Можете назвать кафе, где на бумажной салфетке запечатлена вся история европейского искусства первой половины прошлого столетья? Не той салфетки, что вытирают сальные пальцы, в которую сморкаются, или которой некоторые воспитанные дамочки прикасаются к губам, чтоб оставить след помады, прежде чем пригубить вино. А той, что сервируют стол – "ля сервиетт а табль".
Я могу назвать это кафе. Потому что сижу именно здесь и именно сейчас. За маленьким уютным столиком у окна, что выходит на знаменитый парижский бульвар – Монпарнас. А кафе, разумеется, "Ля ротонд". Погодите, сейчас подвину тарелку и прочие предметы сервировки и зачитаю наугад несколько имён. И вы поймёте, о чем это я. Пабло Пикассо, Амедео Модильяни, Анри Матисс, Хаим Сутин, Макс Жакоб, Жан Кокто, Марк Шагал, Сальвадор Дали, Эжен Ионеско, Эрнест Хэмингуэй, Илья Эренбург, Фрэнсис Скотт Фитцджеральд...
Все вышеперечисленные и многие другие (на тот момент ещё никому не известные или только начинавшие входить в моду) нередко захаживали сюда, в "Ля ротонд". Кто-то верно заметил: если всем прославившимся посетителям "Ля ротонд" установить в заведении мемориальные доски – будет кафель.
Кафе существует с 1903 года, его хозяин, папаша Либион, определённо имел нюх на потенциальные знаменитости. Он глубоко и искренне верил, что его нищие, одинокие и зачастую голодные посетители когда-нибудь прославят его скромное заведение. Поэтому бесплатная чашка кофе с тарелкой фирменного лукового супа в придачу и газеты на всех языках мира, которые папаша Либион выписывал специально для них, были здесь гарантированы. А также душевное тепло и задушевные беседы с теми, чьи взгляды на искусство не совпадали с общепринятыми.
Прозрачные балеринки из труппы Дягилева порхали здесь как бабочки, присматривая достойную партию, у них, как и у папаши Либиона, тоже был нюх на будущие знаменитости. Да и сам великий антрепренёр, организатор "Русских сезонов" в Париже Серж Дягилев частенько наведывался в "Ля ротонд" с очередным своим возлюбленным балеруном.
Российский социал-демократ в изгнании, прожигавший партийную кассу РСДРП в парижских заведениях Владимир Ульянов (партийная кличка – Ленин) тоже захаживал на огонёк в "Ля ротонд", любил, так сказать, потусоваться среди парижской богемы. Будущий вождь русской революции зажигал здесь до утра вместе с ещё одним вождём – Львом Давидовичем Бронштейном (партийная кличка – Троцкий).
Вожди русской революции столетней давности меня меньше интересуют. Я вот пытаюсь представить, кто же сидел за моим столиком? Модильяни? Вряд ли. Думаю, вместе со своей возлюбленной и невенчанной женой – скромницей Жанной Эбютерн – они любили забираться в самый дальний угол заведения. Взвинченный Модильяни читал Жанне итальянскую поэзию (он был родом из Ливорно). Кроткая Жанна смотрела на любовника, видя своё отражение в лихорадочно блестевших его глазах, и гладила черные кудри Моди. В простенке напротив окна – портрет Жанны. Здесь много её портретов, и вообще творчество Модильяни представлено исчерпывающе.
Так кто же любил сидеть за моим столиком у окна? Быть может, Пикассо? Или Шагал? Или скульптор Цадкин? Или приехавший из белорусского местечка Смиловичи Хаим Сутин? Или гений самопиара Дали? Дневной свет от окна, неиссякаемый людской поток на бульваре Монпарнас (в котором встречаются, скажу я вам, такие живописные персонажи, особенно среди клошарной публики), остывающая чашка кофе на столе, блокнот (за неимением – салфетка), карандаш – что ещё нужно художнику для зарисовок?
Почему-то, думаю, влюблённый в Париж и многочисленные его питейные заведения Хэмингуэй предпочитал сидеть за столиком на улице: просторно, и весь Монпарнас у твоих ног.
Не знаю, как выглядела "Ля ротонд" в начале прошлого столетья, сегодня это помпезное и весьма не дешёвое заведение в стиле, который я для себя определяю как "цыганский шик". В тесном пространстве кафе – нагромождение зеркал и засилье густо-малинового бархата (театральные ширмочки у столиков возле колонн – для желающих поужинать без "лишних глаз", шторки на окнах – на уровне твоей макушки, обивка стульев). А также чёрное дерево, позолота, опереточная лестница с золочеными перилами, что ведёт в уборные и служебные помещения, которые можно спутать с картинной галереей (и там – сплошь Модильяни). Обычно с таких лестниц в кабаре спускаются танцовщицы в сетчатых колготках со стрелками, чтоб изобразить канкан.
Лично я в "Ля ротонд" не могла отделаться от предощущения "цыганочки с выходом": что вот сейчас из-за малиновой занавески выйдет цыган в малиновой рубашонке с медведем в точно такой же рубашонке, с чаркой водки на серебряном подносе и бэк-вокалистками на заднем плане – волоокими цыганками в монисто и сборчатых юбках. И они нестройным хором загорланят:
Выпьем мы за...
Когда я спросила у официантки, могу ли прихватить на память салфетку с факсимиле драгоценных автографов, так сказать, для более детального изучения, она, как царевна-лягушка, вытащила из рукава свеженькую и хрустящую...вместо моей, закапанной соусом и карамельным кремом. Так что, эти строчки я дописываю уже на свежей салфетке...