Курс психоистории. Часть 2

Мышление России

Знаменитый сподвижник Петра I Христофор Антонович Миних утверждал, что «Россия управляется непосредственно Господом Богом. Иначе невозможно представить, как это государство до сих пор существует».

Надеюсь, что психоистория позволит нам превратить то, что граф Миних считал проявлением непостижимой божественной воли, в научную проблему, доступную рациональному анализу. Изучая следы мыслящего Субъекта Истории, мы шаг за шагом будем приближаться к пониманию необходимости, казалось бы, невозможного – России.

На этом пути работы историков будут служить нам подспорьем, и, одновременно, создавать препятствия, которые придется преодолевать.

И, в первую очередь, мы должны преодолеть очень важное заблуждение, касающееся происхождения Руси. В человеческой истории действуют мыслящие субъекты, субъекты врущие, заблуждающиеся, докапывающиеся до истины, что-то любящие или ненавидящие. Однако историки этого не понимают. Историческая наука пыталась и все еще пытается исследовать свой предмет так, как если бы она была физикой, то есть, игнорируя мысль изучаемого материала.

Второстепенным для истории факторам, таким как климат или особенности хозяйственной деятельности, придается преувеличенное значение. А о том, что действительно важно, о мышлении Субъекта Истории, говорится мало или вовсе ничего.

Лекция 31. Формирование русского Духа. Славянская этика

На просторах Восточно-Европейской равнины преобладание неплодородных почв и необычайная кратковременность рабочего цикла земледельческих работ делали индивидуальное крестьянское хозяйство не только малоэффективным, но и напрямую зависимым в критические моменты производства от помощи крестьянской общины.

Хотя мышление создается не природой, климатические условия центральных районов России на протяжении длительного времени помогали господству одних типов мышления и угнетали другие.

В начале русского исторического времени мы находим у земледельцев Восточно-Европейской равнины направленность психики на гармоничное совместное переживание традиции.

Такой дух видит себя в качестве приложения к земле, к тому, что на ней растет. Его самосознание выражает себя в развитых представлениях о семейной организации, в иерархии, определяемой кровным родством. Господствующая этика будет противиться всему, что вторгается в тщательно разработанные правила единомыслия. Например, такие вторжения могут ожидаться от быстрого заработка на торговле или войне, и потому этическая функция будет по возможности осаживать соответствующие амбиции, происходящие изнутри общины. Агрессивной молодежи будут указывать, что «молодо – зелено». Старшие станут советовать младшим «не лезть вперед батьки в пекло». Вследствие такого воспитания выходцы из земледельческой общины, случись им воевать, будут проигрывать на войне степным кочевникам, которых с детства учат быть агрессивными в общении с природной средой и чужаками, или выходцам из пиратских сообществ Балтии, где отпрыски знати на совершеннолетие подчас получали боевой топор, ладью и отеческий пинок под зад.

Те русские люди, которых тянет к земле, на шесть соток, на шашлыки и сейчас составляют, возможно, большинство российского общества. Но формируют ли они его субъектность? Ни в коем случае. Они являются тем содержанием духа, которое Русский Дух должен в себе постоянно преодолевать. Обнаружив на Восточно-Европейской равнине следы крестьянской этики у славян, мы напрасно отождествили бы их со следами русской истории. Ее субъектом является совсем иной Дух.

Лекция 32. Формирование русского Духа. Русская сенсорика

Примирительный, компромиссный характер крестьянской этики и низкий продукт крестьянских обществ препятствовали формированию на основе восточно-европейского земледелия более широкого спектра неземледельческих занятий и, прежде всего, объективно необходимых для выхода из этического и земледельческого тупика процессов формирования военных и торговых элит.

«Подобная ситуация, казалось бы, должна была обречь нашу страну на многовековое существование лишь примитивного земледельческого общества». Такой абсолютно обоснованный вывод сделал академик Милов.

В противоречии с этим выводом, в IX веке на просторах от Балтики до Черного моря возникает военно-торговое государство русов, которое, совершив морской поход в Константинополь, нанесло византийской гегемонии чувствительное поражение, чтобы затем в ходе короткой военной кампании уничтожить сильные (в сравнении со славянами Восточно-Европейской равнины) и богатые степные государства булгар и хазар.

Если вести историю России от земледельца, необходимо объяснить, как земледельцы стали моряками и воинами. Или, отбросив такую возможность, следует признать, что истоки России мы пока плохо понимаем.

Так как же возникла Россия?

Лекция 33. Домонгольская Русь XI – XIII вв. как сенсорно-этический аттрактор

Мы не способны видеть свое мышление. Может быть, это такой призрачный человечек, сидящий внутри? В книге «Психоистория. Экспедиции в неведомое известное», опубликованной недавно в Германии, автор данного курса утверждает, что мышление представляет собой фильтр, позволяющий воспринимать мир через систему понятий, и, одновременно, затрудняющий восприятие мира.

Индивидуальная психика, будучи ориентированной на работу только с одной группой понятий, соответствующей своему типу, проходит мимо других 7 типов возможностей. Каждый из нас, будучи пленником своего психотипа, нуждается в поддержке со стороны носителей несколько отличающихся психических способностей, которые становятся друзьями, партнерами, супругами. Но мы также вынуждены враждовать с описаниями мира, которые предлагаются «странными людьми», «чудаками» – с точки зрения нашего о них впечатления, а в действительности, с нечитаемыми нашей психикой проявлениями чужого мышления.

Результаты прошлых актов борьбы и сотрудничества приводят к образованию психоисторических аттракторов – притягивающих множеств функций мышления, которые и становятся Субъектами Истории.

В очередной лекции курса будет предложено описание домонгольской Руси в качестве такого аттрактора. Вражда русских князей, роль дружин, функции городов и церкви, особенности поэтической культуры будут рассмотрены исходя из свойств аттрактора в целом: его экстравертной ориентации, ведущей сенсорной функции, подчиненной этики, подавленной интуиции и отсутствующей логики.

Лекция 34. От Москвы к России

Период монголо-татарского господства на Руси и превращения Москвы в новый центр государственности еще ждет своих историков: слишком уж многое в историографии XIII – XV вв. напоминает мифологию.

В очередной лекции не обойтись без того, чтобы не коснуться споров о причинах русского поражения в начале и поражения Орды в конце, однако, главный вопрос психоистории Ордынской Руси состоит в том, стала ли Русь в итоге чем-то новым?

На первый взгляд, факты истории предлагают знакомую по первым двум психоисторическим экспедициям картину ведущей сенсорной организации аттрактора и еще более укорененной церковной этики. Вместе с тем, усложнение административной мысли, отмеченное историками со времен Ивана Калиты, головоломные комбинации московской политики в системе Новгород – Москва – Тверь – Орда, новый расцвет русского искусства и торговли, формирование оригинальной правовой культуры и феодальных отношений не могут быть объяснены лишь работой уже отмеченных ранее функций аттрактора.

Вспыльчивых рубак на вершине власти сменяют гораздо более осторожные, изворотливые, дальновидные и опасные русские политики – упорные собиратели земель, способные думать на несколько ходов вперед.

Лекция 35. Кормленщики и опричники. Конфликт впечатлений и знаний в эпоху Ивана Грозного

Поскольку число людей, живущих впечатлениями, в тысячи раз превышает тех, кто ищет знания, открывать людям правду о них самих граничит с преступлением. Гораздо выгоднее генерировать впечатления, адекватные сознанию большинства.

Особенно много упреков в этом смысле можно высказать по поводу истории долгого правления Ивана IV, в котором многие и многие поколения отечественных историков стараются не замечать ничего, что помешало бы «правильным» чувствам общества. Увы, но трагедия Ивана Грозного как человека, действительно жившего в таком обществе, и как исторического персонажа, состоит в том, что он принадлежал к редкому типу людей, делающих своей целью именно знание – в противовес устремлениям большинства.

Психоисторический подход к истории вынудит нас снова спорить с историками, «прослушавшими все звуки, но не услышавшими музыки» эпохи, когда Россия едва не превратилась в парламентскую монархию, управляемую законом, придуманным ее, возможно, самым необыкновенным царем.

Лекция 36. Страсти смутного времени

Система Ивана Грозного пережила своего создателя на 14 лет. В 1598 году умер последний великий князь из династии Рюриковичей – Федор Иванович.

Хотя актеры, заполнявшие прежнюю сцену русской государственности, за исключением царя, все еще присутствовали на этой сцене, а с внешней точки зрения положению России ничто всерьез не угрожало, актеры моментально забыли свои роли.

Как и во всех наших прежних экспедициях в русскую историю, нас будет интересовать особая сущность, которая была жива тогда, и жива сейчас: психоисторический аттрактор, притягивающий траектории разнородных функций мышления и оставляющий в истории следы. Почему в распоряжении русского аттрактора не оказалось траектории, которая позволила бы безболезненно пережить кризис престолонаследия?

Лекция 37. Противоречия допетровского галантного века

Союз автократии и средних слоев общества – детей боярских и посадских верхов, высвободил значительную энергию сил общества из прежних боярских вотчин, разрушенных смутным временем.

Предпринимаются, за исчезновением опоры в родовой традиции, и за недостаточным внешним влиянием национальной православной мысли, настойчивые попытки создать на русской почве собственный знающий класс, что приводит к острой конкуренции сторонников традиции и светской мысли европейского образца. Последняя одерживает победу в сознании экономической власти – дворянства, отрывая новую олигархию от духовных устремлений низов. Цель создания знающего класса при этом не достигается, однако новорусская вкусовщина XVII – XVIII веков создаст в российском хозяйстве опасное противоречие системы работ, а именно, конфликт между желанием знати жить по стандартам потребления Западной Европы, и невозможностью отечественного хозяйства оплачивать подобные желания без ущерба для национального развития и внутренней стабильности.

Лекция 38. Битва за урожай и крепостное право в России в XVI – XVII вв.

Крепостное право – это не частный феномен русской истории и культуры. 200 лет крепостничества во многом создали Россию такой, какова она до сих пор. Нельзя сказать о России, что она всегда была погружена в такое состояние. 200 лет не равняется «всегда». Трудно оценить крепостное право в качестве успешного опыта: уже через 100 лет практика крепостного права породила в элитарных кругах желание его отменить. Процесс подготовки крестьянской реформы занял еще 100 лет. Осуществление реформы заняло еще сто лет: практика поражения крестьянского населения в правах сохранялась в СССР до 1975 года. Авторов крестьянской реформы это не удивило бы: они планировали ее завершить к 1961 году.

Таким образом, крепостное право – один из центральных феноменов русской действительности. Не поняв причин введения и трудностей с отменой крепостного состояния крестьянского населения, мы вряд ли можем рассчитывать на понимание русской истории в целом.

Реформы... Конечно, мы не любим это слово. Но из нашей песни его не выкинуть. Вся история России от Екатерины II до нас, грешных, это история реформ. И реформ этих реформ.

В итоге мы имеем перед собой те же вопросы, что и в начале реформаторства: граница на Западе, отношение к революциям и… внутренние реформы.

Лекция 39. Чины великого посольства

По-видимому, у Петра не было ни охоты, ни досуга всматриваться в политический и общественный порядок Западной Европы, в отношения и понятия людей западного мира. Попав в Западную Европу, он прежде всего забежал в мастерскую её цивилизации и не хотел идти никуда дальше, по крайней мере, оставался рассеянным, безучастным зрителем, когда ему показывали другие стороны западноевропейской жизни. Когда он в августе 1698 г. возвращался в отечество с собранными за полтора года путешествия впечатлениями, Западная Европа должна была представляться ему в виде шумной и дымной мастерской с её машинами, молотками, фабриками, пушками, кораблями и т.д.

О Великом посольстве Петра I в Европу в 1697 – 1698 гг., казалось бы, все известно… но и неизвестно, в сущности, ничего.

Лекция 40. Царь строит заводы. Психоисторические последствия реформ Петра I

В общественном мнении России образ Петра I неразрывно связан с «окном в Европу». Такому впечатлению, пусть даже имеющему основания в личных пристрастиях царя и действительных эпизодах петровской эпохи, все же далеко до истинного знания.

Рассмотренная (и измеренная) средствами психоистории петровская эпоха, разумеется, отличается от впечатлений о ней большинства историков. Это, что называется, «совсем другая история». Но в этом и состоит особый интерес данного курса. В очередной лекции попытаемся понять, чем было, и чем не стало петровское «окно в Европу».

Целью Петра, по-видимому, была европеизация России, но с одной оговоркой. Царь пытался перенести в Россию лишь те стороны европейской действительности, которые смогла увидеть и оценить его экстравертная логика.

Лекция 41. Россия вступает на тонкий лед. Эпоха дворцовых переворотов

После смерти Петра I в 1725 году Россия вступила в длительный период политической нестабильности. Чаще всего эпоху дворцовых переворотов завершают воцарением Екатерины II. Однако и ее сын пал жертвой очередного заговора в верхах, и каждое следующее правление либо начиналось с заговора, либо прекращалось насильственным образом.

Кризис российской монархии завершился ее гибелью в 1917 году, но стабилизация политической системы тем самым не была достигнута. Последующие переходы власти нового типа были связаны с острой борьбой в верхах, заменившей России вот уже на 300 лет легитимные процедуры такого рода, какие стали нормой в Европе.

Нетерпимость и жестокая скоропалительность не являются отличительными особенностями только русской истории. Эти качества сенсорного психотипа должны были приводить и, действительно, приводили к многочисленным конфликтам и в Европе, которая, подобно России, не раз оказывалась жертвой бушевавших там страстей. Однако уже на заре европейской истории Римская республика смогла принять примат логики, поставив сенсорику под жесткий контроль закона. В России этого не произошло, а психоистория пытается понять причину такой исторической неудачи.

Лекция 42. Россия во второй половине XVIII века. Правление двух «хороших» императриц, завершившееся народным восстанием.

События русской истории второй половины XVIII века могут служить иллюстрацией одного из теоретических положений психоистории, которому мы еще не уделили должного внимания.

Мыслящие субъекты истории, оставляющие в ней свои следы, это далеко не то же самое, что общества. Общества представляют собой сцену, на которой разыгрывается борьба иных мыслящих сущностей – аттракторов.

Подчас аттракторы противостоят своим системным сценическим площадкам в одних важных отношениях, сотрудничая с ними в других отношениях. В одной и той же социальной системе (обществе) может возникать и, как правило, возникает несколько мыслящих аттракторов.

В остром политическом и династическом столкновении «немецких» и «русских» властных группировок середины своего «золотого века» российский аттрактор вынужденно вернулся к началу, забросив за важностью дележа государственного пирога и политику, и право, и экономику. Длительное соперничество обошлось дорогой ценой, а именно, восстанием широких социальных слоев, интересами которой пренебрегали слишком долго.

Лекция 43. Сколько русской земли достаточно?

В первой лекции об основах понимания внешней политики России мы будем говорить преимущественно о ее территориальном аспекте.

Необходимо понять, во-первых, в каких условиях Россия вообще не могла бы сложиться? Понять это нужно в научном смысле слова «понимание», то есть, докопаться до причин России. Затем следует обсудить другой аспект проблемы: где заканчивается Россия?

Ведь бывает и так, что избыточные геополитические обязательства подрывают силы народа. На какие фантазии сил России уже не хватает? От каких внешнеполитических проектов ей стоило бы отказаться?

Русский дипломат Ю. С. Карцов, много лет служивший на Ближнем Востоке и в Европе, сокрушался по поводу того, что цели внешней политики России в 1908 г. оставались неясными. Зарубежным «партнерам», напротив, чаще всего казалось очевидным, что Россия стремилась поглотить все вокруг себя.

Лекция 44. Интуит на троне и революция

Каждому, кто учил русскую историю в школе, император Павел I должен был запомниться в качестве правителя-неудачника. Его политические действия были непоследовательными, их зачастую объясняют желанием навредить окружению его матери и, косвенно, России. Слава Богу, не удалось, вздыхаем с облегчением, переворачивая эту скучную страницу.

Не любил Павел Петрович победы русского оружия, завидовал Суворову, и придумал …эти, как их, букли. Как же тогда объяснить, что граф Павел Дмитриевич Киселев, воспитавший половину декабристов, военный министр Д. Милютин, чьи армии выиграли войну с Турцией на Балканах, его брат Н. Милютин, подготовивший отмену крепостного права, и многие другие выдающиеся русские военные и гражданские специалисты оценили недолгое правление «странного царя» со знаком «плюс»?

Оценивая того или иного государственного деятеля, обыватель часто забывает о масштабе стоящих перед ним задач. Управлять Россией никогда не было простым делом. Павлу достались три особенно трудных вопроса.

И, что удивительно, он смог угадать ответы.

Лекция 45. Неразгаданный сфинкс

Учебники русской истории более всего затрудняют ее понимание.

Специфики русского хозяйствования, сложившегося вокруг ресурсов коллективного пользования, таких как порты, речные пути и суворовские чудо-богатыри, их авторы не видят. Им бы «взять все и поделить», и привести в соответствие с условиями галликанской системы, опиравшейся на ресурсы индивидуального пользования.

Отличия двух типов хозяйствования должны были породить и два типа властной организации общества, различные пути модернизации, преодолевавшие, в каждом случае, собственные противоречия: что русскому здорово, то немцу смерть.

Но догадки такого рода еще никогда не посещали умы российских историков.

Правителей, создававших либо защищавших для России ее ресурсы коллективного пользования, они зачисляют в консерваторы, а местную олигархию, пытавшуюся приватизировать эти ресурсы, считают проявлением либерализма, пусть даже эта европейская терминология относится вовсе не к ресурсам и не к чину в корпоративной иерархии, управляющей коллективными ресурсами, а к правам личности, исключенной из такой иерархии и вынужденной искать ресурсы жизнеобеспечения на стороне.

Не обладая способностью обнаружить действительные эмпирические свойства русского сфинкса и проверить их логическими инструментами, российская историография вот уже два века пытается описывать Россию так, как если бы она была Францией или Англией, а затем бессильно опускает руки: страна не та!

Вот почему в нашем курсе мы так много места уделяем новому обнаружению объектов исследования – ведь за нас этого никто не сделает.

Начало острому конфликту между идеальным (французским, британским) понятием России и реальной Россией было положено в первой половине XIX века, когда новые дворцовые перевороты ясно показали желание части дворянского общества разделить коллективный русский ресурс между олигархическими кланами, что должно было, в представлении реформаторов, сделать русские зимы менее снежными, а почвы – куда более плодородными.

Ответом самодержавия, которое после гибели Павла I, казалось, вновь потеряло контроль за ситуацией в верхах, стала консолидация интеллектуальных сил общества вокруг идеи расширения чиновной корпорации в противовес растущему влиянию местной олигархии. Существенной частью новой корпоративной концепции ее сторонникам виделось смягчение или отмена крепостного права.

Первый этап борьбы в правящих кругах Российской империи пришелся на царствование Александра I.

Лекция 46. В чины или в граждане: в чем разошлись защитники самодержавия и декабристы?

Декабристы не были большими «либералами», чем сторонники сохранения монархии – и те, и другие были приверженцами европейских идей в части прав личности и, одновременно, желали сохранить суть крепостной системы, опровергавшей эти права.

Правительственные проекты, количество которых исчислялось чуть ли не сотнями, концентрировались на правах, проистекающих из чина внутри корпорации и, соответственно, сводились к более справедливому распределению чинов.

Или же авторы предлагали добавить прав и свобод какому-то конкретному чину, например, крепостным крестьянам. Абсурдная, казалось бы, постановка вопроса, но только не для русского права, которое и крестьян рассматривало в качестве чина на государственной службе, в идеале охватывающей все общество.

Декабристы, представлявшие интересы лишнего класса землевладельцев, который сама история уже начинала отменять «снизу», напротив, планировали ликвидировать чиновную корпорацию.

Декабризм можно рассматривать как запоздалое стремление аристократии перейти от чина к сословному состоянию, чем и объясняется интерес декабристских проектов к «вольностям» дворянства, пытавшегося переосмыслить себя в качестве состоятельной верхушки гражданского общества.

Поскольку наличная российская историография ситуацию николаевского правления понимает совершенно не так, превратно, нам в очередной раз придется заново расставлять точки над “i”.

Лекция 47. Крестовый поход Елены Павловны

XIX век, в отличие от XVIII –го, не стал в России «веком женщин», примеры участия дам в высокой политике крайне редки. И потому еще более заслуживает внимания пример активного, хотя и неофициального, вмешательства в политические процессы рубежа 1850-х – 1860-х годов невестки Николая I и тетки Александра II – великой княгини Елены Павловны.

Елена Павловна, которую Николай I назвал «ученым нашего семейства», привнесла в политический процесс в России новый мотив, обращающийся не к традиции, но к науке.

Научный подход стал во многом новой религией европейских элит, посвятивших немало усилий тому, чтобы переделать социальный лес в соответствии с «законами природы». Хотя намерения модернизаторов чаще всего были благими, они плохо знали те «законы», которыми руководствовались, и совсем не знали, что социальный лес – это лес, а не, скажем, парк или оранжерея.

Их идеалом был именно парк, по которому бродят лишенные недостатков люди, беседующие о чем-то прекрасном. Европейские модернизаторы были чем-то вроде крестоносцев у себя дома.

Лекция 48. Отмена крепостного права в России и аграрный кризис 1860 – 90-х гг.

Славянофильская газета тех лет писала: «19-м февраля 1861 года начинается новое летосчисление русской истории». С этой мыслью были согласны свидетели Великих Реформ, такую их оценку не оспаривают современные историки.

Но дальше начинаются споры: к лучшему были эти реформы или к худшему? Опоздали они или в чем-то поспешили? Ответ почти лежит на поверхности, стоит только обратить внимание не на сами реформы, а на те вопросы, которых они не касались.

Лекция 49. Не мудрствуя лукаво. Каково быть русским в мыслях?

Русская социальная мысль знала не так уж много пророков. В искусстве самопознания век от века полагаемся на то, что написали «в европах»: сначала читали Гегеля, потом – Маркса, теперь взялись за Штайнера, Куигли, Скиннера, Скотта. Не то, чтобы эти авторы были обязательно плохи. Вовсе нет! Но где наши мудрецы, где наши мыслители?

Первым так поставил вопрос Петр Яковлевич Чаадаев, добавив, что всем нам не хватает какой-то устойчивости, какой-то последовательности в уме, какой-то логики.

Оглядываясь на уже известные нам эпизоды истории России XVII – XVIII вв., нельзя не удивиться тому, что, научившись преуспевать в эмпирической хватке, в способности преобразовывать косную материю не хуже Запада, русское мышление никак не могло ухватить суть западных социальных установлений.

Это кажется очень странным. Реформаторы, о которых мы говорили, или будем говорить – князь Голицин, П. Пестель, В. Ленин, слыли знатоками западноевропейской литературы. Но их усилия сводились либо к единоличному руководству, либо к олигархическому правлению.

Еще более удивительным должно показаться то обстоятельство, что, не зная, как обустроить Россию на «европейский манер», русская социальная мысль нисколько не преуспела и в понимании особого русского пути.

Лекция 50. «Колокол», Ротшильды и хождение в народ

Тени большой игры – не что иное, как факты о тех или иных ее персонажах, лежащие на поверхности. Фернан Бродель считал их искрами, которые важны для науки не сами по себе, но лишь в той мере, в какой они высвечивают долгие процессы истории. Историк должен использовать их в качестве инструментов, не придавая сбору фактов характер самоцели.

Это особенно верно применительно к вопросам, входящим в круг очередной лекции. Нам придется говорить о связях Герцена и Ротшильдов, и уже один только этот факт способен родить «бурю в комментах». Оппозиционная российской власти «Полярная звезда» издавалась за границей накануне и во время Крымской войны – вот вам еще один факт. На чьей же стороне были эти революционеры?

Да и сама революция, у истоков которой стояли миллионеры Герцен и Ротшильд, не была ли она разновидностью коммерческой сделки?

«Охранители» различных мастей настолько полюбили рассуждения о финансовых корнях революции, настолько же и извратили эту тему. Нам придется заново расставлять точки над “i", а это значит, идти за кулисы фактов к долгим процессам истории.

Лекция 51. Хозяин будущего. Психоисторический образ революционного интеллигента

В конце XIX века у всех на слуху в Европе было слово «нигилизм». Революционеров называли «нигилистами». Русские революционные интеллигенты новой волны, сменившие либеральные журналы на бомбы, также считались в обществе нигилистами. Тургеневский Базаров – нигилист.

Верно, что путь Запада привел западную культуру к моменту нигилизма. Но неверно думать об этом как о специфике западного пути. Любой психоисторический аттрактор приходит к моменту нигилизма в силу того, что роль ведущей функции в любом аттракторе переходит от одного психотипа к другому и когда-то в конце, после логики, сенсорики и этики, бразды правления переходят к интуиции.

Ведущая роль интуиции – это то, что стоит за нигилизмом.

Лекция 52. «Народная воля» и народная санкция реформ

Народники, включая и народовольцев, принадлежали к среднему слою российского общества конца XIX века. Их материальному положению можно было бы дать характеристику «вполне сносное». Так как бедность большинству из них не грозила, а к богатству они не стремились, мы не можем отнести их мышление к сенсорному типу.

Те из них, кто происходил из крестьян, получивших хорошее образование и места на государственной службе, получили все это не вопреки политике самодержавия, а благодаря ей. Следовательно, логики в мотивах революционеров мы тоже не найдем.

Они не были конформистами, и, коли так, то не могут быть отнесены к этикам.

Остается только интуитивный тип личности. В предыдущей лекции мы проследили интуитивные истоки европейского нигилизма и обнаружили ту же подоплеку в характеристиках, данных Н. Бердяевым многим деятелям русского коммунизма, в поступках народника и авантюриста Н. Миклухо-Маклая и гения революционной поэзии В. Маяковского.

Согласно Карлу Юнгу, «Если примат принадлежит интуиции, то все обыкновенные жизненные ситуации представляются так, как если бы они были замкнутыми пространствами, которые интуиция должна отомкнуть. Она постоянно ищет исходов и новых возможностей внешней жизни. Каждая жизненная ситуация в самый краткий срок становится для интуитивной установки тюрьмой, гнетущей цепью, заставляющей искать освобождения и разрешения».

Интуит часто воспринимается окружающими в качестве человека, ломящегося в открытую дверь. Просматривая страницы следственных дел, или вслушиваясь в речи обвинителей на судебных процессах, историк часто сталкивается с одной и той же оценкой, на все лады повторяемой охранителями: «Всех устраивает, а вас не устраивает!»

Что именно не нравилось революционерам-народникам в либеральных реформах, к участию в которых их настойчиво приглашали, какие открытые двери они считали ловушками, и не было ли в их образе мысли истины – пусть и недоступной до поры до времени большинству современной им России?

Лекция 53. Россия сосредоточивается. Внешняя политика Империи после Крымской войны

Поведение России на международной арене в этот период теснее, чем когда-либо прежде, было связано с внутренними реформами и состоянием общественной мысли.

Очередная лекция ставит целью познакомить слушателей курса с особенностями российского внешнеполитического мышления во второй половине XIX века. Нашим исходным рубежом станет Парижский мир 1856 г., положивший начало новой расстановке сил в Европе, известной под названием «крымская система».

Поражение России не могло не привести к переоценке внешнеполитических стратегий авторами ее политики. С точки зрения военного и дипломатического ведомств реформы 1861 – 63 гг. должны были создать основу для будущего контрнаступления, прежде всего, на Юго-Западе, то есть там, где нас ударили. Именно это имел в виду министр иностранных дел А. М. Горчаков, когда заявил в своем циркуляре российским послам в европейских столицах от 21 августа (2 сентября) 1856 г., что «Россия сосредоточивается».

Лекция 54. Восточный вопрос и русско-турецкая война 1877-78 гг.

«Как бы ни были для нас неприятны уступки Европе, нельзя сказать, что война велась нами без результата. Начатое нами дело довершится самою силою вещей», – такую запись сделал в дневнике военный министр Д. А. Милютин, узнав об итогах переговоров в Берлине в 1878 году.

Берлинский трактат немногое оставил России от приобретений в войне с Турцией, которую обновленная министром русская армия вчистую у Турции выиграла.

Эта война воспринималась в обществе через призму великих реформ и должна была поставить им итоговую оценку: позитивную или негативную.

Легко найдя повод к войне в чувстве славянского братства, эмоциональная мобилизация сочувствовавших реформам средних слоев России достигла невиданного накала, выразившись в тысячах добровольцев, отправлявшихся на Балканы, и в миллионах собранных средств в поддержку армии. Империалистическая по своей сути кампания против Турции на Балканах продемонстрировала ту солидарность армии и народа, которой была лишена гораздо более справедливая Крымская война. И война была выиграна!

Тем большим было возмущение условиями мира.

Московский славянский комитет во главе с И. С. Аксаковым даже расценил берлинский мир как предательство. Но что на самом деле произошло в Берлине?

Лекция 55. Против глупости… Академическое движение в России в конце XIX – начале XX вв.

Один из процессов русской истории, ярко проявившийся на рубеже XIX и XX вв. и доходящий до современной нам истории, трудно отнести к числу привычных предметов историографии: политике, экономике, культурным или социальным движениям. Этот процесс влиял на все другие явления русской жизни, не совпадая ни с одним из них.

Возможно, этот процесс, названный здесь «движением против глупости» представлял собой явление психоистории в наиболее чистом виде, и потому традиционная историография не смогла описать это явление как нечто своеобразное.

Говоря простым языком, образованная часть российского общества испытывала трудности диалога с другими социальными группами, прежде всего, с бюрократией, хотя более широкий доступ к образованию был частью тех реформ, которые осуществлялись этой бюрократией в интересах модернизации России.

Если условно разделить российские элитарные слои на «борцов против глупости» и «сторонников прежней глупости», то окажется, что «объективных», то есть материальных причин для конфликта, таких как, например, доходы или ограничения прав и свобод, у них не было.

Что же их разделяло?

Лекция 56. Рандеву с революцией 1905 года

Попытка самодержавия управлять новыми энергиями массовой политики при помощи бюрократических алгоритмов Минфина и МВД по сути сломала эти алгоритмы, привела к отставкам С. Ю. Витте и С. В. Зубатова, и к утрате правительственного контроля за событиями.

Хотя этот анализ может удовлетворить интерес к причинам трагедии 9 января 1905 года, одним только провалом властей в управлении конкретной ситуацией трудно объяснить дальнейшие революционные события, растянувшиеся на целый год.

Вот если бы всероссийская политическая стачка и восстание в Москве произошли немедленно после событий в Петербурге, историкам было бы проще связать эти эпизоды одним революционным сценарием. Но в действительности существует слишком большой временной разрыв между событиями в Петербурге и в Москве (январь; октябрь – декабрь), чтобы можно было объяснить революционный взрыв эмоциональной реакцией на «кровавое воскресенье».

Сценарий, таким образом, рассыпается при первой же встрече с революцией лицом к лицу. Не так-то просто объяснить поступки ее многочисленных действующих лиц.

Еще один плохо исследованный вопрос касается руководства восстанием. В советской историографии всегда подчеркивалась роль большевиков как организаторов движения масс.

В последние годы стали больше писать об эсерах, бывших (?) «зубатовцах» и «освобожденцах», один из которых даже возглавил первый Совет в Санкт-Петербурге. Картина получается более сложная.

Что же могло связывать профессора П. Н. Милюкова, пресненских рабочих, эсеровских бомбистов и агентов «охранки», оказавшихся в одном революционном лагере, по одну сторону баррикад?

В этой сложности, наверно, и прячется интерес к истории.

«Это не были сплошные злодеи, как их представляли себе одни, и не были сплошные герои, какими их считали другие, а были обыкновенные люди, меж которыми были, как и везде, хорошие, и дурные, и средние люди... Те из этих людей, которые были выше среднего уровня, были гораздо выше его, представляли из себя образец редкой нравственной высоты; те же, которые были ниже среднего уровня, были гораздо ниже его», – писал Л. Толстой о революционерах.

«… возведение баррикад происходило при участии почти всей уличной толпы: фабричный рабочий, господин в бобрах, барышня, гимназист – все дружно и с восторгом работали над постройкой баррикад», – из рассказа очевидца Московского восстания.

Вооружившись психоисторией, попытаемся отыскать в истории человека, чтобы объяснить его мышление.

Лекция 57. Маски первой революции. Социалисты, полицейские и рабочие в 1905 году

В записке московскому генерал-губернатору обер-полицмейстер Д. Ф. Трепов докладывал:

«Опыт показал, что сил одной интеллигенции для борьбы с правительством недостаточно, даже в том случае, если они вооружатся взрывчатыми веществами. Нужно приобрести (революционерам) массовую силу...».

По мнению руководителя московского охранного отделения, бывшего социалиста-народника С. В. Зубатова, такой силой могли стать промышленные рабочие: «Рабочий класс — коллектив такой мощности, каким, в качестве боевого средства, революционеры не располагали ни во времена декабристов, ни в период хождения в народ, ни в моменты массовых студенческих выступлений. Чисто количественная его величина усугублялась в своем значении тем обстоятельством, что в его руках обреталась вся техника страны, а сам он, все более объединяемый самым процессом производства, опирался внизу на крестьянство, к сынам которого принадлежал; вверху же, нуждаясь в требуемых знаниях по специальностям, необходимо соприкасался с интеллигентным слоем населения. Будучи разъярен социалистической пропагандой и революционной агитацией в направлении уничтожения существующего государственного и общественного строя, коллектив этот неминуемо мог оказаться серьезнейшей угрозой для существующего порядка вещей».

Соответственно, усилия полиции направлялись на то, чтобы не дать этим силам встретиться, встать между ними.

В интервью английской газете «Review of Reviews», генерал Д. Ф. Трепов сказал следующее:

«Система, которую проводил Зубатов вместе со мной и в сущности по моей инициативе, была попыткой поднять социальное положение рабочего класса в Москве. Мы шли к нашей цели тремя путями: 1) мы поощряли устройство рабочими профессиональных союзов для самозащиты и отстаивания их экономических интересов; 2) мы устроили серию лекций по экономическим вопросам с привлечением знающих лекторов; 3) мы организовали широкое распространение дешёвой и здоровой литературы, старались поощрять самодеятельность и способствовать умственному развитию и побуждать к бережливости. Результаты были самые лучшие. До введения системы Зубатова Москва клокотала от недовольства; при моём режиме рабочий увидел, что симпатии правительства на его стороне и что он может рассчитывать на нашу помощь против притеснений предпринимателя. Раньше Москва была рассадником недовольства, теперь там — мир, благоденствие и довольство».

Самое большее на что могла рассчитывать революционная интеллигенция до событий 1905 года, это роль самозванного летописца рабочего движения, которое возглавлялось, фактически… полицией.

С. В. Зубатов пишет об этом не без иронии, когда сообщает о том, что время от времени полиция задерживала рабочих с прокламациями «частного характера», т.-е. с такими, в которых излагались одни только бытовые непорядки, без какой-либо революционной фразеологии (дурная основа, придирка мастера и пр.), но внизу которых значилась обычная революционная подпись (такой-то союз Российской социал-демократической рабочей партии) с приложением печати партии».

Помимо слов заинтересованных лиц из полицейского руководства, имеется немало свидетельств, исходящих от их противников, что до событий 9 января 1905 года социалистические партии не оказывали значительного влияния на рабочее движение в России.

Две эти силы нашли друг друга, в буквальном смысле слова, на Дворцовой площади в Петербурге в момент расстрела демонстрации рабочих.

Лекция 58. Европейская тревожность. Дипломатия великих держав накануне 1 мировой войны

Мы бездумно несемся в пропасть, поставив перед собой нечто, закрывающее ее от наших взоров.

– Б. Паскаль, Мысли

В течение столетия, прошедшего после окончания 1 мировой войны, историки не прекращают споры о том, на какую из стран следует возложить за нее ответственность.

Реже всего в этом упрекают Францию, хотя именно Франция, а не Англия, как у нас или в Германии многие почему-то думают, была инициатором создания Антанты. Этот союз стал кульминацией последовательной французской политики, проводившейся на протяжении 20 лет.

Классическая англо-саксонская точка зрения виновниками 1 мировой войны считает Германию и Россию. Французы упрекают в этом немцев, а русские, чаще всего, англичан.

Или англичан вместе с американцами.

Утверждают, что после русско-японской войны 1904-1905 гг., которую, якобы, устроили не японцы и мы, а хозяева Англии и США с целью выбить Россию с берегов Тихого океана, англосаксонские стратеги затем захотели стравить русских с немцами и австрийцами в большой войне, которая должна была уничтожить, прежде всего, конкуренцию «хозяевам мира» со стороны Германии.

Поскольку этой версии противоречат потери самой Англии в 1 мировой войне, превысившие 700 тыс. человек и подорвавшие ее мировое господство, причем второй виновник, т.е. США, ждали еще 30 лет, чтобы воспользоваться плодами «стратегии», приходится признать, что наша версия не выглядит надежнее западных теорий.

В бесконечных спорах о причинах 1 мировой войны часто утверждают, что она возникла, подчиняясь логике враждебных альянсов.

В качестве еще одного популярного объяснения историки ссылаются на империалистические устремления великих держав, их борьбу за передел мира.

Свою долю критики собирает всеобщая военная модернизация, которой были увлечены европейцы, в отсутствие действенных механизмов международной безопасности.

Но почему все же дипломатические или колониальные разногласия, или конкурентные действия военно-промышленных элит, развивавшееся в течение всего XIX века преимущественно в мирных формах, внезапно превратились во всеобщую игру с нулевой суммой.

Теории общего характера не отменяют того факта, что австрийский ультиматум Сербии вовсе не обязывал Россию объявлять мобилизацию, Германию – объявить войну России и Франции, а англичан – помогать французам.

С точки зрения формальных обязательств великих держав друг перед другом, Германия вовсе не была обязана помогать австрийцам из-за Сербии, так как на Австрию никто не напал. У Тройственного согласия обязательства были еще более неопределенными. Россия и Франция были обязаны помогать друг другу в случае нападения на них, но такой уверенности не существовало в отношении Великобритании.

С английской точки зрения, их обязательство защищать Бельгию было старинным обычаем, но не действующим соглашением. Не существовало также никакого русско-сербского договора, который создавал бы casus belli для России.

И тем не менее, потребовалось всего несколько дней, чтобы Европа запылала войной, подожженная сразу с нескольких сторон.

Лекция 59. Россия в первой мировой войне

В начале XX века неэквивалентный по ценности обмен дорогих промышленных товаров ведущих европейских держав на дешевое продовольствие и сырье, поступавшее в Европу из других частей света, стал новой формой обогащения мировой элиты и, одновременно создал машину Страшного суда мировой войны.

Как утверждалось в прошлой лекции, «возник совершенно новый мотив государственной политики: не дать конкурентам развиваться. Прогресс из общественного блага, каким он воспринимался в XVIII или XIX вв., к началу XX века превратился в нечто такое, что выглядело подозрительным, если симптомы развития замечались у соседей, и, чем дальше, тем больше в нетерпимое ни для одной из великих держав явление вне ее собственных границ».

Неверно поэтому думать, будто у России был выбор: вступать в войну или нет. И, поскольку машина Страшного суда продолжает действовать и сейчас, государственный пацифизм не может быть пресловутым «уроком истории».

Каков же этот урок?

В начале 1970-х гг. при раскопках захоронения высокопоставленного чиновника, жившего при династии Хань (206 – 220 гг. до н.э.) были обнаружены сотни бамбуковых дощечек с текстами. Сегодня они известны в качестве «Шести секретных учений Тай-гуна». Примечательной особенностью данного сочинения является то, что пять его частей, содержащих уроки сражений или методы управления армиями, предваряются еще одной частью, – шестой, где ничего о войне не сказано.

Эта часть носит название «Гражданского секретного учения».

Чуть ли не единственным секретом, изложенным в самом начале этого раздела, является следующее наставление:

«В целом, люди ненавидят смерть и наслаждаются жизнью. Они любят добродетель и склоняются к выгоде. Способность приносить выгоду согласуется с Дао. Когда присутствует Дао, Поднебесная изъявит верность. Поднебесная – не владение одного человека. «Поднебесная» означает все, что под Небом. Тот, кто делит доходы со всеми людьми под Небом, приобретет мир. Тот, кто забирает все себе, потеряет мир».

Не является история участия России в мировой войне, или даже история мировой войны в целом, всего лишь иллюстрацией истинности данного наставления?

Лекция 60. Великое отступление 1915 года и кризис доверия к монархии

«Пили, ели, танцевали, безобразничали».

- из воспоминаний генерала А.И. Спиридовича, начальника личной охраны Николая II

Между 1812 и 1914 гг. люди в Европе открыли новые физические силы: от электрического тока до динамита. Новые демографические силы проявили себя в беспрецедентном росте населения, который стал возможным благодаря вакцинации и ввозу дешевого продовольствия в обмен на товары промышленных монополий. Новые социальные силы труда и капитала превратили политику в массовое явление. Охватившая ведущие промышленные страны тревожность по поводу развития их соседей заставила правительства поставить под ружье миллионы солдат, создав политическую машину Страшного Суда, вооруженную все более эффективными средствами разрушения. Наконец, возникла идеология коммунизма, благодаря которой оказалось возможным приобретать власть над событиями и людьми по всему свету.

В Европе стали одерживать верх политики, способные управлять этими новшествами. А в числе проигравших оказались ретрограды, отвергнувшие сложность специализированного управленческого знания.

Из всего богатства новейшей мысли, которое университеты обрушили на европейские правительства, царь Николай II смог освоить лишь мастерство фотографии.

Первый натиск «новых энергий» был отбит в 1905 – 1906 гг. специалистами, доставшимися царю от отца, среди которых финальную партию сыграли С. Ю. Витте и П. Н. Дурново, возможно, лучшие министры России начала XX века.

Хотя социалистическое крыло революции было разгромлено, нельзя было разгромить армию промышленных рабочих, энергией которых оно питалось.

Хотя либеральное крыло революции получило совещательный политический голос при монархии, царь не выполнил главного требования либерально настроенной академической науки: поставить управление под контроль людей научного знания.

Охранительская часть интеллектуальной бюрократии, которая одновременно была причиной, жертвой, и стала спасителем от революции, была глубоко обижена тем, что не получила от царя сколь-нибудь ценной благодарности, не говоря уже о том политическом влиянии, на которое претендовали такие люди как великий князь Сергей Александрович, В. К. Плеве, Д. Ф. Трепов, Гапон или С. В. Зубатов.

Из 5 ключевых фигур правительства, контролировавших рабочее движение и борьбу с политической оппозицией, до конца первой революции дожил только Сергей Зубатов, и кто бы на самом деле не стоял за их убийствами (это так и осталось тайной), простой факт ухода из жизни верхушки секретной полиции (и, одновременно, профсоюзного движения!) полностью разоружил монархию перед любым следующим революционным натиском.

Этот натиск должен был настичь монархию не раньше, так позже, ведь личная вина царя за убийство тысяч людей по всей России, рассорила его с народом России. И, если мы вспомним про религиозную подоплеку гапоновской рабочей организации, подорвала также связь самодержавия с религией.

Последний неуслышанный царем пророк, Петр Николаевич Дурново предсказал, что мировая война соберет все эти обиды вместе и до предела обострит их. Предсказанный Дурново политический кризис, который начался в 1915 и продолжался до 1918 года, станет предметом нескольких наших следующих лекций.

Лекция 61. Последний год русской монархии. Поражение власти на фоне военных успехов

История – это не собрание фактов.

Будучи продуктом многих «мыслящих вещей», история сама является мыслящей вещью. По отношению к индивиду история выступает в качестве высшего разума.

Постижение этого разума и его уроков делает и нас разумными существами, понимающими свое происхождение и дальнейшую судьбу.

Особенно важно знать и понимать историю тем людям, которым выпадает жить в переломные эпохи, когда темп изменений резко возрастает.

В такие моменты буквально каждое решение может стать спасительным или гибельным для личной судьбы. Николай II был отмечен одним из самых гибельных качеств всех обывателей – стремлением жить одним днем и принимать этот день таким, каким он выдался. Проще говоря, повелитель одной из самых могущественных стран мира не желал прислушиваться к шагам истории, а судьбу своей семьи пустил на самотек.

Знакомясь с событиями последнего года монархии, не устаешь удивляться, насколько просто было ее сохранить, и насколько просто было ее потерять в хаотичной обстановке того времени.

История подкрадывалась к царю многими путями. Неудачные отставки лояльных и компетентных чиновников, совершенные мнительным и обидчивым царем, и столь же неудачные назначения новых людей, сделанные под влиянием жены и Друга (Распутина), деятельность военно-промышленных (или, точнее военно-революционных) комитетов, неверно истолкованные союзниками контакты с немцами, семейные обиды, капризы и пьянки Друга и, наконец, неспособность настоять на наказании его убийц – все это восстановило общество против царя именно в тот момент, когда царь уже мог считать битву на фронте выигранной.

Но вместо победы – неважно, заслуженной им или нет – царь стал для России символом тех темных сил, которые должны были ответить за все прежние неудачи.

«Революцию у нас делают не революционеры».

- С. Зубатов, руководитель российской тайной полиции

«Вспомни судьбу Людовика XVI и Марии-Антуанетты».

- великая княгиня Елизавета Федоровна в разговоре со своей сестрой, царицей Александрой Федоровной 3 декабря 1916 г.

Лекция 62. От Февраля к Октябрю. Вертикаль власти и народ

В ночь на 1 марта 1917 г. в Таврическом дворце в Петрограде представители Временного комитета государственной Думы решали судьбу императора Николая II, ставшую судьбой всей монархической России. Мысль об отречении уже давно была в умах многих.

Одни считали, что отречение приведет к уменьшению разрастающейся в тылу анархии, а многие по-житейски боялись возвращения царя в столицу.

Императорский поезд был задержан в пути комиссаром Временного комитета Думы, а Царское Село находилось в осаде и под прицелом артиллерии восставших.

В Думе толпа солдат и всякого народа, в Екатерининском зале появились прилавки с брошюрами и прокламациями разных революционных партий, девицы выкрикивали их. Как в 1905 году, подполье вышло и заявило свои права.

Но ошибки той революции были учтены и исправлены. Временный комитет Думы стал видимым законным центром нового восстания. Его председатель и члены то и дело выходили на улицу встречать пришедшие на поклон войска. Призывали к защите родины, к порядку и дисциплине. Но всем им уже было ясно, что настоящим хозяином положения является многотысячная толпа рабочих и солдат. Рядом в зале гудел знаменитый Совет пока только рабочих депутатов во главе с социалистом-оборонцем Николаем Чхеидзе.

За две недели до отречения Николая II на одном из многих конспиративных совещаний будущих членов Временного правительства, освещавшихся охранным отделением Петрограда, прозвучала мысль, что революция не готова.

С этим не согласился Василий Шульгин, участник февральских событий, позже принявший вместе с А. И. Гучковым отречение из рук Николая II: «Они, революционеры, не были готовы, но она, революция была готова».

Когда Гучков с Шульгиным вышли из вагона Николая II, к Шульгину подошёл кто-то из царской свиты и произнес: «Вот что, Шульгин, что там будет когда-нибудь, кто знает. Но этого „пиджачка“ мы вам не забудем…».

По воспоминаниям Василия Витальевича, они с Гучковым явились к царю четыре дня немытые и небритые, «с лицами каторжан, выпущенных из только-что сожжённых тюрем».

Лекция 63. От Февраля к Октябрю. Многовластие

Отречение Николая II от престола 2 (15) марта 1917 г. не стало завершением борьбы за власть в России. Это событие, напротив, открыло новый этап этой борьбы.

Временное правительство вовсе не было правительством одной только буржуазии. При своем возникновении оно отражало комплекс интересов либералов и социалистов, Думы и Петроградского Совета. Однако, вместо того, чтобы стать новой общероссийской властью, оно стало формальным прикрытием крайне интересного явления – многовластия. Каждая мало-мальски организованная клеточка общества, от профессиональных союзов до солдатских комитетов стремилась к тому, чтобы обрести независимость от своего окружения. Более крупные организации претендовали на общероссийскую власть.

Многовластие будто бы списано с программы эсеров 1905 года, которым именно такой и виделась Россия: превращенной в свободную многоуровневую федерацию самопровозглашенных городских и сельских общин.

Хотя эсеры и не сыграли выдающуюся роль в Февральской революции, они, как оказалось, угадали во что она выльется. Несмотря на разраставшийся хаос управления как в тылу, так и на фронте, революционеры всех мастей крайне трепетно относились к завоеванной свободе жить в условиях многовластия или, более точно, безвластия. На этом сходились и либералы, и социалисты, более всего опасавшиеся возвращения диктатуры будь то в форме офицерского мятежа, или якобинства в их собственных рядах.

Разумеется, весь революционный лагерь немедленно набросился на В. И. Ленина, который привез из-за рубежа якобинский проект в форме апрельских тезисов. Ленину предстояло преодолеть сильную оппозицию большевизму в рядах РСДРП и найти загадочных союзников вне лагеря революции, прежде чем многовластие всех против всех сменилось революционной диктатурой.

Лекция 64. В. И. Ленин и его успех в политике

Когда в марте 1917 года Александра Коллонтай привезла в Петроград ленинские «Письма из далека», недоумение товарищей позицией вождя было таким сильным, что официальный орган РСДРП «Правда» отказался их публиковать. Ленин настаивал на немедленном разрыве Петросовета с Временным правительством в целях активной подготовки перехода к следующему, «пролетарскому», этапу революции. Было опубликовано только первое письмо, из которого удалили все выпады против Временного правительства.

Это было уже не первое столкновение лидера большевиков с большинством в своей организации. И не последнее.

4 апреля 1917 г. с трибуны Петроградского совета Ленин вновь призвал к отказу от «революционного оборончества» и выдвинул требования заключения немедленного мира, роспуска Временного правительства и передачи всей власти Советам («никакой поддержки Временному правительству»), ликвидации парламентской республики и разрыва с ее сторонниками, а они-то и составляли большинство слушателей Ленина в зале. Эффект получился еще более скандальным, чем на Финляндском вокзале.

Речь его всех шокировала. Против предложений Ленина выступило большинство Бюро ЦК РСДРП(б): 13 «против», 2 «за», при одном воздержавшемся.

Ленину возражали социалисты в правительстве, над ним смеялись авторитеты марксизма, его возненавидели солдаты революционных частей.

А через семь месяцев Ленин победил.

Так кто же был его армией?

Лекция 65. Аракчеевское понимание социализма и пугачевское понимание классовой борьбы

Решение Ленина взять власть силой, отвергнув предложенный частью большевиков во главе с Л. Каменевым компромисс с интеллигенцией, управлявшей народным хозяйством и военными действиями, было во многом основано на гипотезе, что «специфическое «начальствование» государственных чиновников можно и должно тотчас же, с сегодня на завтра, начать заменять простыми функциями «надсмотрщиков и бухгалтеров», функциями, которые уже теперь вполне доступны уровню развития горожан вообще и вполне выполнимы за «заработную плату рабочего». Ленин, сказавший об этом в ноябрьской 1917 г. статье «Государство и революция», не видел ценности в чиновниках и постоянной армии. Их он характеризует как «паразитов на теле буржуазного общества».

Это означало, что была отброшена целая традиция русской революционной мысли, бравшая начало в петиции фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга, которую намеревались подать царю Николаю II 9 января 1905 г., и воплощенная в идее советской власти после февраля 1917 г.:

«Пусть тут будет и капиталист, и рабочий, и чиновник, и священник, и доктор, и учитель, — пусть все, кто бы они ни были, изберут своих представителей. Пусть каждый будет равен и свободен в праве избрания, и для этого повели, чтобы выборы в учредительное собрание происходили при условии всеобщей, тайной и равной подачи голосов».

Неудивительно, что первой реакцией сторонников именно такого социализма на II съезде Советов было заявление о нелегитимности восстания и съезда. Любимый меньшевик Ленина Юлий Мартов назвал действия оппонентов «аракчеевским пониманием социализма и пугачёвским пониманием классовой борьбы».

Начиная со второго съезда Советов, начинается борьба между городскими низами, стремившимися открыть себе доступ к благам цивилизации, но не умевшими управлять процессом их мирного воспроизводства, и технократией, знавшей как устроен телеграф, но не знавшей как устроено общество.

Лекция 66. Гражданская война за техносферу

Важнейшим сценическим атрибутом гражданской войны в России в 1917 – 1922 годах являлись ее железные дороги, паровозы, «теплушки». Рядом с человеком с ружьем непременно обнаруживается железнодорожник – невольный штатский хозяин положения и, одновременно, жертва.

Вот и в фильме 1970 г. «Красная площадь» развитие сюжета напрямую зависит от 2-3 железнодорожников. В их руках находится эшелон гренадерского полка, самовольно «заключившего мир» с Германией и отправившегося в тыл. Вопрос обороны Петрограда от внезапно нахлынувших немцев зависит от того, кому именно достанется теперь эшелон. В итоге полку все же придется оборонять станцию, куда должен – как думают солдаты, прийти вагон с австрийскими ботинками.

Отдать технику немцам или использовать ее самим для вывоза мифических ботинок – таково конкретное уравнение революции с нулевой суммой, поскольку железная дорога одна на всех.

Контроль над занесенной снегом станцией становится синонимом выживания, перед диктатом железнодорожного бога отступают и боги революции. Желая получить целый вагон ботинок, гренадеры соглашаются распустить полковой совет, снова отдавать честь офицеру, вступить в Красную армию и воевать. События развивались бы совершенно иначе, не переведи комиссар Петросовета вовремя стрелки.

Исход многих битв 1917 – 1922 гг. напрямую был связан с положением на железных дорогах. Корниловский мятеж провалился потому, что эшелоны, направлявшиеся в Петроград, были задержаны в пути и лишены затем паровозного парка. Московские события в октябре оказались кровопролитнее питерского восстания в связи с тем, что Викжель не поддержал II съезд советов и создал препятствия передвижению революционных полков в Москву.

Железная дорога была не только сценой гражданской войны. В рельсовых войнах во многом сконцентрирована и ее метафизика.

Лекция 67. Философ революции. Критик военного коммунизма и создатель пролетарской культуры А. А. Богданов

«А. А. Богданов – это был великий визирь этой большевистской державы. Поскольку он управлял непосредственно и постоянно сидел в России, тогда как Ильич до революции 1905 г. был в эмиграции, постольку Богданов больше влиял на политику партии», – писал о Богданове первый официальный историограф СССР М. Н. Покровский.

Группа литературно-политических друзей Богданова составляла в 1905—1908 главные кадры сотрудников большевистских легальных изданий. В этот период Богданов становится большевиком № 2, причем, за исключением друзей Богданова, у Ленина в тот период не было идейных сторонников, которых другие социалисты могли бы признать за интеллектуалов.

Летом 1906 года Ленин, прочитав только что написанную Богдановым III книгу «Эмпириомонизма», по его собственному признанию, «озлился и взбесился необычайно» и послал ему «объяснение в любви письмецо по философии в размере трех тетрадок» (письмо к Горькому, 1908). Письмо содержало много оскорбительных для Богданова слов, и он возвратил его Ленину с указанием, что для сохранения с ним личных отношений следует считать письмо «ненаписанным, неотправленным, непрочитанным».

С 1911 г. пути А. А. Богданова и РСДРП разошлись, но не распались его дружеские связи с партийными интеллектуалами.

В 1918 г. А. А. Богданов оказался в очень странной (с т.з. советских порядков) ситуации. Не будучи руководителем или даже членом партии, он оказался человеком, вокруг идей которого развернулась верхушечная борьба по двум важнейшим вопросам: о военном коммунизме и о пролетарской культуре.

Ему возражали не только простые наркомы, сам Троцкий почтил вниманием мнение профессора политэкономии МГУ и члена президиума Коммунистической академии. И в обоих случаях партия с Богдановым согласилась, свернув военный коммунизм, и дав ход футуристическим начинаниям «Пролеткульта».

Лекция 68. За и против диктатуры пролетариата. Рабочая оппозиция против всех. 

После выступлений А. А. Богданова, «разворошившего улей», перед коммунистами в России был поставлен очень сложный политический вопрос: что делать с пролетариатом?

Конечно, дело было не только и не столько в Богданове, а в том, что его тезис о неготовности пролетариата к строительству коммунизма подтверждался самой жизнью.

Введение «рабочего контроля» всегда означало гибель предприятия. Немедленно уничтожалась всякая дисциплина. Власть на фабрике или заводе переходила к быстро сменяющимся комитетам, фактически ни перед кем ни за что не ответственным. Предприятия продолжали существовать только вследствие того, что или государство, владевшее печатным станком, брало к себе на содержание рабочих, или же рабочие продавали и проедали основные капиталы предприятий.

Различные антипролетарские, по сути, точки зрения, исходившие от новых советско-партийных верхов, вскоре выплеснулись на страницы партийной печати, проявили себя в резолюциях различных партийных и советских собраний.

С другой стороны, рабочие начали ощущать, что с революцией «дело нечисто», что сам рабочий класс играет все меньшую роль в Советской Республике, все слабее окрашивает мероприятия своего же правительства, все менее руководит политикой и влияет на работу и направление мысли центральных органов власти.

Неудовлетворенность «авангарда» революции встревожила другую часть видных партийцев, выступивших с идеей восстановления роли пролетариата в пролетарской революции. Однако, эта часть партийных верхов уже на третьем году жизни нового государства оказалась в оппозиции всем другим фракциям, имевшим между собой больше общего, чем с теми их товарищами, которые выступили на стороне рабочих.

«Суть спора — будем ли мы осуществлять коммунизм через рабочих или через их головы руками советских чиновников. И пусть товарищи призадумаются: возможно ли осуществить, построить коммунистическое хозяйство и производство руками и творчеством выходцев из чужого класса, проникнутых рутиной прошлого? Вообразите себе, если б в эпоху перехода от феодально-помещичьего хозяйства, построенного на крепостном труде, к системе капиталистического производства с его якобы свободным наемным трудом в мануфактурах буржуазный класс, еще очень неопытный тогда в организации своего капиталистического хозяйства, пригласил бы себе в роли главных организаторов мануфактур наиопытнейших, юрких и умелых управителей и приказчиков помещичьих имений, привыкших иметь дело с рабски-безвольным, крепостным трудом», – писала в статье «Что такое рабочая оппозиция?» Александра Михайловна Коллонтай, лидер этой оппозиции.

Кажется странным и забавным, что главными спорщиками по рабочему вопросу при коммунизме выступали дворянка, дочь генерала, и дворянин, сын чиновника, имевшего чин, равный генеральскому. Неужели они в самом деле могли предположить, что на их месте в руководстве первого в мире коммунистического государства могли оказаться пролетарии? Этот спор, который выглядит причудой истории в рамках материалистического подхода, впервые получил научное объяснение в рамках этого курса психоистории России.

Историографическая традиция отводит «рабочей оппозиции» и «дискуссии о профсоюзах» существенно меньше строчек учебника, чем, скажем, НЭПу. Между тем именно в рамках этой дискуссии была выстроена «принципиальная схема» советской государственности.

Лекция 69. Советская бюрократия

Всевластие чиновника – общее место описаний царской России. До революции на 18 рабочих приходился 1 чиновник, вскоре после, 1 чиновник на 7 рабочих.

Чем объяснить, что при коммунистическом правлении Россия стала еще более бюрократической, еще более чиновничьей страной?

В 1917 году В. И. Ленин предполагал обходиться совсем без чиновников. А уже в 1919 году лидеры «рабочей оппозиции» заговорили о захвате власти в государстве партийным и советским аппаратом.

Л. Д. Троцкий охарактеризовал бюрократизацию СССР как политическое отчуждение — разрыв между государственным аппаратом и «массами». В одной из его статей в «Правде», опубликованной в 1923 году, дано описание феномена:

«Начинается с молодого, самоотверженного, но довольно неопытного коммуниста, проходит через равнодушного канцелярского чиновника и заканчивается седым специалистом, который иногда, под безупречными формами, занимается саботажем». Партия «создала эту неуклюжую, скрипучую машину, которая в значительной степени не «наша».

В числе конкретных причин советской бюрократизации Троцкий называл следующие: низкий уровень советской культуры, трудности строительства советского государства «в разгар революционной турбулентности», форсированную индустриализацию и то обстоятельство, что большая часть административного аппарата РСФСР/СССР была «унаследована от царизма». Взгляды Троцкого совпадали с оценками советской бюрократии в поздних работах Ленина.

Их обоих, их политику, впрочем, «рабочая оппозиция» считала еще одной причиной бюрократизации коммунизма.

Культура, трудности, создание более развитой техносферы, наследие царизма и политика вождей партии – в какой мере этими причинами можно объяснить всевластие чиновников в государстве, где их в теории быть не должно?

Действительно ли СССР был «недостроенным рабочим государством под управлением бюрократии» (определение Троцкого) или можно дать Советскому Союзу иное определение?

Лекция 70. Было ли возможным построение коммунизма в одной отдельно взятой стране?

Отвечая на вопрос, возможно ли построить коммунизм в отдельно взятой стране, Фридрих Энгельс в своей работе «Принципы коммунизма» в 1847 году дал отрицательный ответ:

«Нет. Крупная промышленность уже тем, что она создала мировой рынок, так связала между собой все народы земного шара, в особенности цивилизованные народы, что каждый из них зависит от того, что происходит у другого».

Конечно, из одной фразы не стоит делать теорию, хотя Энгельс и указал на вполне конкретное препятствие: разрыв связей международной кооперации между коммунистическим обществом и капиталистическим окружением. Нужно ли рассматривать это препятствие в качестве «неодолимой силы»? Увы, других указаний на этот счет у теоретиков марксизма нет.

Нового лидера международного коммунистического движения В. И. Ленина нельзя было назвать покорным учеником Маркса и Энгельса во всем, что касалось практических вопросов политики. И, в то же время, не было, наверно, в мировом марксизме другого вождя, которой бы более близко к сердцу принял тезис «Манифеста»: не объяснить, а изменить мир!

В статье «О лозунгах Соединённые Штаты Европы», опубликованной в № 44 газеты «Социал-демократ» в 1915 году, В. И. Ленин писал:

«Неравномерность экономического и политического развития есть безусловный закон капитализма. Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в немногих или даже в одной, отдельно взятой, капиталистической стране. Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против остального, капиталистического мира».

О полноценном коммунизме здесь речь уже не идет. Ленин в этой статье предвидит переходный период от капитализма к коммунизму. Этот переход и назван «социализмом». Теории же социализма у классиков не было.

Не было ее и у большевиков, включая Ленина. «Ленинизм» и «социализм» возникли в качестве ответов на конкретные вызовы политической борьбы и лишь задним числом выдавались после смерти Ленина за нечто «теоретическое».

Настаивая на революционной практике (а теории придумают потом) Ленин дал прекрасную характеристику поведению большевиков в качестве власти в первые годы существования РСФСР/СССР:

«Я знаю, есть, конечно, мудрецы, считающие себя очень умными и даже называющие себя социалистами, которые уверяют, что не следовало брать власти до тех пор, пока не разразится революция во всех странах. Они не подозревают, что, говоря так, они отходят от революции и переходят на сторону буржуазии. Ждать, пока трудящиеся классы совершат революцию в международном масштабе, — это значит всем застыть в ожидании. Это бессмыслица. Наша задача заключается в выдержке и осторожности, мы должны лавировать и отступать, пока к нам не подойдут подкрепления. Переход к этой тактике неизбежен, как бы над ней ни смеялись называющие себя революционерами, но ничего не смыслящие в революции».

Лавирование выразилось, в частности, в том, что в России большевиками во главе с Лениным было подавлено рабочее движение, настаивавшее на продолжении «диктатуры пролетариата». Сама эта недолгая диктатура сменилась властным союзом партократии и технократии, сделавшими «временную» ставку на возрождение (отчасти в интересах их самих) капитализма в России – 90% нэпманов были выходцами из советского госаппарата и черпали свой стартовый капитал из «закромов Родины».

НЭП позволил прекратить войну между городом и деревней, но достигнутый мир был слишком голодным и слишком противоречивым. СССР – как казалось очень многим коммунистам – сползал к дореволюционным порядкам. За исключением лозунгов, советские вожди мало что могли предложить народу нового и коммунистического. Возник разрыв между идеологическим наполнением советской жизни и реальностью кричащего процветания нуворишей во все еще очень бедном и обозленном обществе, только что пережившем мировую и гражданскую войны. Правительство СССР времен НЭПа состояло из опытных политиков, «собаку съевших» на революциях, им не нужно было объяснять, какими проблемами их экономическая политика грозила им не сейчас, так в перспективе.

С другой стороны, как внутренние, так и внешние военные угрозы утратили характер чрезвычайной ситуации. Были частично восстановлены торговые контакты с капиталистическим окружением. В этот момент недолгой передышки ушел из жизни В. И. Ленин, встал вопрос о его политическом преемнике. По сложившейся традиции на такую роль мог претендовать только интеллектуальный лидер партии.

Все три упомянутых насущных вопроса: как лечить военные раны и обеспечить прочный социальный мир; политика в отношении капиталистического окружения; и выбор лидера, требовали от руководства СССР выработки новой политической доктрины.

Неудивительно, что в 1926 – 28 гг. борьба идей по поводу дальнейшего курса партии и государства разгорелась вновь.

Лекция 71. «Золотой век» Коминтерна, 1919 – 1929

Первый Интернационал, или Международное товарищество рабочих, основали Маркс и Энгельс в Лондоне в 1864 году. Однако уже в 1869 году в этой организации возобладали анархистские и антиэтатистские настроения, которые лучше выражали тексты не Маркса и Энгельса, а Михаила Бакунина.

Оказавшись в меньшинстве, марксисты так и не смогли навязать Первому Интернационалу «научную» точку зрения. После ряда организационных кризисов международное коммунистическое объединение прекратило свое существование в 1876 году.

Второй (Социалистический) Интернационал, основанный в 1889 году в Париже при участии Энгельса, ставил целью создание сети марксистских организаций в Европе и Америке и привнесение в рабочую среду марксистской идеологии. Социнтерн, в отличие от первого Интернационала, не призывал пролетариат к насильственному свержению власти буржуазии, но, напротив, сыграл значительную роль в создании массовых легальных рабочих партий, ставших неотъемлемой частью буржуазной политики.

Основные проблемы рабочего движения обсуждались на конгрессах Социнтерна. Всего состоялось 12 его конгрессов, последний – в 1912 году. После начала мировой войны в 1914 году крупнейшие рабочие партии последовали за своими правительствами. Возобладали не общеклассовые интересы, а политические интересы национальных партократий, не пожелавших начать «раскачивание лодок», каждая в своей стране. В условиях войны Социнтерн, таким образом, распался, из него выделилось Циммервальдское движение, стоявшее на антивоенных и общеклассовых позициях.

Умеренное крыло интернационалистов стремилось воссоздать Социнтерн на прежней основе легальной политики, тогда как левая Циммервальдская группа во главе с В. И. Лениным заявила о необходимости разрыва с прежней установкой Социнтерна на мирные методы политики. Радикальные интернационалисты потребовали превращения мировой войны в войну против буржуазии.

В апреле 1917 года Всероссийская конференция РСДРП (б) приняла резолюцию о создании нового, третьего по счету Интернационала – Коммунистического.

I конгресс Коминтерна открылся в Москве 2 марта 1919 года. Базой нового коммунистического объединения стали, во-первых, «левые циммервальдцы» из состава социал-демократических партий Европы и США, во-вторых, члены «федерации иностранных групп» из бывших военных Австро-Венгрии и Германии, оказавшихся в плену в России. К Федерации и, в дальнейшем, к Коминтерну примкнули также несколько американских и английских социал-демократов.

В этой лекции мы рассмотрим процесс превращения Коминтерна из массового движения, ставившего целью осуществление мировой революции по российскому образцу, в бюрократический инструмент внешней политики СССР.

Значение этой темы не исчерпывается только ее внешнеполитическим аспектом: значительным вкладом Отдела международных связей (внешней разведки) Коминтерна в отражение гитлеровской агрессии и в создание международного коммунистического движения, подчиненного интересам СССР, что, в свою очередь, подготовило почву для возникновения зоны влияния СССР в Европе и Азии.

Вопросы профильной деятельности Коминтерна, сами по себе очень занимательные, мы все же не ставим в этом курсе российской психоистории во главу угла.

Отдав в ближайшей лекции должное малоизвестным широкой публике методам нелегальной работы Коминтерна (на закате Советского Союза у некоторых знакомых автора была идея написать об этом большую научную книгу, но КГБ СССР по своим причинам их идею не поддержал), в дальнейшем мы сосредоточимся на обсуждении еще одного вопроса, которому историки до сих пор не уделили совсем никакого внимания.

Вопрос этот вроде бы легальный, но, подобно глубинам Мирового Океана, совершенно не изучен.

Как и почему сложилась в Советском Союзе та коммунистическая номенклатура, корни которой уходят в Коминтерн, но которая пережила Коминтерн и Советский Союз, и продолжает удивлять нас стойким неприятием самой возможности обнаружения у России каких-либо суверенных интересов или возможности реализовать ее потенции развития в отрыве от той или иной версии тщательно законспирированного Интернационала?

Проявлений этого феномена мы, если приглядеться, можем заметить немало: в немецких проектах «Газпрома», которые по степени щедрости не уступают ранним опытам большевиков, набивавших карманы интернационалистов драгоценными артефактами проклятого прошлого; в поднадзорности российской экономической и социальной мысли неким людям с «хорошими лицами», вроде бы не имеющим глубоких интеллектуальных корней, но удивительно непотопляемым и успешным именно там, где погибает научная мысль в целом; в личных судьбах людей, связывающих то, что с любых иных точек зрения не должно быть связано: «кровавое воскресенье» в Петербурге, творчество М. Горького, ленд-лиз и возникновение Государства Израиль (П. Рутенберг, С. Михоэлс), «Национал-социалистическую женскую организацию» и Разведуправление РККА (И. Штёбе), картинную галерею британской королевы и советский атомный проект (Энтони Блант, Джон Кернкросс), Ватикан, масонов и кубинскую революцию (Юозас Григулявичус), творчество сталинских писателей, таких как А. Толстой, К. Симонов, и совсем не сталинских мастеров слова – М. Булгакова, А. Вознесенского (А. Дымшиц).

Что это за социальный феномен, о котором не написано ни одной книги, и о котором не существует даже понятия, кроме слишком общего «интернационалисты»? «Интернационалисты» играют то за Россию, то против нее, повинуясь своей особой логике, но всякий раз их вмешательство оказывает существенное влияние на ход нашей истории.

Лекция 72. Коминтерн и советская разведка

В. Пятницкий: «в первое время вывоз драгоценностей и валюты за рубеж для финансирования национальных партий и левых организаций производился довольно хаотично и бессистемно». – в книге «О. Пятницкий и Коминтерн на весах истории».

В недавней лекции мы уже рассказали о провале «германского Октября», когда 21 – 27 октября 1923 года французская разведка и политическая полиция Веймарской республики смогли упредить и сорвать самую масштабную, из когда-либо имевших место в Западной Европе, операцию ОМС Коминтерна – ИНО ОГПУ – Регистрационного управления РККА, ставившую целью повторение октябрьского вооруженного восстания в России и, затем, оккупацию Германии, Австрии, Венгрии и Италии советскими войсками (Польше был обещан нейтралитет в случае согласия на проход советских войск – хотя это обещание вряд ли было бы исполнено в случае успеха восстания; в составе конных корпусов РККА, стоявших на границе, имелись и польские части).

Несмотря на героическое сопротивление застигнутых врасплох «красных сотен» КПГ, подготовленных и вооруженных советскими инструкторами, твердая позиция СДПГ, лояльность большей части рабочего класса и рейсхвера официальным властям и, не в последнюю очередь, неопытность коммунистического подполья в Германии не позволили еще одному Октябрю совершиться. По мнению руководства социал-демократов и других западных правителей, Германия была спасена от коммунизма… но лишь для того, чтобы расчистить дорогу Гитлеру.

В прошлой лекции мы особо отметили, что «среди заговорщиков в Германии оказались спецы: разведчики, чекисты, пропагандисты, конспираторы, причем, не вполне оперившиеся в своих профессиональных компетенциях, но среди них не было ни одного настоящего революционера». Хотя эта фраза полностью справедлива в отношении десятков, возможно, сотен советских агентов, взятых прямо со старших курсов спецфакультета военной академии РККА и погибших на улицах Гамбурга или позже, на допросах – часть из них на заглавной фотографии из архива политической полиции Германии тех лет – два настоящих мастера в немецком подполье все-таки работали.

Это были выдающиеся деятели еще той, «старой» РСДРП. Но их видение того, «как это делается», почти наверняка не отвечало амбициям их новоиспеченных коллег из многочисленных советских разведок. Мы начнем с этого конфликта, касавшегося власти и больших денег, чтобы понять, как и почему произошла эволюция Коминтерна в «нормальную» разведку.

Лекция 73. Политическое завещание. Был ли Сталин преемником Ленина?

В историческую науку комплекс «последних документов Ленина», составленных в период с 23 декабря 1922 г. по начало марта 1923 г., вошел под разными названиями: «Последние письма и статьи», «Политическое завещание» (или «Завещание»). В его составе различают тексты, опубликованные в 1923 г. и называемые «последними работами Ленина» независимо от того, готовил ли их Ленин для публикации или нет: «Странички из дневника», «Как нам реорганизовать Рабкрин (Предложение XII съезду партии)» и «Лучше меньше, да лучше», а также тексты, представленные Н.К. Крупской в мае 1923 г. в Политбюро и опубликованные в газете «Правда» с названиями, данными публикаторами: «О кооперации», «О нашей революции (по поводу записок Н. Суханова)».

Другая часть текстов, входящих в корпус «Завещания», ленинское авторство которых не оспаривается, в силу официального запрета в СССР не публиковалась. К этой части завещания относится «Письмо к съезду», состоящее из нескольких частей продиктованных с 23 декабря 1922 г. по 4 января 1923 г.

«Письмо к съезду» с характеристиками, данными Лениным членам ЦК – Троцкому, Сталину, Зиновьеву, Каменеву, Бухарину и Пятакову, в первую очередь стало опорой различных политизированных версий «политического завещания».

Опора шаткая, так как журналы врачей и секретарей Ленина содержат многочисленные следы подтасовок и поздних вставок. Обстоятельства появления «Письма к съезду» в точности установить не удается.

И, самое главное, тех руководящих указаний, которые находят в «Письме» сторонники Троцкого или Сталина, в документе на самом деле нет.

Вопрос о преемственности сталинизма к ленинизму, вместе с тем, не является праздным. Ранее уже было отмечено, что в ходе острой политической борьбы в 1920 – 30-х гг., начавшейся еще при Ленине и при его активном участии с разгрома «рабочей оппозиции» и поражения «германского Октября», на роль руководящей силы в строительстве коммунизма выдвигается не рабочий класс и рабочая партия, как раньше, а партийно-государственная бюрократия, политически отчужденная от трудящихся.

Какова была природа этого слоя, почему бюрократы не свернули с ленинского пути, и какова в этом роль Сталина?

Лекция 74. Черный человек революции. Что это было с точки зрения психоистории?

Российское общество пока не в состоянии дать ответ на вопрос о причине политических репрессий 1920 – 30-х гг. или предлагает слишком много взаимоисключающих ответов, многие из которых – если даже не все – представляют собой различные способы впасть в заблуждение.

Большинство российского народа, переживающего свой геноцид со стороны постсоветской «либеральной» диктатуры – а статистика насчитывает до 13, 7 млн. жертв статистической сверхсмертности – смотрит на те репрессии глазами людей, которые не прочь устроить новые репрессии чиновников и просто «успешных людей», наживающихся на бедственном положении большинства. Правды в такой точки зрения нет хотя бы потому, что новый репрессивный аппарат, как в 1920 – 30-е гг., не останавливается перед тем, чтобы «полакомиться» и простыми жизнями. Ожидать от потерявших берега органов безопасности, взявших себе за образец «подвиги» Салазара и Пиночета, что они накажут только настоящих преступников, не трогая простого человека, по-видимому, форма обычной глупости.

Другой формой самообмана, более характерной для людей, считающих себя интеллигентными и образованными, является приписывание репрессивной политики исключительно Сталину, либо Сталину и большевикам. В этом случае корень заблуждения кроется в идеализации дореволюционного прошлого России с массовым рахитом, ранней смертностью «необразованных классов», повторяющимися из года в год эпидемиями и голодовками. Сторонники хорошей интеллигентско-буржуазной России забывают о том, что сытость русского ученого-аграрника Н. Вавилова при катастрофически низкой урожайности русского земледелия была сытостью в социальном смысле слова преступной. И это лишь один из вопиющих примеров, тогда как людям 1920 – 30-х гг. были известны миллионы таких примеров: от невозможности вылечить туберкулез у больного ребенка до необходимости зарезать здорового ребенка ради выживания других детей в период очередного голода.

Сочувствие к жертвам репрессий среди интеллигенции на фоне равнодушия к жертвам самой интеллигенции – не самая привлекательная форма интеллигентности и образованности.

Наконец, есть еще одно заблуждение, типичное для тех, кто коммунизму и Советскому Союзу сочувствует, но видит в одних большевиках «хороших большевиков», а в других – «плохих». Обычно за водораздел таких оценок берутся репрессии при Сталине, независимо от оценок его политики, хотя счет репрессий большевиков против большевиков был открыт в 1922 году Лениным, а в отношении «враждебных классов», к которым причислялись далеко не только классовые враги, репрессивная политика большевиками проводилась постоянно и систематически с момента расстрела демонстрации социалистов-сторонников Учредительного собрания в Петрограде отрядами Красной Гвардии 5 января 1918 года. Получается, что, допустим, троцкистов убивать нельзя, а всех остальных сторонников коммунизма – можно. Что же это за коммунизм? – хочется спросить у сторонников подобных версий.

Общим пунктом всех трех форм заблуждений по поводу политических репрессий является антропофагия заблуждающихся. Они, как обитатели плота «Медузы», хотели бы спасения самих себя, но не своего окружения, воспринимаемого в качестве враждебной среды. Возможно, самоуничтожение российской социальной системы и есть момент истины, проявившей себя, в том числе, в репрессиях?

«С каждой избою и тучею, С громом, готовым упасть, чувствую самую жгучую, Самую смертную связь». Такого спокойного проникновенного понимания связи индивида со всем происходящим на земле, какую обнаруживали в своем творчестве Николай Рубцов или Андрей Платонов, мы не находим в творчестве революционной эпохи. Всё в ней, за исключением поэтических озарений гениальных одиночек, выглядит скомканным, пугающе разорванным.

Наука, понимающая историю как целостную жизнь духа, должна понять и темные стороны этого духа, его одержимости и затмения, заставляющие дух вступать в конфликты с самим собой.

«Черный человек» революции – из каких глубин духа пришел он в Россию в начале XX века, почему вернулся в 1990-е гг., и в каком отношении российское общество находится к своему черному «Я» в настоящий момент, изживает его или пестует?

Лекция 75. Ребусы индустриализации

– Индустриализация – горестно шептал он, шевеля бледными, как сырые котлеты, старческими губами.

И он привычно разделил это слово на шарадные части:

– Индус. Три. Али. За.

Все было прекрасно. Синицкий уже представлял себе пышную шараду, значительную по содержанию, легкую в чтении и трудную для отгадки. Сомнение вызывала последняя часть – «ция».

– Что же это за «ция» такая? – напрягался старик. – Вот если бы «акция»! Тогда отлично вышло бы: индустриализакция.

И. Ильф, Е. Петров, «Золотой Теленок», 1931 г.

Российское мышление ставит индустриализацию СССР выше прочих достижений социализма… и забыло о том, что эта была вторая по счету индустриализация в России.

Многие отрасли тяжелой промышленности и передовой науки, включая авиационную промышленность и даже основы атомного проекта, были созданы еще в царской России. Но в общественной памяти здесь наблюдается провал, зато восхищение второй волной индустриализации придает и постсоветской России бледный вид: тогда только строили, а теперь только разрушают.

За исключением Великой отечественной войны, другие периоды истории СССР, даже те, что связаны с выходом человека в космос, с высоким уровнем жизни в позднем СССР, оцениваются не так восторженно, как три первые пятилетки.

Мы, конечно, знаем, что объективно это были не самые светлые годы в истории России. Тем более интересной загадкой выглядит их субъективное видение коллективной психикой. Нас, в конечном итоге, будет интересовать природа этого психического фильтра.

Чем можно объяснить особое место сталинской модернизации в истории российского мыслящего духа?

Лекция 76. Почему Германия развязала вторую мировую войну?

Курс психоистории вновь привел нас к военной теме и к вопросу, который мы уже рассматривали, анализируя политический ландшафт Европы 1914 года.

Мы тогда отметили, что индустриальное развитие воспринималось европейцами в качестве прелюдии к тому, что какая-то из великих держав отберет у других держав ножницы цен между дорогими продуктами промышленности и дешевым продовольствием и сырьем, а затем превратит своих соседей в белые колонии.

Такие опасения стали общим местом в политической риторике начала XX века: в Англии их высказывали по поводу Германии, в Германии – по поводу Англии, а в России многие считали, что страна уже стала европейской Индией.

Так возник совершенно новый мотив государственной политики: не дать конкурентам развиваться. Прогресс из общественного блага, каким он воспринимался в XVIII или XIX вв., к началу XX века превратился в нечто такое, что выглядело подозрительным, если симптомы развития замечались у соседей, и, чем дальше, тем больше в нетерпимое ни для одной из великих держав явление вне ее собственных границ.

Этот мотив, который можно назвать «нетерпимостью развития» или «тревожностью по поводу прогресса», представлялся нам важнейшим фактором, который привел к мировой войне.

Была ли новая мировая война простым продолжением на время угасшего конфликта?

Конфигурация враждующих сил в целом повторяла состав старой Антанты против Германии, подчиненных ею частей бывшей Австро-Венгрии и ее единственного нового союзника – Италии.

Вместе с тем, вторая мировая война стала также и войной трех идеологий, две из которых мы не могли бы отнести к причинам первого конфликта.

Не так всё просто обстояло и с экономическими причинами войны, которые не сводились только к прежним страхам перед внешней конкуренцией, но включили в себя новый страх внутренних потрясений. Во всяком случае, в Германии альтернатива «война или революция» рассматривалась со всей серьезностью. Но только ли в Германии?

Наконец, на политические стратегии европейских стран существенное влияние оказали более развитые технические средства войны.

Этой лекцией мы открываем цикл анализа военно-политической мысли основных участников мировой войны 1939 – 1945 гг.: Германии, Великобритании, США и Советского Союза.

Эту работу мы проделаем вместе с американскими и британскими военными историками и стратегами из Азиатско-Тихоокеанского центра проблем безопасности (США), Военно-морского колледжа (США), Королевской военной академии в Сандхерсте (Великобритания).

Их публикации или мнения, высказанные в беседах и переписке с автором курса, помогут нам лучше понять причины 2 мировой войны.

Лекция 77. Британия накануне второй мировой войны

Очередная лекция из цикла «Стратегии второй мировой войны» посвящена Британии, с которой, конечно, всё будет сложно.

Стратегия – это ведь теория.

«А мы – практики!» – любят говорить от себе англичане. Неспособность обнаружить британские стратегии на бумаге породила бесчисленные конспирологические теории.

Но не лучше ли согласиться с англичанами? Они практики с развитыми стратегическими инстинктами, которые не нуждаются в документировании и, более того, не осознаются даже их обладателями.

Когда дела в предвоенной Европе дошли до определенной точки, ответом Британии стала не директива (так поступили бы русские), не новое планирование (американцы или немцы).

Британцы поменяли игрока, как если бы речь шла о футболе. И новый человек – это был Черчилль – предложил другую игру. Или он как-то иначе смотрел на вещи. (Пожалуй, так выразился бы британский автор)

Трудно отделаться от впечатления (так как в это невозможно поверить), что столь серьезный вопрос как перевод промышленности на военные рельсы, мог зависеть не от предварительной подготовки, а от стиля.

За отсутствием более надежных свидетельств, приходится цитировать британских политиков, давших оценки Мюнхенскому соглашению с Гитлером.

Невилл Чемберлен: «Я привез мир нашему поколению».

Уинстон Черчилль: «Англии был предложен выбор между войной и бесчестием. Она выбрала бесчестие и получит войну».

Их политические философии, несомненно, отличались. Но как нам убедиться в том, что Англия мечтала столкнуть Германию с СССР, или что она этого не делала?

Лекция 78. СССР и Германия накануне войны

В 1940 г. Германия была самым крупным торговым партнером Советского Союза, причем ее доля в советской внешней торговле увеличилась всего за один год с 7,4% до 40,4%.

Резкий рост товарооборота был связан с разрывом экономических связей III Рейха с Великобританией и США, и английской блокадой германской торговли. Через территорию Советского Союза Германия получала не только советские товары, но и поставки из третьих стран. Во вторую очередь, взрыв двусторонней торговли был следствием решений, принятых за 20 лет до пакта Молотова-Риббентропа при участии Ленина и командующего рейхсвера Ганса фон Секта.

Первоначальной целью большевиков была не индустриализации России, а революция в Германии, которая привела бы созданию коммунистической Европы на месте прежних территорий царской России, Германии, Австро-Венгрии, недавно возникшей Польши и, возможно, Италии. Революционная война, направляемая из России, могла дать России плоды современной техносферы без необходимости создавать ее на месте. Это план сразу после Октябрьской революции рассматривался в качестве плана А, но потерпел неудачу в 1923 г.

С другой стороны, немецкие политики правого толка, такие как Ганс фон Сект, увидели в несостоявшемся «германском Октябре» не только угрозу, но и возможность. А гигантская сумма, доходившая до 600 млн. золотых рублей, неумело, но с размахом вброшенная в котел «мировой революции», позволяла им судить о потенциале России.

В распоряжении Западноевропейского Бюро Коминтерна в Германии были два самолета. В 1921 г. на одном из них в Москву был тайно доставлен бывший турецкий военный министр Энвер-паша, который привез Ленину, Зиновьеву, Троцкому и Сталину весточку от их друзей в германском генералитете.

Фон Сект считал, что слом версальской системы мог быть достигнут тесным контактом с Москвой. Ведь послевоенный мир в Европе был не только способом подчинения Германии англо-французскому влиянию, но также преследовал в качестве второй цели изоляцию России, окружение ее «санитарным кордоном» враждебных стран, среди которых первую скрипку играла Польша. Россия, по мнению стратегов рейхсвера, должна была стремиться вернуть свои утраченные территории, и в правых кругах Германии не видел причин, по которым две страны не могли бы объединиться против Англии, Франции и «шакала Европы», как прозвали Польшу после того, как она начала кусать еще одно французского союзника – Чехословакию.

У Энвер-паши после визита в Москву сложилось мнение, что в верхах Советской России «есть группа лиц, которая имеет реальную власть и к которой принадлежит также Троцкий, высказывающаяся за сближение с Германией. Эта группа склонна признать старые границы Германии 1914 г».

Приводя это донесение Энвер-паши фон Секту, историк Ю. Кантор справедливо обращает внимание на то, что признание старых границ Германии означало приглашение к новому разделу Польши, с которой Советский Союз лишь недавно закончил войну.

Исследовательница считает, что в формировании новых военно-политических связей с Германией в начале 1920-х гг. участвовало все руководящее ядро РКП(б). Таким образом, раздел Польши и пакт «Молотова – Риббентропа» были задуман на 20 лет раньше, чем принято думать.

Инициатива в польском вопросе принадлежала Германии, а советское руководство было больше заинтересовано в модернизации промышленности с немецкой помощью, конечно, в том случае, если бы «мировая революция», которую готовили параллельно с переговорами о торговле, провалилась бы.

Концепция двустороннего военного сотрудничества была намечена в результате серии секретных переговоров в Москве и Берлине в 1920–1923 гг. Либеральный политик, рейхсканцлер Веймарской республики и министр иностранных дел Густав Эрнст Штреземан, удостоенный позже нобелевской премии мира за гарантии послевоенных границ в Европе, знал об этих переговорах достаточно много, чтобы понять, что целью Германии был слом этих границ. Можно поэтому утверждать, что в советско-германском сближении приняло участие не только «все руководство» Советской России, но и все руководство демократической Германии. Так что разговор о коварстве Гитлера или Сталина мы должны сразу отбросить, хотя бы потому, что первый в ту пору был отставным ефрейтором, а второй – «технической» должностью. Помимо них, и задолго до них в том, что национальным интересам двух стран больше отвечала дружба, чем вражда, сошлись большевики, которые не обязательно симпатизировали немецким аристократам-генералам, ненавидевшие их социал-демократы и либералы, тельмановцы и нацисты, ненавидевшие друг друга. Это была широкая договоренность государственных элит по принципу «ничего личного».

И хотя бы поэтому следует признать эту договоренность разновидность объективной истины, если таковая возможна в политике.

В конце 1920 – начале 1921 г. по указанию генерала фон Секта была создана так называемая «Sondergruppe R» – «Зондергруппа Р», в советской терминологии – «Вогру», то есть «военная группа», предназначенная для организации сотрудничества с Красной Армией. Миссия группы состояла в организации крупномасштабных военных закупок в Германии для нужд РККА с последующей перспективой трансформации этих сделок в стабильное военное сотрудничество СССР и Германии.

Обширную невидимую часть советско-германского сотрудничества с акцентом на военные возможности двух стран увенчало подписание 16 апреля 1922 г. в итальянском городке Рапалло советско-германского договора.

Таким образом, советское руководство осуществляло сразу два плана в отношении Германии. План А состоял в романтической попытке присоединения Германии к коммунистической России, а план Б означал тайное сотрудничество двух бюрократий, преимущественно, в военной области. Оба плана были известны как советским, так и германским партнерам, один из которых однажды сказал М. Тухачевскому, что готов вступить в коммунистическую партию, если так сложатся обстоятельства.

Но обстоятельства сложились иначе. После провала германского Октября в 1923 г. к вопросам мировой революции Москва больше никогда на деле не возвращалась, а все дальнейшие контакты с Германией строились в рамках плана Б.

Это не означало, что страны действительно стали друзьями. И в период демократической республики, и после прихода к власти нацистов, СССР рассматривал Германию в качестве капиталистического, т.е. идеологически чуждого государства.

И компромиссов в этом вопросе быть не могло, во всяком случае – не при Ленине или Сталине. Но Германия стала средством индустриализации СССР, и это оправдывало дружбу по расчету. С другой стороны, Великобритания, Франция и Польша в советской стратегии рассматривались в качестве противников, готовящих нападение на СССР.

Благодаря сотрудничеству с Германией, СССР решил свои экономические проблемы без войны, превратился в «нормальную» индустриальную страну, способную успешно развиваться на современной научно-технической основе и почти без ввоза сырья из-за рубежа. Над головами советских руководителей больше на висел дамоклов меч голода. Их больше не тревожила перспектива контрреволюционного переворота внутри страны, так как вместе с безработицей исчезла и «контра». Впервые после октября 1917 г. квалифицированный рабочий мог с получки купить жене не лапти, как в деревне, а туфли как в Германии. Это было огромное достижение советской власти. Был ли Советский Союз заинтересован в европейской войне? Конечно, нет.

Но советские руководители были заинтересованы в ликвидации «санитарного кордона», откуда, по их мнению, они, как и немцы, могли ожидать англо-французского нападения, поддержанного Польшей. В популярном в предвоенные годы пропагандистском фильме «Если завтра война» именно такой сценарий и рассматривался.

Решив проблему «санитарного кордона» серией быстрых захватов (Прибалтика, части Украины и Белоруссии, Молдавия), СССР оказался в 1939 – 1940 гг. наиболее искренним сторонником восстановления европейского мира. Но к этому миру советские руководители звали не Германию, а Великобританию и Францию. Об этом прямо было сказано в речи наркома иностранных дел В. М. Молотова на пятой внеочередной сессии Верховного Совета СССР 31 октября - 2 ноября 1939 г.:

«Теперь, если говорить о великих державах Европы, Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру, а Англия и Франция, вчера еще ратовавшие против агрессии, стоят за продолжение войны и против заключения мира. Роли, как видите, меняются».

Казалось бы, ни ограниченная территориальная экспансия СССР, ни его экономические или политические цели не пересекались прямо с войной, которую Германия все еще вела в Европе, и которую она могла, по своему выбору продолжать или прекратить. СССР нисколько не препятствовал немцам двигаться в любом направлении, пока Германия выступала против других стран Запада.

Империалисты грызутся между собой, какое до этого дело трудящимся и их государству в России? – Такова была официальная позиция Коминтерна в последние два года, что оставались до нападения Германии на СССР. Не будучи прямо направленной против Германии, риторика коммунистов призывала все стороны конфликта к миру, возлагая главную ответственность за продолжение конфликта на хозяев версальской системы – Англию и Францию.

Это был апогей плана «Б»: СССР хотел еще больше немецких станков в обмен на свое сырье. Разве не должен был стремиться и Гитлер к тому, чтобы еще лучше поправить экономическую ситуацию в Германии, еще более утвердить свое господство над Европой при помощи мирного сотрудничества с СССР?

Почему вместо этого Гитлер повернул на Восток, оставив за спиной и Англию, и США, сделав эти крупнейшие экономики и военные арсеналы друзьями СССР по несчастью? Стало ли это ошибкой одного Гитлера, или кто-то его к такому решению подтолкнул, или спровоцировал?

Следите за обновлениями!

По поводу лекций пишите сюда: milutinev@rambler.ru

Курс психоистории. Часть 1. Синопсис. Мышление Запада