Этого человека давно нет на свете, но о нём помнят. Такие люди при всех"но" становятся лицами эпохи. От старта в роли организатора концертов при горкоме комсомола до лучшего продюсера в российском шоу-бизнесе - через 17 лет тюрьмы за валютные операции. С 1989 года и дня смерти Виктора Цоя - директор группы "Кино". Последний "проект" - певец Дима Билан.
– У вас ничего не напутано с отчеством? Насколько я знаю, нет такого имени Шмиль, есть Шмуль.
– Вы правы, правильно будет Юрий Шмульевич, есть такое еврейское имя Шмуль. Отец рассказывал мне, что когда он получал паспорт, то кагэбэшник перепутал и записал его имя Шмиль. Меня ещё иногда называют по-татарски Юрий Шамильевич.
– Вы уже много лет в шоу-бизнесе и знаете всё и всех. Скажите, не похожи ли конкурсы молодых исполнителей на торги для продюсеров?
– Я не могу сказать про все конкурсы и фестивали, хотя в принципе это не исключено. Наш шоу-бизнес, мягко говоря, корпоративен, или, можно сказать, коррумпирован.
– Вы так откровенно это говорите?
– А как же иначе? Разве коррумпированность и корпоративность – это не одно и то же? Одно и то же. Если для достижения корпоративных целей все средства хороши, значит, это коррупция. Взять те же самые конкурсы. У нас нет ни одной независимой компании, которая проводила бы независимый конкурс, так, как это делается за границей.
– Потому что это никому не нужно?
– Так сложилось. У нас же все хотят не напрягаться. Причём это желание есть во всех отраслях, в той же металлургии или любой другой отрасли народного хозяйства. Все стремятся монополизировать рынок. Монополия приводит к отсутствию внешнего нового вливания в рынок. Вот это и есть корпоративность.
– Как вы отнеслись к проекту «Фабрика звёзд»?
– Я хочу сказать, что это очень удачный телепроект с точки зрения производства звёзд. Но, как показывает практика, значимость выпускников «Фабрики» становится всё меньше.
– То есть получается что-то вроде телевизионного кружка пения?
– Из этого проекта уцелело всего несколько человек. «Фабрика» подарила нашей стране новоиспеченных «звёздочек», «звёзд» высокой пробы там не оказалось. Да и кто сказал, что этот проект должен быть «звёздным»? Производство «звезды» – ювелирное дело.
Вот я занимаюсь ювелирным делом – есть алмаз, и я его делаю бриллиантом. На «Фабрике» это производство было поставлено на поток, но из ста участников, может быть, осталось трое, остальное – мишура.
– Вы вслушиваетесь в текст современных песен?
– Это же лёгкая музыка, развлекательный жанр. Не надо так придирчиво относиться к этому. Тем более это нужно молодёжи.
– Иногда кажется, что «Мурка» – просто шедевр в сравнении с некоторыми нынешними хитами.
– Всё зависит от интереса слушателей. Молодёжная эстетика отличается от другой тем, что она создаётся самой молодёжью и для молодёжи. Поэтому в ней не хватает поэтического совершенства. Это модно и стильно, и представляет очень большой коммерческий интерес.
– Если почитать, что пишут о вас в последнее время, то это чаще всего скандалы – то вы журналисту морду набили, то ещё что-то в этом духе. Вы такой скандалист?
– Думаю, что это преувеличение. На самом деле, если имели место протест и возмущение в резкой форме с моей стороны, то, скорее всего, по той причине, что человек не понимал другую форму. Но чтобы кого-то избивать, это не моё.
– А по характеру вы задиристый?
– Что вы! О чём вы говорите? Я вообще насилие ненавижу.
– При вашей-то работе и без насилия? Сожрут ведь…
– Да, съесть могут, но я очень жесткий в отношениях и способен отстоять свою точку зрения, свою позицию. Но без физического насилия.
– Из всех ваших проектов только группа «Кино» была не попсовой, остальное – попса. Почему?
– Что значит попса? Музыка Цоя – тоже популярная музыка. У нас всё время как-то странно разделяют: если группа гитарная, то это рок, а если гитар нет, то это уже попса. На самом деле всё не так. Я один из немногих, кто знает эволюцию музыки. Никакой другой продюсер не знает лучше меня рок или поп-музыку.
В молодости я был страшным меломаном, и у меня была уникальная в Москве коллекция виниловых дисков – около семи тысяч. Я не просто их коллекционировал, я всё прочувствовал.
– Вы хотите сказать, что Цой и Сташевский равнозначны?
– Конечно, нет. В случае со Сташевским я хотел всем показать роль продюсера. Впервые я назвал себя продюсером, когда стал работать с Цоем. Когда он погиб, мне надо было чем-то заняться, и я решил сделать такой проект: найти человека, который бы абсолютно даже не мечтал о карьере артиста, и сделать из него артиста.
– Погодите, после Цоя была группа «Технология» !..
– Да, сначала они появились. Я уже был известным продюсером и поэтому раскрутил их очень быстро. Потом появился проект «Сташевский». Если Виктор Цой был натуральным музыкантом, то Сташевский – продукт шоу-бизнеса.
– Марк Рудинштейн говорил мне, что профессия «продюсер» до сих пор не утверждена Госдумой. Получается, что в России есть продюсеры, но нет такой профессии.
– Это неправильно. Может быть, её и нет в каком-то справочнике, у нас до сих пор многие законодательные акты не соответствуют действительности. Профессия продюсера существует во всём мире. Продюсеры могут заниматься чем угодно – музыкой, кино, шоу-бизнесом.
– А что у вас написано в трудовой книжке?
– Продюсер. Хотя вы правы – такой профессии в России нет. Но я ещё раз вам говорю, что многие законодательные акты у нас в стране устарели. У меня есть лицензия на продюсирование, в ней указано, какие виды деятельности мне разрешены законом – концертная деятельность, продюсирование артистов.
– Вы уже сказали о коррумпированности шоу-бизнеса.
А насколько жёсткая конкуренция среди продюсеров?
– Об этом можно говорить очень много. Помните, была такая премия «Овация» ?.. Состоялось десять церемоний этой премии, и семь раз я получал эту премию в номинации «Лучший продюсер». Я этим нисколько не козыряю, потому что «Овация», как и другие премии, дискредитировала себя. Сейчас уже не секрет, что призы на последних церемониях «Овации» продавались чуть ли не с молотка. Но я ни одну из семи, вручённых мне, не покупал – меня награждали.
Конкуренции я не ощущаю. Есть удачные проекты, есть менее удачные. Главное, я считаю себя независимым продюсером, в этом и есть основа моего «я». Я ни от кого не завишу, хотя в таких условиях, которые есть сейчас, мне приходится весьма сложно.
– Почему провалился такой обнадёживающий проект с Никитой?
– Он очень талантливый музыкант, но в то же время очень своеобразный по характеру. В отношениях со мной он ошибочно думал, что у него нет свободы, он рвался к ней. Я предоставил ему её. В итоге получилось то, что мы видим. Потом он понял ошибочность своего решения, просился назад, но я не счёл нужным продолжать сотрудничество. До сих пор уважаю его, как артиста и как музыканта.
– Но почему ваши проекты до Билана были провальными?
– Ничего подобного! Сташевский был яркой звездой в своё время, он был очень рейтинговым артистом. Другое дело, что он был искусственным продуктом шоу-бизнеса. Про искусственность нельзя сказать, если говорить про Никиту, он очень талантлив.
– Чьей вины в провалах больше – вашей или артистов? Почему вы всё время расстаётесь с теми, с кем работали?
– Ничего вечного не бывает. Дети тоже уходят из семьи – вырастают и уходят. Иной раз они даже не пишут и не звонят родителям. У меня заканчивается контракт с артистами, и они вправе поступать так, как сами того хотят.
Никиту до окончания контракта по его просьбе я освободил сам. С группой «Динамит» у меня контракт был на пять лет, и они изъявили желание его продлить. С Димой Биланом у меня сейчас – один из самых удачных проектов последних лет; в рейтингах он – человек номер один. Недавно он получил премию «Золотой граммофон».
– Не получится, что и об этой премии выяснится что-то такое, как произошло с «Овацией»?
– Об этом, наверное, можно говорить, но я не имею никаких контрактов с «Золотым граммофоном». У меня нет никаких обязательств ни перед организаторами этой премии, ни перед Первым каналом. Я вообще независимый человек. Тем почётнее была эта победа.
– Вы общаетесь с кем-нибудь из тех, с кем работали?
– Никита мне звонит в день рождения, поздравляет.
– Интересно, что ощущали ваши подопечные, когда сходили с олимпа шоу-бизнеса?
– Для них это была большая моральная и психологическая травма. Быть на вершине музыкального Олимпа и потом упасть в пропасть – это обидно и досадно. Про Сташевского я вообще ничего не знаю, Никита где-то ещё мелькает, про «Технологию» тоже ничего не слышно. У меня был конфликт с этой группой, и мы разбежались.
– А что стало с группой «Сокол», которой вы помогали как продюсер до тех пор, пока вас не посадили в 1970 году?
– Она распалась.
– Что же это у вас всё распадается?
– Эта группа вообще существовала в рамках советской действительности. Она, кстати, была популярной, когда у неё закончился самодеятельный период, стала профессиональной. Я им помогал, но стоило мне уволиться из «Росконцерта», группа распалась.
– Они хоть навещали вас в тюрьме?
– Нет. С чего это они должны были ко мне приезжать?
– Хотя бы потому, что вы несколько лет помогали им.
– Во-первых, их никто не пустил бы ко мне. В советское время право на свидание в тюрьме имели только близкие родственники – мать, отец, жена и дети. Друзья могли только писать письма.
– Как вы думаете, почему советским артистам не нужны были продюсеры? Те же Пугачёва, Толкунова, Кобзон, Пьеха стали популярны без помощи продюсеров.
– Такое было советское время. Многие из артистов заканчивали государственные институты и были профессиональными артистами. Кобзон и Лещенко заканчивали консерваторию. Кто-то, может быть, и не заканчивал консерватории, но становился победителем народных конкурсов.
Сейчас эстрада стала доступной, и за деньги можно сделать всё. Но надо различать, кто талантлив, а кто нет. Можно посмотреть Муз-ТВ и определить, кто – талант, а кто – мишура, которая проталкивается благодаря деньгам.
– С вашим арестом какая-то запутанная ситуация. По одной версии, при аресте в 1970 году у вас было изъято 100 тысяч долларов, а по другой – 7675. Так сколько же их было на самом деле?
– Тогда у меня в кармане было 17865 долларов. А про 100 тысяч… Мало ли кто и что пишет.
– А откуда у вас были такие бешеные по тем временам деньги?
– Занимался бизнесом.
– Числясь скромным сотрудником ЦСУ (Центральное статистическое управление. – А.М.)?
– Да, я работал в ЦСУ. Кроме долларов, у меня было ещё и 10 тысяч рублей.
– Вы рассказывали, какими убеждёнными коммунистами были ваши родители. Имея таких родителей, почему вы стали заниматься валютными махинациями?
– Это называлось по-другому – нарушение валютных операций. Раньше на всё была монополия государства, даже на идеологию. Человек был обязан мыслить по-ленински, инакомыслие преследовалось. Коммерческая сделка тоже была монополией государства, и слова «бизнес» не существовало. Только государство имело право торговать, получать прибыль и присваивать её. Сейчас считается нормой то, что человек занимается бизнесом, а тогда были вот такие мракобесовские законы.
– Вспомните, что ещё были расстрельные статьи и за хоздеятельность, и даже за те же валютные махинации. Не боялись, что и вас могли подвести под расстрел?
– Когда меня судили, прокурор требовал 15 лет с конфискацией имущества. Но дали 10. Вот так жестоко меня наказали.
– Как 10? Вы же 17 лет провели на зоне.
– Ещё семь лет я получил во второй раз. И тоже за нарушение валютных операций. Потом меня оправдали по всем статьям.
– Я заметил, что вы не очень любите рассказывать о тех годах. Неприятно вспоминать?
– Недавно я написал книгу о своей жизни, в ней есть страницы и о тех годах.
– Можно ли говорить, что человек выносит какие-то уроки, отсидев в тюрьме?
– Есть такое понятие – если человека хотят упрятать в тюрьму, то его обязательно упрячут, обязательно найдут способ, как его наказать. Но наказание никогда не готовило благородную почву для исправления человека. Если человек попал в тюрьму, нет никакой гарантии, что он исправится в ней. Он выйдет из тюрьмы и будет заниматься тем же, чем занимался, только более изощрённым способом.
– Как же тогда обезопасить общество от преступников? Ведь как-то должны быть изолированы от общества убийцы, насильники и воры.
– Надо смотреть, какие преступления совершил человек. Я считаю, что не совершал никаких преступлений, а всего лишь нарушил определённые правила. Если смотреть на всё это в свете новой идеологии, то это вообще никакое не преступление.
– Сейчас и коммунизм можно критиковать.
– Совершенно верно. Убийство, конечно, это преступление. Но и оно может быть совершено по неосторожности, может быть неумышленным или совершенным под воздействием каких-то обстоятельств. Надо обязательно очень внимательно разбирать каждый конкретный случай, чтобы наказание было объективным и справедливым и соответствовало тяжести содеянного. А у нас как судят? Так чурки делают на заводе «Серп и молот»!
– Вы недавно разменяли седьмой десяток. Как ощущаете возраст?
– Я ощущаю себя вечно молодым.
– Очень заметно, что вы похудели. Это мода что ли такая сегодня – худеть?
– Я похудел не потому, что хотел похудеть и стал придерживаться какой-то диеты. Это помогает мне бороться с моим диабетом.
– Судя по вашим рассказам, когда вы вышли из тюрьмы, то у вас не было ни денег, ни знакомых. Что или кто вам помог тогда?
– Прежде всего, вера в самого себя. Я умею концентрироваться, это и есть отличительная черта моего характера. Особенно никто мне не помогал. Конечно, есть люди, которые поддерживают меня морально, но в шоу-бизнесе я независимый, тут мне никто не помогает.
– Извините, но вера в себя – это что-то абстрактное. Неужели ни с того, ни с сего можно заняться продюсерством?
– Практически я стал заниматься тем же, чем занимался до того, как попал в тюрьму. Было только одно отличие – я стал заниматься этим легально. Я сумел построить определённые отношения с людьми, найти с ними контакт. У меня были целеустремлённость и большая работоспособность. Я не был членом какого-то профсоюза и работал круглые сутки.
– Не было желания уехать в Израиль или на Запад по «еврейской» линии?
– Я патриот своей страны, и как патриот считаю, что человек должен жить там, где он родился.
– Такое впечатление, что вы волк-одиночка. Даже в «Медиастаре» не смогли больше года проработать. Почему у вас такие сложные отношения с коллективом?
– В «Медиастаре» возникла такая ситуация, когда я понял, что будет лучше, если я буду работать один. Да, я мало где работал, но сейчас я работаю в компании, где являюсь и владельцем, и генеральным директором, и генеральным продюсером. Это не очень большая компания, но в ней я есть я.
– Наконец-то?
– Нет. Я никогда особенно к этому не стремился.
– Но у вас нет ничего постоянного.
– Я продюсер. Большую часть своей жизни я занимаюсь продюсированием и буду этим заниматься дальше.
– Не хотелось бы попробовать себя как продюсера в кино, в театре или на телевидении?
– Я с удовольствием попробовал бы это, но сейчас пришло время узкой специализации. Правда, это не значит, что я не смогу руководить заводом. Смогу. Мне даже предлагали это, но я отказался, потому что всегда занимался эстрадой. Почему я должен заниматься не тем, что умею делать лучше? Наверное, я смог бы руководить и банком, но это вряд ли будет мне нравиться. Я занимаюсь и хочу дальше заниматься своим любимым делом.
– Скажите, работа продюсера благодарная? «Звёзды» хоть «спасибо» говорят?
– Я работаю не ради «спасибо». Я работаю ради удовлетворения своих интересов, и мне это нравится. Это можно сравнить с работой садовника, который всю жизнь работает в саду.
Мне нравится творческий процесс, и, хотя шоу-бизнес во главе угла предполагает шоу, для меня важнее творчество, бизнес – потом. Это действительно так. Если бы я был бизнесменом, то я не добился бы тех результатов, которые имею.
Daily Talking, 2005-06-24, Андрей Морозов