– Ну, что, я покурю и пойду?
Рукопожатие было крепким, ладонь узкой, пальцы сильные.
Она потянулась к нему, подставив щёку, он клюнул поцелуем уголок рта. Неловкость первых минут не проходила, семьдесят грамм коньяка не могли преодолеть скованность неожиданной встречи.
Она пробивала лёд, вспарывала его приятным смехом, вела сквозь толпу людей.
Он шёл рядом, не успевая за пулемётными очередями её вопросов.
Скорости реакции худенькой девушки могли позавидовать пилоты Формулы-1.
Она напоминала маленький смерч, закручивающий в своих вихревых потоках все, что было в радиусе трёх-пяти метров: прохожие становились добрее, мир наполнялся надеждами её духов, ветер признал в ней свою и стал попутным.
Она вертела в руках книжку, сигарету, зажигалку, сумочку, телефон, ключи.
Он попытался вспомнить имя индийского божества держащего в полудюжине рук сабли.
На какой-то миг испугался, что её унесёт в сторону, так она увлеклась беспризорным псом. А пёс, почуявший исходившие разряды щедрости и материнского тепла, лизал ей руки, печально смотрел в глаза, просил усыновить. Пёс не входил в его планы, а она твердила, смотри какой хорошенький…
Дальше была бессонная ночь, разговор, ставший её монологом. С каждой секундой они становились ближе, оставаясь чужими.
Уверенность в том, что никто не сможет больше его удивить, хрустела прошлогодним снегом с каждой затяжкой кальяна.
Он поражался, какая она – открытая, светлая, искренняя, бесстрашная. Как ей одиноко и больно среди погасших людей, как же ей тяжело.
Он чувствовал вину за всех, кто был с ней, и не увидел, не разглядел, не помог.
Подленькая мысль, что и он ничем не сможет ей помочь, забилась в висках, скользнула к сердцу острой спицей.
Девушка-воздух мудрой змеёй стелилась по ковролину лоджии, она говорила правильные вещи, от которых бросало в озноб, о которых он давно успел позабыть, вычеркнул из памяти, чтобы не быть слабым. По сравнению с ней он был пустым и ненастоящим.
Она пришла за помощью, но, забыв про себя, спасала его.
Тонкая женщина, через неё был виден рассвет и облачка табачного дыма, за ночь вернула его погибшую Атлантиду, подарила величественные храмы, напомнила о уснувших и пропавших в зыбучих песках столетий.
Объятья. Объятья. Объятья.
Мир вокруг неё становился добрее. Только она оставалась одинокой и беззащитной.
Как же он не хотел, чтобы она уходила. Понял, что похож на того бездомного пса, что благодарно смотрел в глаза, и не мог ничего сказать. Она не может принадлежать одному, так много в ней любви. Но кто же должен быть рядом, чтобы выдержать низвержение водопада, чистого, яростного, окунувшись в воды которого перестаёшь дышать от восторга и понимаешь свою ничтожность. Неужели она обречена?
Объятья. Объятья. Объятья.
Подушка пахла духами. Ему снились черепичные крыши, терракотовыми язычками убегающие в прозрачную синь. Было щекотно и весело ступать босыми ногами по влажным после дождя крышам. Во сне пришло имя Богини, словно внезапно открылась запертая дверь.
Реанимация опоздала.
Она опоздала.