Александр Сорге — колумнист
Мир охватила новая золотая лихорадка. Только современные старатели скупают не кирки и лопаты, а видеокарты и ASIC, чтобы добывать цифровое золото — криптовалюту. Мир окончательно сошел с ума. По крайней мере, так считает основатель Dogecoin — виртуальной валюты, капитализация которой в середине января перевалила за два миллиарда долларов. И это притом, что обеспечивается Dogecoin лишь одноименным мемасом. Лжепророки уже начали трубить о том, что крипта — это надувательство и обман. Однако истина заключается в том, что абсолютно любая валюта, какой бы надежной она ни была, – лишь плод человеческого воображения. Просто какую-то придумали дяденьки в академических мантиях, а какую-то — программисты-самоучки.
Холодным декабрьским вечером портлендский программист Билли Маркус, как обычно, листал мемы. Неожиданно ему в голову пришла мысль: а почему бы не создать свою криптовалюту, обеспечив ее самым твердым активом: мемом про собаку Doge породы шиба-ину? Идея объединить два самых хайповых тренда интернета понравилась сиднейскому маркетологу Джексону Палмеру, и они создали Dogecoin. Виртуальный мем стал торговаться на биржах за вполне реальные деньги. Низкая стоимость, простота использования и вирусное название обеспечили бешеную популярность криптовалюте. Виртуальный Клондайк начал привлекать все больше и больше майнеров. Они стали добывать валюту, раскаляя фермы с видеокартами добела и оставляя без света мирные китайские поселки. Когда к делу подключились спекулянты, курс мемовалюты начал расти. Все это привело к тому, что уже через два месяца капитализация крипты достигла 100 миллионов долларов. Ситуация все меньше нравилась Палмеру, ведь в своем детище он видел реальную альтернативу расчетам как наличными деньгами, так и с помощью банковских операций. Но Dogecoin постигло проклятие других криптовалют — он превратился в финансовый инструмент, на котором любой желающий мог нагреть руки: к 2017 году его стоимость выросла на 400%. В итоге Джексон собрал свои чемоданы с деньгами и вышел из проекта, попутно обозвав всех сумасшедшими. И самое забавное, что в словах сиднейского маркетолога действительно есть доля правды.
Для того чтобы разобраться в этой криптовалютной истерии, нужно понять, что это вообще за валюта и откуда она берется. Представьте, есть кооператив “Биток”, в который может вступить любой желающий. В нем предлагают приобрести немного битков — валюты этого кооператива, которой можно обмениваться с другими участниками. На руки, естественно, никто никаких монет не получает: все расчеты происходят исключительно на бумаге. Андрей дает Белле два битка. Эта транзакция записывается в первую тетрадь:
АНДРЕЙ ДАЛ БЕЛЛЕ ДВА БИТКА
Затем Белла расплачивается с Валей. И тут в дело вступает майнер Максим: он заводит вторую тетрадь, куда переносит данные из первой и записывает новую транзакцию — между Беллой и Валей. Но данные из первой тетради он не просто переносит — он шифрует их с помощью специального устройства, которое превращает текст или любые данные в произвольный набор букв и цифр — хеш. В результате запись во второй тетрадке будет выглядеть следующим образом:
БЕЛЛА ДАЛА ВАЛЕ ТРИ БИТКА (НОВАЯ ТРАНЗАКЦИЯ)
84D1605938221A85152D656CFD8F95664B5D659F048D0E6A5A100AD4C268DD4C
(ХЕШ ПРЕДЫДУЩЕЙ ТРАНЗАКЦИИ АНДРЕЯ И БЕЛЛЫ)
И так далее. Каждый раз, когда происходят новые транзакции, Максим заводит новую тетрадь. При этом если он шифрует одинаковую информацию, то и хеш получается одинаковый, а если разную, то и строки различаются. Поэтому каждая следующая тетрадь связана с предыдущей, и если Максим или другой недоброжелатель захочет изменить данные о транзакциях в одной из тетрадей, то при проверке возникнет несоответствие: хеш-значение в следующей тетради будет отличаться, и злоумышленнику придется переписывать все следующие тетради. Естественно, Максим занимается всей этой волокитой не за спасибо. В качестве вознаграждения за проделанную работу в каждой тетради он выписывает себе несколько битков.
В реальности никто никакими тетрадями не пользуется, но суть примерно та же. Майнеры создают цифровые блоки информации. В каждый новый блок, помимо новых транзакций, записывается захешированная информация из предыдущего блока. А значит, каждый новый блок содержит в себе информацию обо всех когда-либо совершенных транзакциях. Процесс создания блока и называется майнингом. Если в новом блоке нет противоречий, он включается в базу данных: получается длинная цепочка взаимосвязанных информационных блоков. Поэтому технология и стала называться блокчейном. Откуда же берутся новые койны? Из воздуха. Биткойн и любой другой койн — это такое большое человеческое спасибо майнерам за то, что они обеспечивают работоспособность системы. Без этого никто не стал бы работать и создавать новые блоки. Но за этим вознаграждением абсолютно ничего не стоит: система не добывает золото и даже не генерирует прибыль, как какая-нибудь компания. Это просто запись в базе данных о том, что Максиму начислено столько-то воображаемых монет. Но неожиданно этими воображаемыми монетами стали обмениваться и торговать на биржах, и “спасибо” стало возможно поменять на вполне реальные хрустящие доллары.
“Будь у меня небесные шелка…”
В середине декабря курс биткойна достиг абсолютного максимума: за одну виртуальную монету давали больше 19 тысяч долларов. Одни кусали локти, другие подсчитывали прибыль, но большинство просто недоумевало: откуда такие цифры? И почему унция золота стоит почти в 19 раз дешевле? Биржа — штука хитрая, там можно толкать все, на что покупатель найдется. Причем цена часто вообще не зависит от товара: будь то бочки нефти, акции или еще что-то. Напомню, что цена — это денежное выражение стоимости, то есть то количество денег, которое вы готовы отдать за товар. И тут, как всегда, возникает задачка о двух стульях. На одном стуле — справедливая цена. К примеру, есть дед, который гонит самогон и продает его по 100 рублей за бутылку: 70 рублей он тратит на ингредиенты, 20 откладывает на новый самогонный аппарат (потому что старый изнашивается) и 10 кладет в карман — как награду за свои труды. Но справедливость — это не про биржу. На втором стуле — спекулятивная цена, которая формируется искусственно, исходя из спроса и предложения. Один хипстер, который попробовал дедовский самогон, пишет в своем блоге, что бухать виски — уже не модно и надо переходить на натуральный, экологически чистый продукт. А то, что после него ухудшается зрение, — это даже плюс, ведь можно будет носить очки в модной оправе. Другие хипстеры начинают скупать этот самогон. Дед от такого счастья отходит в мир иной, а цена на самогон подскакивает до тысячи рублей — спрос-то не падает, а бутылок остается все меньше. И плевать, что красная цена этому пойлу — 100 рублей. Так продолжается до тех пор, пока кто-нибудь полностью не ослепнет. И тогда бедные хипстеры начинают избавляться от бутылок — цена падает. В результате может получиться так, что этот самогон никому и даром нужен не будет. Но всегда найдутся те, кто захочет на этом движении цен подзаработать: купить подешевле и продать подороже. Они-то искусственно и подогревают цены, когда все идет хорошо, и обваливают их, когда корабль начинает тонуть.
Можно долго рассуждать, хорошо это или плохо, но примерно так работает фондовый рынок. Торговля на рынке — это торговля ожиданиями. Если трейдеры и инвесторы ожидают, что цена бумаг будет расти, они будут покупать эти бумаги до тех пор, пока не замаячат риски падения цены на них. И неважно, обусловлено повышение цены объективными факторами, такими как рост прибыли компании, или просто спекулятивным ажиотажем. Главное — успеть вовремя купить и вовремя продать. Поэтому спекулятивная цена часто зависит от справедливой чуть больше, чем никак. До определенного момента. Примерно так и получилось в середине 90-х годов. Тогда все решили, что Всемирная сеть — это стильно, модно, молодежно, и стали вкладываться в акции интернет-компаний. Цены на них росли, и все было хорошо, пока инвесторы не осознали, что большинство контор, в акции которых они вкладывают деньги, основаны двумя немытыми хипарями, а из имущества у них — только компьютер в мамкином гараже и раздутый рекламный бюджет. В конце концов пузырь доткомов лопнул, ведь акции торговались по искусственно завышенным ценам. А теперь скажите мне, чему равна справедливая цена материально ничем не подкрепленной строчки в электронной базе данных? Стоимость биткойна сегодня формируется точно так же. Синтетически, просто за счет ажиотажного спроса на него. Забавно, но на самом деле справедливая цена абсолютно любой валюты равна цене бумаги, на которой она напечатана. То есть (сюрприз!) тоже стремится к нулю. Потому что использовать такую цветную бумагу можно разве что для розжига камина. Да, у любой страны есть золотовалютные резервы. Но вас к ним подпустят ровно на такое расстояние, с которого снайперу будет удобно всадить в вашу черепушку кусочек свинца. И если до 60-х годов прошлого века на грязной американской бумажке была надпись: payable to the bearer on demand, гипотетически позволявшая вам обменять доллар на золото, то после того как Шарль де Голль провернул величайшую “аферу” XX века, ее быстро убрали. И теперь абсолютно все мировые валюты являются фидуциарными, то есть не обеспечиваются ничем, кроме честного слова Центробанка и правительства. Я уже писал об этом ранее. Эти институты законодательно устанавливают, что на этом клочке земли будут обращаться красные бумажки, которые равны десяти желтым бумажкам. А если не согласны, добро пожаловать в казематы. Золото оставьте дядям в костюмах-тройках, а сами играйтесь цветными фантиками.
Любая валюта — это товар, который существует просто потому, что в нем есть необходимость. Практиковать бартер в современном мире — извращение. Мешки с зерном таскать с собой неудобно, а золота на всех не напасешься — вот и был создан универсальный эквивалент стоимости, который красиво выглядит и элегантно достается из бумажника. И курс национальной валюты во многом определяется тем же фактором, который определяет цену криптовалюты — спросом. Сильная экономика производит много товаров, которые продает за свои цветные бумажки. Потребители хотят купить эти товары, а инвесторы — урвать кусочек пирога и вложиться в богатую экономику. Возникает спрос на валюту этой страны — курс растет. Это как если бы гипермаркеты начали выпускать свои банкноты. Тогда спрос на валюту какой-нибудь крупной торговой сети, например “Синяк”, был бы больше. Просто потому что большинство людей покупают выпивку именно в ней. Соответственно, ваш сосед-алкоголик просил бы у вас взаймы именно в “синяках”, ведь он в пятницу пойдет именно туда. Так что и традиционные, и криптовалюты — обычное надувательство, просто в разной обертке.
“Но я — бедняк, и у меня — лишь грезы”
В конце XIX века в Сан-Франциско был такой городской сумасшедший Нортон Первый, самонареченный император. Как всякий порядочный император, он выпускал собственную валюту, которую охотно принимали в магазинах, а банки обменивали на доллары. Видать, джентльменам с западного побережья было совсем скучно. Однако представим, что завтра я тоже начну выпускать свои деньги, которые точно так же, как и государственные, не будут ничем обеспечены. Скорее всего, даже в колыбели демократии — Соединенных Штатах Америки — меня почти сразу же нарекут экстремистом и отправят в застенки, потому что я “подрываю экономическую безопасность страны” и вообще мошенник. Ключевые слова — скорее всего. Потому что частная, или локальная, валюта обладает одним преимуществом: она может стать неплохим анаболиком для экономики региона и вывести ее из застоя. Логика проста: экономика города может прийти в упадок из-за оттока капитала. Горожане тратят свои кровные в местных магазинах, а магазины закупают товар в соседнем городе или даже за границей. А когда вводится локальная валюта, которая обращается только на территории этого города, ни у местных жителей, ни у торговцев не остается иного выбора, кроме как тратить ее внутри города — прибыли не выводятся из региона. Удачным примером использования локальной валюты можно считать оборот в австрийском городе Вергль “свободных денег”, концепция которых была предложена экономистом Сильвио Гезеллем. После их ввода в 1932 году в городе были построены мост, бассейн и лыжный трамплин. В то время как экономики других европейских городов переживали не лучшие времена, безработица в Вергле снизилась на 25%. Люди стали платить налоги, были погашены почти все задолженности.
Более свежим примером является итакский час — валюта, которая используется в американском городе Итака с 1991 года. Часы имеют фиксированный обменный курс: один час равен 10 долларам вне зависимости от спроса и предложения. Но, к сожалению, это скорее исключение, чем правило. Все государства боятся играть с локальными и любыми другими валютами. Особенно правительства раздражают те деньги, которые сложно контролировать или регулировать. Ведь если локальная валюта получит плавающий обменный курс, она сможет конкурировать с другими валютами. В богатый регион со своими деньгами начнут перетекать инвестиции — спрос на валюту этого региона начнет расти. Это как если бы появилась новая торговая сеть, пусть не такая крупная, как “Синяк”, в которой цены были бы ниже, а качество — выше. И тогда встает закономерный вопрос: зачем использовать федеральную валюту, если наша ничем не хуже? А это уже попахивает сепаратизмом. Власть всегда находится в руках того, кто контролирует печатный станок. Именно поэтому, несмотря на успех “свободных денег”, национальный банк Австрии запретил печатать эту валюту. Ведь зачем конкурировать, если проще заставить использовать нужные бумажки?
“Мои ты топчешь грезы”
За время своего существования деньги обросли множеством побочных функций: из меры стоимости они превратились в инструмент ростовщиков, направленный на их обогащение. Экономист Сильвио Гезелль мечтал, чтобы деньги стали тем, чем они и должны были быть изначально, — всего лишь средством обмена. Успех его “свободных денег”, которые позволили австрийскому городу выйти из кризиса, объяснялся не только тем, что это была локальная валюта. Деньги Гезелля целенаправленно обесценивались: каждый держатель такой валюты был обязан уплачивать налог с той суммы, которая у него оставалась в конце месяца. Это привело к тому, что люди не копили деньги и не давали взаймы под проценты, стремясь обогатиться, а старались их быстро потратить. Примерно этого хотел и Джексон Палмер. Сегодня блокчейн может дать “свободным деньгам” вторую жизнь. И реализовать механизм, придуманный австрийским экономистом, будет гораздо проще, чем в Европе 30-х годов. Криптовалюты уже начали успешно конкурировать с традиционными деньгами. Но, в отличие от любых других локальных, или частных, валют, криптовалюту практически невозможно уничтожить. Да, ее можно запретить, но от этого она не перестанет существовать. Для ее ликвидации нужно будет выкрутить руки половине майнеров, что, конечно, возможно, но потребует колоссальных усилий. Тот же биткойн анонимен, для осуществления транзакций не требуется одобрения третьих лиц. В отличие от банковских переводов, когда платеж может быть заблокирован банком, так как вы являетесь “нежелательным лицом”, потому что пишете плохие комментарии про маму президента совета директоров. Или про другого президента. Банк решает, осуществлять ваш перевод или нет. Майнерам же все равно, чьи деньги переводить, лишь бы операция соответствовала формальным требованиям. К тому же биткойн обладает важнейшим преимуществом: эмиссия криптовалюты осуществляется самими майнерами (собственно, награда за майнинг) и ограничена заранее известной величиной. Эмиссия классических валют зависит исключительно от прихоти Центробанка: он может напечатать столько бумажек, сколько потребуется. К тому же биткойн-кошелек — это исключительно ваша собственность, в отличие от кредитных и дебетовых карт. Цветастые куски пластика — это не электронный кошелек, а всего лишь ключ, который предоставляет доступ к вашему счету. Ваши деньги являются вашими лишь номинально, они лежат в банке, и этот самый банк с молчаливого согласия некоторых может сделать с ними все, что угодно: заморозить, ссудить кому-нибудь (что они и делают) или просто изъять “во имя великой справедливости”. Самое смешное, что вам не принадлежат даже эти дебетовые или кредитные карты: ключ от банковской ячейки — это тоже собственность банка, которой он великодушно разрешил попользоваться. Если не верите, откройте любой договор банковского обслуживания. В то время как биткойн-кошелек — это ячейка, которая принадлежит вам и только вам. Правда, если вы ее потеряете или у вас ее украдут, возместить ущерб будет некому.
Человечество уже давно погрузило себя в виртуальную реальность. И для этого не понадобились ни VR-шлемы, ни злобные машины, подключающие людей к матрице. Достаточно было населить наш мир символами, за которыми ничего не стоит (это то, что Платон, а позднее и Бодрийяр называли симулякрами). “Симулякр никогда не скрывает правду, он и есть правда, которая скрывает, что ее нет”. Симулякры — лишь плоды нашего воображения. Они сколько угодно могут походить на реальность, но никогда не будут являться реальностью. Но, несмотря на это, некоторые из них так прочно вплелись в ткань действительности, что уже почти неотделимы от нее. И деньги являются главным симулякром нашего мира. Ведь банкнота — это всего лишь кусок бумаги с замысловатыми узорами. Да, она отождествляется с ценностью, но ценностью не является: это не драгоценный камень, это не золото. Это всего лишь кусок бумаги. Но благодаря ему перераспределяются вполне реальные ресурсы. Этими кусками бумаги финансируются войны и строительство космических кораблей. Потому что за этими бумажками стоит вера. Вера в то, что их можно обменять на что-то ценное. Мы все негласно договорились верить в ценность денег. И абсолютно вся валюта, будь то доллар, евро или биткойн, держится на этой вере. Потому что в деньгах есть необходимость: без них жить было бы гораздо сложнее. Так если любая валюта — лишь сорт симулякров, то не лучше ли верить в тот, который принадлежит только тебе и не зависит от прихотей чейрменов, восседающих в высоких башнях?
В нашей телеге
И на нашем сайте
