«В сегодняшнем мире, когда люди могут вести онлайн-трансляции в реальном времени или публиковать свои мысли в социальных сетях, казалось бы, цензура должна быть невозможной» — пишет Зейнеп Туфеки в нашем специальном материале, посвящённом свободе слова в сети. Но интернет не только дает всем голос, он также имеет бесчисленные способы наказания людей за их слово.
Писательница-афроамериканка привлекает внимание к расистским высказываниям — и получает блокировку в Facebook. Автор подростковых романов наблюдает, как тема её неопубликованного труда вызывает огненную бурю в Twitter ещё прежде того, чем кто-то его прочтет. Мусульманская правозащитница идёт по пути самоцензуры, а затем надеется, что белый человек выскажет то, что она думает. Известный консерватор внезапно становится одной из самых больших целей крайне правых троллей. Инженер Google пишет противоречивую записку и мгновенно становится злодеем для одной армии онлайн-читателей и героем для другой.
Это всего лишь несколько историй, рассказанных от первого лица, которые показывают, что значит жить и писать в наш агрессивный и противоречивый золотой век свободы слова.
(здесь и далее — рисунки Магды Антонюк)
Холли О’Рилли
Автор песен и активистка
Была заблокирована Трампом в твиттере и собирается судиться с ним из-за этого
Твиты Трампа тревожили меня, и я писала ответы на большинство его сообщений. Думаю, это случилось одним воскресным утром: я опубликовала GIF с Папой Римским, который смотрит на Трампа, подписав его: «Вот так тебя видит весь мир».
После этого мой телефон был очень тих весь день. Думала, может, он играет в гольф. Затем вечером я вернулась к компьютеру и увидела, что Трамп фактически заблокировал меня. И просто рассмеялась. Я — никто. Не больше чем комар. Сначала не поверила, затем удивилась, обеспокоилась. Потом начала думать, что это неправильно.
То, что я пытаюсь донести, направлено не только на Трампа, но и на других людей, которые читают его блог. Они смотрят Fox News и слушают Раш Лимбо, фолловят Трампа в твиттере, и микроблоги — это, по крайней мере, место, где они могут получить противоположное мнение. Но Трамп блокирует тех, кто не согласен с ним. Если вы посмотрите на его фид-ленту сейчас, то обнаружите там в основном людей, которые восхваляют Дорогого Лидера. Это то, что меня беспокоит. Поэтому, когда Институт Рыцарей Первой Поправки связался со мной и спросил, не хочу ли я обсудить с ними участие в судебном процессе против Трампа, я дала своё согласие. Должностные лица не должны блокировать вас в социальных сетях.
— По материалам Челси Лью
Лаура Мориарти
Писательница подростковых романов
Неправильный взгляд на «проблематику»
За девять месяцев до публикации моего пятого романа «Американское сердце» (American Heart), я получила сообщение по электронной почте: «в твиттере обсуждают расовую проблематику вашего романа». Я подумала, что это странно. Единственное, что было выпущено — это анонс издателя из двух предложений: роман «Американское сердце» повествует о пятнадцатилетней девочке, которая живет в мире, где лагеря для мусульман являются реальностью; однажды она решает помочь мусульманской женщине и пара отправляется в опасное путешествие автостопом по сердцу Америки. Их ждёт встреча с мужеством и добротой в самых неожиданных местах».
Когда я открыла твиттер, то увидела бурную дискуссию, в которой говорилось, что это ужасный роман о превосходстве белых. Затем, в октябре, Kirkus опубликовал рецензию на «Американское сердце». Рецензент назвал книгу «движущимся портретом американской девушки, изучающей свое общество в условиях кризиса».
Те же самые люди, которые были оскорблены анонсом, были еще более возмущены рецензией. Через четыре дня Kirkus выпустили заявление, в котором объявили рецензию недостаточно прочувствованной, хотя рецензент была мусульманкой. Издание убрало материал и попросило рецензента задуматься над ее языком. Поэтому теперь рецензия гласит: «Проблемно, что Садаф рассматривается только через фильтр белого героя».
Я думаю, что большая часть книжной индустрии запугана. Это важная дискуссия, но когда кто-то начинает кричать «Расизм!», это похоже на команду «Огонь!». Люди просто начинают бегать и паниковать. Меня даже сравнили с Мило Йянопулосом (британский журналист, общественный активист и бывший редактор ультраправого издания Breitbart News – прим.ред.). Это нелепо.
Люди говорили: «Вас же не подвергли цензуре», и я согласна с ними. Я – нет, не подверглась, но рецензент моей книги – да.
— по материалам Кэт Розенфилд
Джеймс Дамур
Бывший инженер Google
Уволен за письмо «Идеологическая эхо-камера Google»
В прошлом году я написал внутренний документ, призывающий к более открытому обсуждению политики разнообразия Google, в котором сослался на исследования усреднённых гендерных различий между мужчинами и женщинами. Прежде чем он стал вирусным, ответы от коллег были примерно такими: «Я полностью согласен», «Это правда?» или «Я не согласен, потому что …»
Как только письмо утекло в прессу и соцсети, рациональное обсуждение стало невозможным: экстремисты забили всю дискуссию. Либо «он сексистская свинья», либо «Эти левые — такие дураки». Один из менеджеров сказал: «Я считаю, что надо замолчать эти взгляды; они жестоко оскорбительны».
В реальном мире вы взаимодействуете с близкими людьми. Можете не соглашаться с ними, но по-прежнему нормально общаетесь. Когда речь идёт об аватаре, это уже не человек. Люди становятся жертвами объективизма. Я был объективирован как пример всего расизма и сексизма в мире.
Когда целые темы становятся табу, подобно идее о наличии гендерных различий, обсуждение многих проблем становится невозможным.
Рабочая среда, в которой сотрудники конкурируют и подсиживают друг друга причиняет боль тем, кто предпочитает работать вместе и помогать. Многие мужчины и женщины будут чувствовать себя недооцененными, особенно потому, что к ним не относятся, как к другим. Но люди, которые не знают об этих различиях, увидят просто некомпетентных сотрудников.
В определенные моменты возникал соблазн отказаться от некоторых моментов моей позиции. Но это было бы слишком вредно для общей дискуссии, потому что я сказал то, что есть на самом деле, и если бы отказался от своих слов, то другим будет ещё сложнее говорить об этом. В конце концов пострадают все.
— по материалам Сары Фэллон
Иджиома Олуо
Писательница, активистка, автор книги «Значит вы хотите поговорить о расе?»; редактор theestablishment.co
Была заблокирована на Facebook
Я находилась в самом сердце Монтаны в поездке с двумя моими сыновьями, и единственным открытым местом оказался ресторан Cracker Barrel. Мы были единственными чернокожими людьми в этом местечке южной части Америки, и, казалось, казалось, вернулись в не самое лучшее время для чёрных. Чтобы спустить пар я отправила сообщение в Twitter с вопросом, могут ли эти люди выкинуть из заведения мою черную задницу.
А потом мой телефон просто взорвался. Это было нереально. Некоторые кликбейтные консервативные веб-сайты опубликовали мой твит как вопиющий пример расизма, направленного против белых людей. Люди увидели, что я в пути и выражали надежду, что я упаду в обрыв Большого Каньона. Они надеялись, что мои дети и я погибнут в автокатастрофе. Прифотошопливали мою голову к телу гориллы. Слали изображения тех, кого линчевали. Я пыталась писать жалобу в Twitter, и администрация этой соцсети действительно провела хорошую работу, но в Facebook всё оказалось по-другому. Там я опубликовала скриншоты угроз, чтобы показать людям, с чем мне пришлось столкнуться.
В тот день я собиралась забрать детей из Диснейленда, когда узнала, что Facebook на три дня заблокировал мой аккаунт из-за для публикации изображений преследований, которые я разместила на Facebook. Я начала кричать. Не из-за всей этой ненависти, а из-за осознания того, что наши самые мощные механизмы в социальных сетях могут допустить подобное. И я изо всех сил старалась оградить от данной ситуации детей.
После того, как я написала заметку на Medium об этом, администрация Facebook разблокировала меня и принесла извинения. Но многие черные активисты и писатели не имеют 115 000 подписчиков в Twitter и 53 000 подписчиков на Facebook как я. Такова вот онлайн-жизнь чёрной женщины.
Даже спустя несколько недель после первого негативного комментария, я время от времени паникую, страдаю от повышенного артериального давления и задаюсь вопросом — о Боже, повторится ли это? По сей день я все еще получаю сообщения ненависти о случае в Cracker Barrel.
— по материалам Ниташе Тику
Бен Шапиро
Соучредитель, Daily Wire; консервативный колумнист
О том, как стать жертвой антисемитских высказываний в Twitter
В мае 2016 года я опубликовал позитивное сообщение в Twitter, в котором говорилось, что мы были благодарны Богу за рождение сына. Я сразу же получил поток антисемитских высказываний о его рождении, начиная от мемов с газовыми камерами до тараканов. Альтрайты травят меня с марта, после того как я покинул движение #NeverTrump. Я знал, что они нападают на меня, когда я делаю политические заявления в Twitter, но когда я благодарю Бога за рождение моего сына? Меня ошеломило это безумие.
У вас есть выбор, когда дело поворачивается подобным образом: вы хотите раскрутить скандал побольше? Или попытаетесь игнорировать его? В какой-то момент травля стала настолько ошеломляющей, что я понял, что не могу позволить этому продолжаться. Поэтому мы написали о твитах на Daily Wire.
Я не подавал жалобу в Twitter. Я не являюсь поклонником апелляций к судьям. Если мне нужно выбирать между кучей мусора в реплаях от злых людей и администрацией Twitter, произвольно решающей кого забанить, я выберу мусор. Twitter не применяет свои положения в равной степени ко всем пользователям вне зависимости от политической ориентации, и поэтому я критикую его. Если правые и альтрайты угрожают мне смертью, есть довольно приличный шанс, что Twitter заблокирует их. Если то же самое делают левые, то не факт, что это произойдёт.
Если бы я был ответственным за Twitter, то стандартом было бы следующее: никаких угроз насилия и никаких последствий, которые могут привести к насилию. Это правило будет учитывать фразы вроде «отправим тебя в газовую камеру», вероятно, будет включать: «Ты принадлежишь в газовой камере». Всё остальное – сколько угодно.
— по материалам Веры Титуник
Захра Биллу
Борец за гражданские права
Самоцензура
Несколько лет назад, в День Поминовения (день памяти, отмечающийся ежегодно в последний понедельник мая. Этот день посвящён памяти американских военнослужащих, погибших во всех войнах и вооружённых конфликтах, в которых США когда-либо принимали участие – прим.ред.), я написала в твиттере о своём восприятии праздника. Я не знала как почтить людей, которые, как я считаю, погибли в незаконных войнах. Мои твиты заметили крайне правые и подали их в духе того, что Совет по американо-исламским отношениям, где я работаю, хочет отменить День Поминовения. Мои твиты были и близко не предполагали подобное, но Fox News сделали об этом материал.
И началось. Я получала электронные письма с угрозами в течение нескольких дней подряд. На работе мы перестали отвечать на телефон на целую неделю. Теперь мы получаем новый поток угроз в каждый День поминовения.
Затем, в 2016 году, на Демократическом конвенте Хизр Хан произнес мощную речь. Но снова я почувствовала противоречие. Он делал невероятную работу, но на платформе, которая была ему дана, потому что его сын сражался и умер в очередной незаконной войне. На этот раз я ничего не сказала. Я боялась. Я разговаривала с другими, кто чувствовал себя так, как я, но мы все не решались публично высказаться. Я ложилась спать той ночью и отчётливо думала: «Надеюсь, Гленн Гринвальд напишет об иронии того, что произошло на DNC». Я юрист по гражданским правам, американская мусульманка, и вот я ложусь спать с надеждой что белый человек озвучит те мои чувства, которые я не могу.
Когда я получала угрозы несколько лет назад, я была замужем. Теперь я живу одна. Я часто оглядываюсь, и всегда проверяю закрыты ли ворота. В моем жилом комплексе есть камеры видеонаблюдения. Я живу совсем по-другому, как одинокая женщина-мусульманка. Некоторые правые скажут, что солдаты гибли для того, чтобы спасти мою свободу слова. Но если я высказываюсь подобным образом, они в ответ обещают убить меня,.
— по материалам Марии Стрешински
Оригинал: Wired