знаменитый указ «за колоски», который был принят 7 августа 1932 года. Предельный срок был увеличен с 10 лет до 25. Можно было получить срок за несоизмеримо малые поступки. Приходько Галину Остаповну осудили на 10 лет за то, что домой свеклы в мешке, тогда на Потавщине был страшный голод. Отец инвалид войны, семь братьев и сестер. мать за то, что она не донесла, получила два года, но она была беременная, поэтому ее не посадили.
«Я приехала сюда 18 лет, еще ничего не понимала. На Украине была голодовка, и когда здесь пайку дали, я была рада … Когда бригада была передовая, давали урюк, хлеба 1,5 кг, и музыку включали, когда с работы идешь…не выполнишь норму – штрафной паек 350 грамм… В начале работала на общих работах, в карьере, грузили вручную машины по 30- 40 за смену. Потом работала в бригаде по обслуживанию ж/д пути».
Женщины в лагерях – это особая тема, особая трагедия. Не только потому, что лагерь, колючка, лесоповал или тачка не гармонируют со слабостью женщин. Но и потому, что женщина — мать. Либо мать детей, оставленных на воле, либо – рожающая в лагере. В Салехарде, в районе Ангальского мыса, на Уфане была устроена так называемая «Колонна дома матери и ребенка». Там же был и родильный дом. Вот что рассказывала Маргарита Михайловна Кузнецова, которая возила почту, устраивала концерты, лекции в женской лесоповалочной колонии на реке Надым в 35 км от 107 – колонны: » Сроки там были 10 лет, а то и 15. Зачетов не было, сидели от звонка до звонка. Конечно, голодные были. Помидоры сушеные ели. Она целый день лес валила, а лес валить не женское дело. На лошадях попробуй вытащить этот лес. Не было тракторов, ничего не было. Лошади и женщины. В волокуши запрягут эту лошадь и вот понукают ее. Туда едут на лошади верхом, а обратно идут за лошадью. И вот день она поработает, придет, а ей дают баланду и сыта она будет? Конечно, нет.… Там всякое было, но в основном считались друг с другом, сживались. Были иногда стычки, скандалы. Особенно осенью, когда привозили для лошадей прессованное сено на понтонах. И с этим сеном приезжали мужчины разгружать. Вот там делов хватало. Тут начиналась «любовь» , беготня, резня и драка…Солдаты стреляют вверх, чтоб они разбежались. Где там, стреляй – не стреляй, они не уйдут. Они на мужчин кидаются, Сначала страшно было».
Хотя процент интеллигенции в лагерях стройки был невелик, там все же были по- прежнему представлены почти все интеллектуальные профессии: инженеры, учителя, врачи, писатели, художники, композиторы, архитекторы, юристы, ученые, профессиональные военные. Стены бараков и по сей, день хранят фресковые росписи, оставленные безвестными художниками. Там есть рисунок «Трех богатырей» Васнецова, наглядная агитация типа летящего паровоза с лозунгом «Вперед на Игарку!».
На трассе несколько лет работал настоящий передвижной театр, труппа которого была целиком составлена из артистов- профессионалов, осужденных по 58 статье. Среди заключенных был доктор Богданов, бывший главный хирург Калининского фронта, имевший несчастье попасть в плен, Сидел на Севере замечательный врач Новиков, у которого неоднократно лечиться лагерное начальство, хотя могло позволить себе съездить к столичным светилам.
Даже спортом в лагере руководили профессионалы, такие как братья Старостины.
Валентина Григорьевна Павленко- Иевлева, комсомолка – кимовка, ведущая по заданию комсомола пропагандистскую работу с иностранными моряками в Архангельском порту, и на этом основании, обвинение в шпионаже в пользу трех иностранных разведок: Выдержка из ее письма: «Вы живете в городе, в котором прошла моя юность за колючей проволокой… Мой талант и оптимизм спас меня там, где умирали тысяча узников Сталинских репрессий. В последний год я жила в Салехарде, в ДОКе, где жили артисты «крепостного театра». Среди них жила и работала на сцене я. Память об этих годах я ношу в своем сердце».
Алексей Григорьевич Моров — «Правдист», «Известинец» довоенной поры, популярный театральный критик и искусствовед, военный корреспондент, автор известного двухтомника «Три века русской сцены», обаятельная личность, сконцентрировавшая в себе историю русского театра, дружбу его великих сподвижников и великих актеров, один из носителей генофонда русской интеллигентности. В числе сотен тысяч других представителей советской интеллигенции Моров брошен в горнило человеческой мясорубки по доносу бездарного сослуживца: «Мы выжили только благодаря нашему театру, но не надо путать это с банальным приспособлением к жизни – «любой ценой». Я сразу сказал своим товарищам: если мы хотим сохраниться, остаться людьми – надо работать до изнеможения. И мы работали истово за исключением нескольких часов сна. Когда после освобождения я впервые приехал в Москву, то первым делом спросил, какой театр считается сегодня самым сильным. «Малый», — ответили мне. Я пошел, посмотрел и сказал: «это мы можем».
Лазарь Шерешевский, член Союза писателей, активный участник «крепостного театра», «сидел я по 58- й ст. п. 10»»… Взяли меня с фронта, из воинской части, в 1944 году: «разверстка была на врагов народа». Дали пять лет лагерей и три года поражения в правах. В 1949 году я вышел из- за проволоки и на положении полуссыльного жил в Салехарде до амнистии 1953 года. Потом учился, работал». Он вспоминает: «Вагоны театра прицепляли к попутным товарным составам, перемещали от полустанка к полустанку, ставили там, на запасной путь и они стояли, пока артисты посещали окрестные колонны, клубы, карьеры.… На станции Собь рельсы обрывались – и мы пересаживались на самосвалы или обычные грузовики. А иногда на лесовозах, устроившись на бревнах, шли и репетиции новой программы, придумывали сценарии, разучивались песни и музыкальные пьесы, писались тексты интермедий». Как мы уже упоминали, театр на стройке был создан по инициативе В.А.Барабанова. Однажды Барабанов вызвал Леонида Оболенского к себе: «Я слышал, что вы режиссер. Вы можете поставить Оперетту?» Я говорю: «Оперетту я не люблю». А Барабанов: «Здесь же такая тоска, хоть бы немножко погреться у искусства. Вам интереснее, чем колоннами ходить»… И я такую «Холопку», поставил — какой Петербург не видел! Барабанов собрал из других лагерей певцов, музыкантов. «А во что мы их оденем?» — спрашиваю. «Не беспокойтесь». Оказывается, он умудрился купить в Большом театре списанные костюмы «Пиковой дамы». «Посадили меня за то, — рассказывает Оболенский в журнале («Экран» № 18 за 1988 г.), — что я в плену побывал. А в плен угодил я из- за кино. Я был в пехоте с самого начало войны. В ополчение, как многие преподаватели ВГИКа. Мне поручили тяжелую дорогую киносъемочную технику, (к ней прилагался возница с телегой, и велели «снять нашу победу». Это в срок первом- то… С этим ценным грузом я и угодил сначала под минометный обстрел) возница мой сбежал с телегой, затем – в плен, откуда дважды бежал…Впрочем подробности НКВД не интересовали: был там – значит враг, сажать». (КрСев. № № 225 – 228 от 26 ноября 1988г. «Смех сквозь слезы»).
Игорь Васильевич Маслов — художник «закрытого театра», работавшего после освобождения художником киностудии в г. Киееве. На его рисунке «известные артисты, режиссеры и музыканты, художники в ушанках, подшитых валенках, телогрейках и полосатых робах строем идут в театр «строительное управления».
О театре, его успехе, артистах, о бесконечных гастролях по колоннам можно рассказывать очень долго. Хочется упомянуть только еще об одном артисте этого театра, писателе Роберте Александровиче Штильмарке, который во время заключения в сталинских лагерях на строительстве заполярной ж/д Салехард- Игарка написал свою приключенческую повесть «Наследник из Калькутты». Он был арестован за месяц до окончания войны, во время войны работал в редакционно- издательском отделе Генштаба, боевой офицер, воевавший под осажденным Ленинградом, осужден, (по ст.58- 10) «за болтовню»: назвал какое- то здание в Москве «спичечным коробком», не одобрял снос Сухаревой башни и Красных ворот и переименования старых городов и т.д. История написания этой книги сама по себе детектив: как- то один из заключенных нарядчиков, из уголовных Василий Павлович Василевский прослышал о том, что Штильмарк литератор и решил заставить написать его книгу. Василевскому он сказал, что Сталин читает, только исторические романы и одному зеку даже «скостили» срок за написание такого романа. Одного только не учел Василевский, когда задумал после окончания книги убить Штольмарка руками из блатных, что слушали они каждую главу сочинения и ждали с нетерпением продолжения. Они- то позже и помогли в суде доказать авторство Штильмарка.
Штильмарк сидел в 33, 25, 10 колонне около Янова Стана. (Роберт Штильмарк, Полярные горизонты, № 3, 90г. «Отрывки из романа- хроники «Горсть света»).
История 501- й стройки