В рассказах от первого лица, написанных начинающими авторами, часто отсутствует внятное описание этого лица. Особенно это мешает читателю, если описываются события в одной семье.
Читаю, к примеру, фразу: «Когда я вернулась домой, мама жарила на кухне котлеты, и аппетитный их дух расползался по всей квартире».
Я ничего еще не знаю о персонаже, от лица которого ведется рассказ. Возможно, героиней по сюжету является девочка-подросток, но может быть, это взрослая женщина тридцати пяти-сорока лет.
Тем временем сюжет как-то развивается: «А мама, услышав, что хлопнула входная дверь, подумала, что вернулся папа».
Тут уж я, читатель, строю разные предположения. Мама возится на кухне, и папа на горизонте обозначился: скорее всего это девочка-школьница вернулась из школы или с занятий какого кружка, голодная, и принюхивается к запахам, идущим из кухни.
Дальше может начаться диалог между матерью и дочерью. Мать может спросить, не забыла ли дочь что-то там купить, а дочь как-то огрызнуться или извиниться, если забыла, или вынуть из сумки требуемое и отдать матери.
Такое общение двух неопределенных персонажей может продолжаться довольно долго, но оно не будет цеплять эмоционально читателя, ибо он продолжает оставаться в неведении, кто же участницы диалога. И лишь когда мать упомянет, скажем мужа дочери, упрекнет, в чем-то его, мы переориентируемся в наших предположениях и отметём догадку, что героиня является школьницей. Нередко приходится перечитывать предыдущий текст уже с новым видением ситуации.
Другая ошибка с использованием «я» происходит, если автор-рассказчик рассказывает чью-то историю, где он является как бы свидетелем происходящего. Мы читаем: «Я стоял за углом дома и наблюдал, как из полуразрушенного подъезда один за одним выбирались жильцы. Вот из-за двери, висящей на одной петле, опираясь на палку, вышел статный старик. Следом выбежал мальчишка лет десяти, потом протиснулась в приоткрытую щель женщина с ребенком на руках». Мы, читатели, как-то представляем жильцов, выходящих из подъезда, но остается туманной фигура наблюдателя-рассказчика. Если автор не сообщил нам никаких подробностей, то мысли как-то не к месту застревает на этой фигуре. То ли это мальчик из соседнего дома, как-то причастный к разрушениям в описываемом подъезде, то ли просто любопытный прохожий-очевидец происшествия, то ли психически больной, радующийся неожиданному спектаклю.
А как же начинали свои произведения классики, используя прием «от первого лица» и с учетом того, что в прежние времена были одобряемы пространные вступления и многословие текста?
Откроем для примера роман Достоевского «Подросток». Первые два абзаца (история рассказывается тоже от первого лица) идут несколько предложений о переживаемых рассказчиком чувствах, связанных с началом написания как бы автобиографических записок. Но прежде чем главный герой вступит в какие-то взаимоотношения с другими лицами, уже в третьем абзаце он сообщает о себе: «Я - кончивший курс гимназист, а теперь мне уже двадцать первый год. Фамилия моя Долгорукий, а юридический отец мой - Макар Иванов Долгорукий, бывший дворовый господ Версиловых. Таким образом, я - законнорожденный, хотя я, в высшей степени, незаконный сын, и происхождение мое не подвержено ни малейшему сомнению».
Поэтому снова и снова посоветую начинающим авторам: начиная что-то рассказывать от имени «я», не забудьте описать читателю это «я» в самом начале рассказа или романа.
Приведу еще один пример начала произведения, написанного от первого лица. Это любимый многими роман Сэлинджера «Над пропастью во ржи». Здесь возраст и обстоятельства, в которых находился герой, сообщены не информативным абзацем, как у Достоевского, а переданы с помощью лексики, характерной для подростка. Вот как начинается эта книга:
« Если вам на самом деле хочется услышать эту историю, вы, наверно, прежде всего захотите узнать, где я родился, как провел свое дурацкое детство, что делали мои родители до моего рождения, - словом, всю эту давидкопперфилдовскую муть. Но, по правде говоря, мне неохота в этом копаться. Во-первых, скучно, а во-вторых, у моих предков, наверно, случилось бы по два инфаркта на брата, если б я стал болтать про их личные дела. Они этого терпеть не могут, особенно отец.
Вообще-то они люди славные, я ничего не говорю, но обидчивые до чертиков. Да я и не собираюсь рассказывать свою автобиографию и всякую такую чушь, просто расскажу ту сумасшедшую историю, которая случилась прошлым рождеством. А потом я чуть не отдал концы, и меня отправили сюда отдыхать и лечиться».