Кажется, что слова «монстр» недостаточно, чтобы охарактеризовать Стивена Паддока, который убил 58 человек в Лас-Вегасе. Слово утратило свою былую мощь. Как отметил Стивен Т. Асма в своем эссе, религия и культура приручили чудовищ, которые пугали наших предков. Так как же нам называть Паддока?
Профессор философии в Колумбийском колледже и автор «О монстрах» и «Эволюции воображения» Асма утверждает, что не следует спешить избавляться от термина «монстр». Он полагает, что монстр — подходящее прозвище для Паддока. «Мы называем монстрами тех, с кем не можем найти общий язык. Нам непонятны их поведение, мотивы и суждения. Наша обычная теория сознания не работает в случае с этими людьми».
В интервью для Nautilus о мифических и настоящих монстрах Асма рассказал об эволюционном происхождении оборотней и психологических страхах, которые порождают тиранов. Некоторое время Асма прожил в Камбодже, поэтому ему не понаслышке известно о чудовищном правлении Пол Пота. Он предложил своё объяснение, почему американцы поддержали Дональда Трампа. Мы обсудили роль желания и отвращения в наших представлениях о монстрах, почему он не согласен с нейробиологом Лизой Фельдман Баррет насчёт того, что отвечает за эмоции.
Несмотря на странные и пугающие вещи, которыми он занимается в своих исследованиях, Асма может говорить о них бесконечно. Он обаятельный секретарь самых мрачных страхов человечества.
Кто такие монстры?
Термин происходит от латинского слова «monstrare», которое обозначает «предупредить». В древнегреческой и древнеримской культуре слово использовали чаще всего в тех случаях, когда рождался ребёнок с отклонениями: будь то сиамские близнецы, дети с дополнительными конечностями или нехваткой таковых. Новорождённых с дефектами считали монстров. Греки называли их тератосами. Они полагали, что эти несчастные существа являются ужасными наказаниями за аморальное прошлое своих родителей. Эту же идею переняли христиане и в дальнейшем оперировали ею. Рождение таких детей рассматривалось в качестве дурного знамения для государства, правителя или предстоящей битвы. Своего рода сочетание стихийного бедствия и сверхъестественного предзнаменования.
Являются ли монстры образом отвращения?
Естественно. Здесь присутствует эмоциональная составляющая. Занимательный философ Ноэль Кэррол утверждал, что у монстров, в особенности современных монстров из фильмов ужасов, наблюдаются следующие характерные особенности: сочащаяся слизь, дополнительные конечности и щупальца. В них есть нечто, что нарушает наше чувство телесной гармонии или накладывает ограничения на них, тем самым порождает чувство отвращения. Вот почему монстров так выгодно использовать в политике. Когда некая культура собирается на войну против другой группы, то сперва в бой вступает демонизация противника. Врага выставляют нецивилизованными и отвратительными. Например, объектом для отвращения могут выбрать сексуальную гигиену.
Следовательно, в социологическом плане, монстры — это те, кто «вне группы»?
Верно. Те, кто отличаются от нас. Ксенофобия тесно связана со всей историей монстров. Если ты отличаешься от нас, то мы испытываем чувство отвращения, страха и всегда настороже с тобой. Такая тенденция наблюдалась в древнем мире, в средневековье и так до современности. Таким образом, мы присуждаем некие роли нашим врагам.
Какую роль сыграла религия в концепции монстров?
Религия никогда не создает пантеон богов просто так. Создание богов — это своего рода ответ на угрозу структуре, который позже превращается в историю про монстров или типа того. Если вы взглянете на ранние сюжеты (неважно в индуистской, китайской или месопотамской литературе), то в них всегда присутствует монстр-герой или герой-монстр. Возможно, это часть адаптивной стратегии по созданию фиктивных родовых групп. Каким образом объединить крупные группы людей, которые не являются родственниками друг другу? Такого рода сюжета — лучший способ.
Монстры выполняют адаптивную функцию?
С точки зрения эволюции, рассматривать других в качестве монстров — чрезвычайная адаптивная и полезная функция для вашего собственного выживания в рамках группы. Природа никогда не была райским местечком. Некоторые из страшилок стимулировали вас быть всегда начеку при встрече с реальными хищниками, как среди животных, так и людей. В Европе особенно сильна традиция историй об оборотнях. Связано это с тем, что волки в северной Европе были естественной угрозой для европейцев. Среди американцев больше популярна традиция медведей-оборотней, потому что коренные американцы боялись настоящих медведей. Если вы взглянете на монстров с точки зрения экологии или окружающей среды, вы обнаружите, что все они умеют трансформироваться. Животное, в которое ты превращаешься или которого тебе следует бояться, чаще всего хищник, обитающих с тобой в одной и той же области.
Но есть и другая сторона медали? В чём её суть?
Это очень интересная тема, которая не получает должного внимания. Я бы назвал это не ксенофобией, а ксенографией. Классический пример от Святого Августина. Он полагал, что Африка и Восток населены монстрами: циклопами, кинокефалами, блеммии, у которых нет головы, а глаза расположены на груди. Многие полагали, что это злобные порождения Каина, которых следует убивать, забив кол в грудь. Но Августин также подчёркивал «волшебный» аспект этих существ. Он говорил: «Эти ребятки страшные, но, возможно, если они продемонстрируют крохи разума, то мы могли бы пообщаться с ними и спасти их, искупив их грехи».
Как эта традиция передавалась испокон веков?
Это своего рода проявление западного либерализма по расширению кругов толерантности для тех, кто отличается от нас. С современной либеральной точки зрения, отвращение к незнакомцам — ужасная вещь. Вы не должны демонизировать других, не должны испытывать отвращение к ним. Таким образом можно интерпретировать Франкенштейна. В школе проходят «Франкенштейна», чтобы продемонстрировать учащимся, что ксенофобия порождает агрессию и насилие. Своего рода либеральная интерпретация монстра. Монстр вовсе не зло. Он также нуждается в объятиях, понимании и рациональном общении.
Когда монстрами начали называть людей?
Очень интересный вопрос. Есть несколько способов разобраться в этом. Например, у древних греков было представление о чудовищном желании. У вас может пробудиться чувство, которое будет настолько сильным, что оттолкнёт вас от самих себя. Причина, по которой Медея убивает своих детей или люди подчиняют себе других, или любовь сводит вас с ума — это потому что Эрос вынуждает вас творить ужасные вещи. Наваждение изнутри. То, что вы не в силах усмирить. Мне кажется, что эту идею можно проследить до самого Фрейда, который полагал что Ид — это наши самые низменные желания. Однако также есть часть нас, которая может контролировать себя. Иначе мы совершаем психопатологические поступки. Например, стрелок из Лас-Вегаса. Нам хочется узнать, чем он руководствовался. Существует ли в нас нечто, с чем если мы не справимся, то это приведёт к аналогичным действиям?
Как вы считаете, Стивен Паддок — монстр?
Да. В этом случае термин «монстр» годится лучше некуда. В том смысле, что мы не можем понять его: «В голову не укладывается, что так можно поступить. Бессмыслица какая-то».
Насколько актуален термин «монстр» сегодня?
Многие люди считают: «Ну что же, слово «монстр» изжило себя и должно выйти из употребления, необходимо понимать людей и то, что заставляет их чувствовать себя неуютно». Я полагаю, что «монстр» отлично годиться для обозначения таких людей, как Стивен Паддок. Проблема в том, что монстром мы называем тех, до кого невозможно достучаться. Вы можете найти общий язык с врагом. Возможно, ваш враг ненавидит вас. Возможно, всему виной экономические причины. Монстрами мы называем тех, с кем невозможно найти общий язык. Нам сложно, если не невозможно, понять их поведение, мотивы, склад мышления. У слова «монстра» негативная коннотация. Но в этом случае вполне целесообразно использовать его.
Неужели нам просто следует смириться с тем, что некоторые люди могут быть чудовищами?
Сложный вопрос. Я общался с судьёй, который около тридцати лет имел дело с самыми отвратительными преступниками. Мой брат работает следователем у общественного защитника. Оба солидарны, что когда вы начинаете общаться с человеком, которым убил собственных детей или совершил какой-то другой ужасный поступок, то они перестают казаться монстрами.
Помню, как брат рассказал о таком человеке, которого в самый раз можно назвать монстром. Спустя несколько часов они начали обсуждать музыку и оказалось, что их вкусы во многом схожи. Возможно, оба курят. Внезапно вы очень похожи. После такого сложно считать человека просто монстром.
Тот судья отлично высказался. Он сказал: «Их поступки чудовищны, но я не могу назвать их чудовищами. Я думаю, что в дальнейшем решает закон. В юриспруденции есть категория, когда они говорят: «Хорошо, вы напились или упоролись и рассердились, а затем совершили ужасное убийство».
В юридической практике США есть восхитительный термин, родом из XIX века, который называет таких людей владельцами «злокачественного сердца». Термин на само деле является частью определения общего понятия «злоба» и фигурирует в Уголовном кодексе Калифорнии. Подразумевается, что это человек, который совершает и, возможно, наслаждается болью других людей. Я полагаю, что это интересный случай, потому что закон таким образом подразумевает, что есть люди, которые гнилые изнутри и их нужно отделить от общества. Они не совершали чудовищных поступков, не впадали в сумеречное состояние. Они просто монстры.
Можно ли отдельно рассматривать личность и её поступки? Ведь мозг один.
Ага, это так называемые «народные категории», которые однако часто превалируют в законодательстве. С одной стороны, если я выбираю нейронауку, то быстро склоняюсь к детерминизму. Если бы мы забрались в голову Стивен Паддока, нашли бы там опухоль? Учитывая, что нет никакого мотива, я могу попытаться рассмотреть его действия с этой точки зрения. Нам нужно больше информации.
Но вы правы: можно ли отдельно рассматривать ужасные поступки и личность, которая их совершает? С другой стороны, нам нужно различать людей, которые творят нечто ужасное, утратив контроль и тех, кто преднамеренно наслаждается своими поступками? Вот почему такой термин, как «характер», до сих пор отлично работает в гуманитарных науках. С точки зрения нейронауки, ага, в мозге не может появиться отдельный гомункул, который будет во всём виноват, но, возможно, возникла ошибка при передаче импульсов.
Как вы считаете, любой человек может превратиться в монстра?
Я полагаю, что любой человек способен на чудовищные поступки, но настоящих монстров среди нас единицы. Наше дарвиновское наследование обеспечивает всех адаптивными формами агрессии, но родительское влияние и культурное воспитание обусловливает и подавляет наши хищные инстинкты. У психопатических личностей обычно наблюдаются нехватка воспитания или особенности культуры в тандеме с аномалиями головного мозга. Таким образом, некоторые идеологии, такие как джихадизм или империализм, могут превратить подавленную личность в монстра. Скверные идеи могут перенаправить наши просоциальные эмоции и развить злокачественное сердце.
Кто виноват, что к власти приходят ужасные тираны?
Тиран особо притягателен людям и политическим силам, которые ощущают некую угрозу. В истории есть сотни прецедентов. Социологи и антропологи окрестили это явление «феноменом большого человека». Многие из них согласны с тем, что когда группа ощущает угрозу, так ещё вдобавок их основные потребности не удовлетворяются, то у харизматического тирана существенно повышаются шансы захватить власть. Так было с Гитлером. Так вышло со Сталиным. Я некоторое время проживал в Камбодже и мне известно многое об истории «красных кхмеров» и Пол Поте. Но даже Платон заявлял об аналогичном ещё в «Государстве».
Что интересно, сложно критиковать или парировать, потому что тиран или чудовищный лидер обязан быть агрессивным. В этом его работа. Неважно насколько иррациональны или бессмысленны его поступки, настолько сложно с ним взаимодействовать. Все эти вещи относятся к «добродетелям» чудовищного лидеров. Возьмем, к примеру, Дональда Трампа, который называется Ким Чен Ына «толстым коротышкой». Обращение Трампа, как мне кажется, скорее к его сторонникам, ведь теперь Трамп выглядит сумасшедшим, и, возможно, другие серьёзные люди или вожди будут признавать и уважать другого сумасшедшего. Такой себе эффект сдерживания. Также эта теория объясняет, почему чудовищный лидер остается у власти.
Что вы имеете виду, когда пишите, что у монстров есть нравственная цель?
Монстры могут быть частью нашего нравственного воображения в качестве определения того, кем бы нам не хотелось быть. Очевидный пример — джихадист, отрезающий голову журналисту. Но есть другой пример — Эбенезер Скрудж. Наша литература и искусство создают иконы безнравственности, которые помогают сформировать наше поведение и мышление. Многим людям нравится сериал «Ходячие мертвецы», потому что это своего рода подготовка. Не верю, что когда-то наступит зомби-апокалипсис, но мне интересно, что случится если всё рухнет, и мы останемся без электричества и запасов еды. Что произойдет если современное общество окажется в катастрофической ситуации? Многие из сценариев про монстров своего рода подготовка к тому, что может произойти с людьми.
Назовите своего собственного монстра.
Я боюсь глубины и мутной воды. Они меня буквально парализуют, потому что я боюсь морских монстров. Глупо и бессмысленно. Но благодаря своим страхам, я заинтересовался этой темой.
Итак, как это работает?
Когда вы изучаете философию, то возникает предвзятость направленная против иррациональности. Ведь рациональность обязана быть великим светочем психики, которая объясняет сверхъестественные и иррациональные страхи. Всё, что вам нужно сделать — это тренировать свой ум, и вы сможете очистить фундамент психики с помощью разума. Со временем я начал понимать, что это не совсем так. Разум — это не просто большая операционная система. Он построен на гораздо более масштабной и более древней операционной системе, которую можно назвать эмоциональной операционной системой. Существует много исследований, демонстрирующих, что рациональная или когнитивная поведенческая терапия едва ли помогают людям одолеть мучительные фобии. Всё намного сложнее.
Какую роль тут играет парализующий страх?
Я полагаю, что нам понадобится ещё десять или двадцать лет, чтобы разобраться в этом, но я уверен, что такие нейробиологи, как Яак Панксепп, Антонио Дамасио, Кент Берридж и Ричард Дэвидсон, рано или поздно сумеют нам всё объяснить. Эти мыслители считают, что есть некая врожденная эмоциональная составляющая, которая достаточно гибкая, чтобы охватить опыт. Я думаю, что такое мнение верно, хотя в настоящее время его критикует Лиза Фельдман Барретт. Но я действительно не согласен с её теорией сконструированных эмоций. Она ограничивается концептуальным пространством ума.
Её мнение по поводу эмоции — это конструкции, с помощью которой мозг пытается осмыслить мир.
Да, и я полагаю, что её идеи пригодятся в определённой области психологии, а именно для разрядки человеческой психической жизни. Но я настолько закоренелый дарвинист, поэтому сомневаюсь, что эмоции работают именно так. Есть более тонкие виды эмоций, чувство страха или ennui или другие эмоции, основанные на языке, которые отлично подходит для идей Барретт. Но я полагаю, что у наши основные аффективные системы схожие с млекопитающими. Она отрицает это, и тут уж я никак не могу согласиться с ней. Баррет чересчур интеллектуализирует эмоции — видя их как концепции — и таким образом не может объяснить эмоции у животных и младенцев. В конечном счете, история страхов, фобий и ужаса должна быть связана с древними эмоциональными системами.
Как монстры привели вас к написанию книг о воображении?
Я долгое время рассуждал об образах. Задолго до того, как мы создали письменность и написали первые повести, наш мозг уже создавал различные образы. Нам нужно было каким-то образом общаться с помощью изображений и знаков тела прежде, чем у нас появился язык. И тогда я задумался, сколько же лет воображению. Появилось ли оно вместе с языком, или мы могли общаться с помощью изображений задолго до того, как у нас появился язык? Я чувствую, что существует множество способов познания и общения между людьми, которые не используют язык: жестикуляции, невербальные сигналы, танец или рисование, например, пещерные изображения в Ласко или Шове. Существует целый язык воображения, который предшествовал пропозициональному мышлению.
Разве эта древняя творческая жизнь всё еще существует внутри нас?
На мой взгляд, да. Она до сих пор с нами, однако под гнётом пропозиционального мышления. Сейчас мы очень умело пользуемся нашими мозгами. Вот, что вы делаете, когда воспитываете ребенка. Нас всех учили тому, как контролировать наш разум так же, как нас учили дисциплинировать наше поведение. Но благодаря искусству мы можем отключить наш неокортикальный редактор и отправиться в путешествие по нашему разуму.
Чем бы вы занимались, если бы не были профессором философии?
Я разрываюсь между музыкой и изобразительным искусством, но я определённо был бы каким-то художником. Я до сих пор художник. Мне просто не платят за это.
Оригинал: Nautilus
Автор: Кевин Бергер
Дата: 19 октября 2017