20 января 2018 «русская звезда американского джаза», трубач Валерий Пономарёв, отмечает 75-летие. «Джаз.Ру» к юбилею самого известного в мире джазового музыканта родом из России публикует в сетевой версии два текста из своего богатого «золотого запаса»: интервью Валерия Михайловича, которое он дал главному редактору нашего издания Кириллу Мошкову даже ещё до основания «Джаз.Ру», в 1997 г., а также подробный анализ множества джазовых записей из рубрики бумажной версии нашего журнала «Таинственные звуки», которые Валерий Пономарёв выполнял в ходе интервью нашему американскому коллеге Ларри Аппелбауму. Слушаем музыку вместе с ними, знакомимся с музыкальным анализом Пономарёва!
Кирилл Мошков, главный редактор «Джаз.Ру»
«Джаз.Ру» много раз писал о самом известном в мире джазмене русского происхождения. Неудивительно: ведь имя Пономарёва известно по всему миру благодаря его участию в одном из величайших ансамблей в истории джаза. После эмиграции из СССР в 1970-х Поно, как называют его американцы, четыре года играл в Jazz Messengers у великого барабанщика Арта Блэйки. Игра Пономарёва звучит на 11 альбомах Jazz Messengers. С 1981 г., когда у Блэйки его сменил юный Уинтон Марсалис, русский джазмен продолжает работать в Нью-Йорке джазовым трубачом — а это, прямо скажем, непростое дело.
С 1985 г. на американских лейблах, прежде всего Reservoir Music, вышло восемь сольных альбомов Валерия Пономарёва. Он работал в Afro Latin Jazz Orchestra Артуро О’Фаррилла в клубе Birdland, в последние годы постоянно выступает в Нью-Йорке с собственным оркестром Our Father Who Art Blakey, который играет аранжированные Пономарёвым для биг-бэнда пьесы из репертуара Jazz Messengers.
Начать юбилейный материал хочется с фрагментов интервью более чем 20-летней давности, что я взял у музыканта в его первые после более чем 20-летнего отсутствия на родине дни в городе его молодости. Я намеренно почти не редактировал текст. Сейчас-то, после двух десятилетий постоянных приездов в Россию, Валерий Михайлович говорит по-русски как мы с вами — а тогда, после 23 лет отрыва от «живого великорусского языка», русская его речь была ещё совершенно такой, как говорили в Москве в начале 1970-х: современный сленг музыканта ещё практически не затронул. Так что речь Пономарёва того времени — хороший штрих к его портрету… Сам он об этом самокритично говорил так: «Нет у меня возможности часто по-русски говорить, и поэтому язык у меня корявый… Вот мы сейчас наговоримся, и тут я разойдусь и пойму, как надо было сказать, как красиво объяснить — но уже будет поздно…»
«Если человек пришёл с трубой — значит, дело серьёзное…»
О ТРУБЕ
Меня часто спрашивают, почему вы выбрали трубу? Почему вы выбрали джаз? Такого, в общем-то, не бывает. Музыкант не сам выбирает свою профессию. Чувствуешь, будто тебя кто-то выбрал и сказал: будешь играть на трубе. Будешь играть джаз, и всё! Что бы ты потом ни пытался делать, чем бы ни пытался заниматься — единственная твоя настоящая любовь — это труба, её внешний облик, её звучание… и джаз.
ОБ ИСТОРИИ РАБОТЫ В JAZZ MESSENGERS
Надо сказать, что главная причина, по которой я уехал в 73-м — я мечтал играть у Арта Блэйки. Я еще в шестнадцать лет сказал своим друзьям — я буду играть у Арта Блэйки. Никто не поверил, конечно. Когда я попал в Нью-Йорк, я только и думал, как бы увидеть Арта, но это оказалось не очень просто: его в городе не было… Потом он вернулся. В один прекрасный день Арт Блэйки выступал в Нью-Йорке в клубе под названием Five Spot. Я туда пришёл и познакомился с ним. Я тогда первый раз увидел его, я очень хорошо был с ним знаком, но только в плане звука — звучание его оркестра, его инструмента мне было очень хорошо знакомо. Теперь я в первый раз в жизни увидел его живьём. Он стоял передо мной в перерыве между отделениями… приблизительно моего роста, широкоплечий, счастливый, здоровый, очень оптимистичный человек… Я так вот, вылупив глаза, и смотрел на него. Меня уже в Нью-Йорке к тому моменту довольно хорошо знали, хотя я там был, быть может, пару месяцев. И кто-то из публики подошел к нему и говорит: «Арт Блэйки, смотри, тут парень стоит рядом с тобой — Богом клянусь, играет прямо как Клиффорд Браун!» (смеётся) Он мне говорит — ну, давай, представляйся, кто ты такой. Я говорю — я из Москвы, трубач. А он мне: «А где твоя труба?» (у него голос такой низкий был, хриплый)… Я отвечаю — я даже не подумал с собой трубу принести. Он сказал: «Вот принесёшь трубу, тогда будем с тобой разговаривать!..» Ну, конечно, на следующий день — это было во вторник, значит, уже в среду я с трубой там сидел… И у него взгляд был другой. Он понял, что это нешуточное дело. Если человек пришёл на следующий день с трубой — значит, дело серьёзное. И, когда подошел соответствующий момент, он сказал — ОК, можешь подойти и с нами сыграть. Он пригласил играть не только меня, но и замечательного нью-йоркского ударника по имени Джим Лавлэйс. Он совсем не знаменит, но в Нью-Йорке его все знают. И вот я вылез, и этот парень стал играть… Я играл на авансцене, и что творилось позади меня — я не видел. И вдруг я почувствовал, что что-то переменилось. Вдруг я почувствовал себя, как на Малой Бронной, дома, с магнитофоном. Я под магнитофон разучивал свои любимые соло, партии своего любимого оркестра — Jazz Messengers. Я обернулся — так и есть! Арт Блэйки уже заменил Джима, пока я играл, и сел сам играть, его очень это заинтересовало. А то, что происходило дальше, идет уже по словам тогдашнего трубача Art Blakey and the Jazz Messengers — Билла Хартмана. Он мне пересказывал эту историю много раз. Он говорил: «Когда ты начал играть, Арт Блэйки выпучил глаза — не верил ни своим ушам, ни глазам и всей публике всем своим поведением показывал, что он абсолютно ошарашен, изумлёен и в восторге. Это продолжалось в течение первой вещи, потом Арт подошел к микрофону и представил меня публике и сказал мне, чтобы я играл ещё вещь. Я сыграл, после этого он сказал мне, чтобы я ещё играл. Мы сыграли «New York Theme Song». После этого я сошёл со сцены, и Арт меня так бесцеремонно обхватил, и так крепко, что я не мог вырваться — а он потный весь, грязный после игры: два часа играл, весь в поту. И все время повторяет: «ты будешь у меня в оркестре играть. Ты будешь у меня в оркестре играть!» Я сначала воспринял это просто как вежливость. А оказалось, он мне всерьёз это говорил. Через два года после этого — больше, чем через два, почти через три года — Билл Хартман ушел из оркестра, и я проработал в оркестре четыре года, объездил весь мир, записал одиннадцать пластинок…
ДАЛЕЕ: Валерий Пономарёв отгадывает «Таинственные звуки» в интервью Ларри Аппелбауму, которое вашингтонский джазовый радиоведущий и джазовый критик взял специально для «Джаз.Ру». Вместе с Валерием и Ларри слушаем интригующе разнообразные треки из разных эпох истории джаза и читаем, как именно ветеран Art Blakey Jazz Messengers анализирует эти записи, что именно выделяет в игре своих коллег разных эпох и как комментирует услышанное. ЧИТАТЬ на «Джаз.Ру»