Любимов дебютировал на Таганке без раскачки, сразу. Он обладал существенным запасом двух важнейших качеств, определяющих судьбу гения, — жизненной энергии и человеческого опыта. Первые же спектакли ошарашили зрителей. Советский театр всегда был склонен к нравственной монохромности и дидактизму в различении добра и зла. Режиссер одним мановением руки отменил эту душеполезную простоту.
Все привыкли, что положительный герой должен быть хорошим, а плохой — отвратительным. Явление Любимова обозначило точку перелома: вдруг нашлась возможность больше сказать о человеке, а не о ситуации, обнаруживалась двойственность добра и зла, неоднозначность решений. Нравственные границы, возводимые десятилетиями кропотливого труда, внезапно рухнули. Четкость моральных ориентиров превратилась в вечно ускользающую, мучительную тайну жизни.
