А. Шахов
Серия рассказов, очерков и статей о рыбной ловле
Источник: альманах «Рыболов-спортсмен» № 03 — 1953 год
Нет такого рыболова, который не мечтал бы поймать крупную рыбу. Бывает, ловится мелкий окунь, да так, что только успевай вытаскивать. На первых порах кажется, что век провел бы за таким занятием, но проходит час, другой, ведро наполняется рыбой, и становится скучно, и если продолжаешь сидеть на берегу, то только потому, что надеешься вытащить килограммового окуня. Но этого часто, очень часто не случается. Терпеливо досидев до темноты, возвращаешься домой с ведром, которое оттянуло руки. Казалось бы, что еще надо? Но на вопрос соседа, как ловилась рыба, вяло махнешь рукой и с досадой скажешь:
— Поймал много, да только мелочь. Никакого удовольствия!
Охотник за щуками, втайне или явно, всегда мечтает о пудовой рыбе. Проходят годы, мечта не осуществляется, но рыболов не унывает — надежда с ним. Разве не позавидуешь ему? Разве не счастье носить в себе легкокрылую птицу — мечту? Когда этих «птиц» много и одна наряднее другой и всех их стараешься поймать, не счастливая ли это жизнь?
От людей, не испытывающих влечения к рыбной ловле, рыболов отличается уже тем, что он на одну мечту богаче других.
* * *
В бурных таежных протоках верхней Томи я много ловил тайменей. Из них ни одного не было более десяти килограммов. И все же, когда наша экспедиция спускалась на лодке по этой реке, я каждый день ждал, что вдруг за блесну схватит рыбина этак пуда на два. Правда, мой спиннинг не выдержал бы, но, в конце концов, эго было и не так важно — ведь ради того, чтобы испытать, хотя бы па миг, приятное, жгучее чувство, можно поступиться и дорогой снастью. Острые переживания любят все рыболовы.
Узнав, что под осень рыба спускается в Томь, я снова стал приглядываться к каждому перекату, где обычно таймени с громкими всплесками гоняются за мелкой рыбешкой. Но на протяжении нескольких десятков километров встретился лишь один таймень.
Но вот река сузилась, глубокий плес сменился мелью, под лодкой показалась громадная каменная плита. Вода, падая с нее, урчала. Лодка, пролетев над плитой, ухнула в водоворот и закачалась на крутых волнах. То был последний порог.
И вот тут, неподалеку от нас, выскочил из бурунов и со звоном шлепнулся таймень, да какой! Таких великанов мне еще не приходилось видеть. Вслед за этим прыжком последовал другой, третий...
Пока я взял спиннинг, пока поднялся и принял устойчивое положение, течение отнесло лодку от водопада. Но еще не все пропало: день клонится к вечеру, таймень будет жировать до темноты, времени еще много, и он от меня не уйдет. Нужно только поскорее остановиться на ночевку.
Я попросил гребцов причалить к. берегу. Мои товарищи по экспедиции — их было четверо — запротестовали: до вечера еще далеко, можно много проплыть, лесная поляна для стоянки мала, а главное, надо добраться до ближайшего колхоза, где можно купить молока и овощей. Но разве я, рыболов, увидев такого тайменя, мог им уступить?
Мы поспорили. Меня поддержал только один Артем — сборщик трав, неунывающий, веснушчатый парень с веселыми глазами. Он не был ни охотником, ни рыболовом, но вылетевший из-под ног косач или плеснувшаяся рыба волновали его не меньше, чем меня.
Артем любил ходить со мной на охоту и рыбалку, однако не было такого случая, чтобы он попросил у меня ружье или удочку.
Мы с ним настояли на своем и, разгрузив лодку, поплыли к порогу. Наши спутники бросили нам вслед несколько упреков и стали ставить палатку. Они считали себя правыми: ведь и рыба давно не ловилась!
Пока мы добирались до водопада, нашу лодку обогнал катер с маленькой баржей. Он не смог одолеть порог — в последние дни вода сильно спала — и, попыхтев у каменной плиты, повернул назад и остановился на ночевку у берега рядом с нашей палаткой.
Подплыв к стремнине, я бросил блесну сначала направо, в высокие валы, затем налево, в пенистую, более спокойную воду. Этим временем нас отнесло в сторону от потока. Артем повернул лодку к сердитой воде. Так было много раз. Водил я блесну у дна и по поверхности — ни одной поклевки. И таймень не показывался из воды.
— Катер напугал его, — заметил Артем.— Он спустился вниз. Давайте отъедем пониже палатки.
Я послушался. Но и там таймень ничем себя не обнаруживал. Блесна без толку бороздила реку. Руки утомились, да и сам я после целого дня гребли устал. А тут еще неудача с рыбой. Прекратив ловлю, я сел на скамейку. Артем перестал грести. Лодка плыла еле-еле.
* * *
Тихо на реке перед закатом солнца. На голубой, прозрачной воде — покой! И среди деревьев и в голубом воздухе тоже тишина.
Хороша Томь! В верховьях она узкая, бурливая, бежит по предгорьям Алтая среди дремучей, непролазной тайги; ниже Сталинска, на холмистой степной равнине, она умеряет свой бег, и вокруг появляются широкие, спокойные плесы. Вскоре на правом берегу опять показывается лес, на левом же, за поемными лугами, продолжаются пшеничные поля. Потом тайга подходит к реке с обеих сторон.
Август был теплым, золотистым. Солнце всходило ярко, весь день сияло в безоблачной вышине и, красиво позолотив небо и воду, уходило за земную черту. Ветер утихал, незаметно смеркалось, в густой синеве неба вспыхивали звезды... Так было каждый день. Но однажды вечером похолодало, ночью я впервые накинул поверх одеяла полушубок, а утром, проснувшись, увидел на траве иней» сверкавший на солнце.
Три дня стояли утренники. На колхозных огородах померзли помидоры, в тайге исчезли комары. На четвертый день лес неожиданно изменился: среди зеленой листвы берез появились желтые пятна, покраснели молодые осины — в тайге будто расставили красные факелы; на кедрах пожелтела хвоя, рябина зарумянилась, вишневыми стали листья черемухи.
И теперь тайга была такой же красочной. Я перевел глаза на воду—в ней те же разноцветные деревья, багряная заря. Втянул носом воздух — вокруг какой-то новый, бодрый запах. Да ведь это запах осени!
Лодка шла под нависшим кустом черемухи, с ветвей ее свисал хмель. Я сорвал несколько его шишечек-плодов. Размял на ладони и понюхал. Замечательный аромат!
Потом над нами оказалась высокая береза. Желтые, сморщенные листья ее, кружась, неслышно падали на воду.
Осень! И мысли о ней невольно перевел на себя. Виски уже давно седые — значит, подошла и моя осень! Как скоро! Правда. она тоже бодрая и тоже вся в ярких красках, но... как бы осенние дни ни были хороши, всегда вспоминается весна, в ней так много радости!
А тут пришли на память давние неприятности, маленькие ссоры со своими спутниками, неудачи с тайменем, и мною овладела грусть.
Ну, чего повесили голову? Поймаем!
От неожиданности раздавшегося в тишине громкого голоса я дрогнул.
Попробуйте половить здесь, — продолжал Артем.— Тут, должно быть, омут. Ишь, течения никакого, и кругом воронки.
Я начал ловить. Вскоре у берега поймал щуренка. Артем оживился.
Где водится мелкая рыба, там должна быть и крупная,— сказал он.— Давайте-ка постоим здесь. Я брошу якорь.
И Артем спустил с лодки камень на веревке. Якорь спускался долго: омут оказался очень глубоким.
Ловил я всюду у берега, на середине, плеса, выше лодки, ниже ее. Рыба не брала. Солнце зашло, сумерки сгустились, вода потемнела.
Поедем домой. Уже поздно, — сказал я.
Зачем торопиться? Половим еще, какая-нибудь схватит. Нас ведь с рыбой ждут.
Уже без всякой надежды я кинул блесну еще раз к берегу и почувствовал поклевку. От резкой подсечки рыба повернулась, и в темной воде па миг блеснул ее белый живот. Секунда - две небольшого сопротивления, и леса повисла. Катушка закрутилась свободно.
Сорвалось? — спросил Артем с огорчением.
Да, — ответил я, подматывая шнур, лежавший уже на воде.
Но не горюйте — рыба была небольшая.
И вдруг леса натянулась. Я с трудом повернул катушку на пол-оборота. Вслед за этим она, поставленная на тормоз, громко затрещала.
Ого! — воскликнул парень.— Рыба, оказывается, сидит на крючке.
Катушка трещала долго. Задержать ее не было возможности: ручки били по пальцам. Когда шнур смотался метров на двадцать, она остановилась сама. Я начал вращать ее в обратную сторону. Медленно, очень медленно рыба тащилась по дну, удилище гнулось до предела. Подведя рыбу к лодке, я не мог поднять ее со дна. Тяжелая, как большой камень, она была неподвижна. После нескольких подергиваний удилищем вверх рыба метнулась на середину омута. Пролетев опять такое же расстояние, она остановилась. Я снова подвел ее к лодке и вновь подергал удилищем. Повторилась прежняя история. Так было много раз. Желание посмотреть, что это за великан, охватывало меня все больше.
Это, должно быть, тот самый таймень, который играл у порога. Больно упорный он!
Как только Артем сказал это, рыба, не останавливаясь у лодки, помчалась мимо якоря и, миновав его, резко повернула в сторону. Леса, касаясь веревки,, сделала острый угол. Это грозило неприятностями: еще поворот — и она обовьется вокруг веревки.
Парень -бросился поднимать якорь, но в это время рыба повернула еще круче, леса сделала петлю. Мой помощник опустил руки. Теперь леса скользила с трудом. Сильный рывок — и все пропадет.
Эх, эх!..— застонал Артем.— Да как же вы это допустили? — Но рыба не рвалась. Она медленно делала второй круг. И вот леса, обившись вокруг веревки два раза, перестала скользить. Я с отчаянием взглянул на Артема.
Подтяну веревку и обрежу ее около шнура, — решил он.
Это была очень опасная операция: леса натянется, рыба
бросится и оборвет снасть. Я раздумывал, время шло.
Ну что же? — нетерпеливо спросил парень.
Режь!
Вытащив из кармана нож, Артем осторожно потянул веревку к себе. Потревоженная рыба сдвинулась с места и пошла по кругу в обратную сторону. Обойдя веревку два раза и не чувствуя задержки, она устремилась вдоль берега.
Какой он умник! — прошептал Артем, поспешно поднимая якорь. — Теперь гуляй, где тебе хочется.
После этого началось все по-прежнему: длинный пробег — остановка — возвращение к лодке — отдых на дне.
Борьба с рыбой — это самые прекрасные минуты для рыболова. В эти мгновения его чувства обостряются, сердце стучит усиленно. Кроме режущей воду лесы, он ничего не видит, ничего не слышит. Он полон упоения и боязни как бы рыба не ушла.
То же самое испытывал тогда и я. Сосредоточенный, я молча боролся. Артем волновался, что-то говорил, советовал, но не все его слова доходили до моего сознания.
Мне хотелось и скорой победы и в то же время продления счастливых минут. И наслаждался бы я борьбой долго, если бы не существовала привычка. Она побеждает все: и страх и счастье.
Прошло много времени, я привык к однообразным движениям рыбы. Уже без сердечного трепета я подматывал лесу, а потом, когда рыба убегала от лодки, спокойно слушал треск тормоза.
Должно быть, около часу бьемся мы с ним, а он никак не дается, — заметил Артем, стараясь держать лодку на одном месте.
Ничего нет удивительного, что придется здесь ночевать,— сказал я в шутку, обретая дар речи.
Что ж, и ночуем.
Может быть, потянуть сильнее? — спросил я, поднимая со дна упиравшуюся рыбу.
Что вы! Что вы! — испугался мой помощник.— Шнур ненадежный. Оборвется!
Но я все-таки нажал на ручку катушки с силой. Рыба подалась. Еще небольшое усилие с моей стороны — и она покажется у лодки. Но в это время ручка выскользнула из пальцев, тормоз вновь затрещал. Вскоре рыба остановилась, я подтянул ее к себе. На этот раз она не пошла на дно, а потащилась поверху. Скоро она должна быть у борта лодки.
Артем, приготовься!
Мой помощник, бросив весла, схватил стальной надежный багор, которым он всегда помогал мне вытаскивать из воды тайменей.
Хотя сумерки и были густые, но мы все-таки увидели в темной воде широкую черную спину уставшей рыбы. Расстояние между нею и нами постепенно сокращалось. Наконец, она оказалась у середины лодки. Хвост ее доходил почти до кормы.
Да ведь это щука! — воскликнул Артем и, взмахнув багром, с силой ударил им в бок рыбы.
Все кончено. Оставалось только втащить .щуку в лодку. Я облегченно вздохнул и представил себе, как мои проголодавшиеся товарищи обрадуются добыче. Теперь они не будут спешить в колхоз за продуктами, и я на утренней заре смогу поехать к порогу половить того тайменя. Словом, удар багром по щуке родил рой мыслей.
После взмаха руки Артема я ожидал, что он тотчас потащит рыбу в лодку, но вместо этого он поднял багор и окаменел. Щуки у борта не было.
Ушла, — чуть слышно произнес парень.
Да как же ты мог промахнуться? — закричал я.
Артем молчал и глядел на то место, где была щука. Я продолжал держать спиннинг в руках. Тормоз не трещал, удилище не гнулось — значит, рыба сошла с крючка. Рыболовы поймут, насколько было велико мое огорчение.
Забыв о том, что нужно смотать лесу, я с досадой бросил спиннинг в лодку.
— Катушка-то вертится! Зачем же вы кинули удочку? — с укором и в то же время обрадованно крикнул Артем.
Катушка в самом деле вращалась, но совершенно бесшумно: когда мой помощник взмахнул багром, я машинально выключил тормоз. Я схватил спиннинг и передвинул тормоз, который тотчас затрещал. Щука мчалась на середину омута. Борьба началась снова.
Я успокоился. Артем тоже пришел в себя.
— Зря вы на меня накинулись: я ведь не промахнулся. Ударил крепко, а почему она ушла — не знаю, — сказал он, рассматривая свое оружие.
Вдруг парень оживился:
Посмотрите-ка на багор!
На острие держалась чешуя величиной с пятикопеечную монету. Она была настолько крепка, что багор не пробил ее.
На этот раз щука металась недолго. Вскоре она снова оказалась около меня. Артем поддел ее под раскрытые жабры и с большими усилиями втащил на борт. Лодка накренилась, зачерпнула воду. Я помог парню, и через секунду громадная рыба растянулась на дне лодки. Щука долго лежала без движений, Не веря, что нам выпало такое счастье, мы смотрели на нее молча. Потом Артем нагнулся, чтобы взять весла, и нечаянно наступил на щуку. Рыба подскочила и перевалила хвост через борт. Парень упал на нее плашмя, вытащил из кармана нож и вонзил его в голову рыбы. Щука затихла.
После этого мой помощник поднялся во весь рост и взбудоражил тишину тайги диким, радостным криком. То было торжество победителя.
Возвращаясь, он то и дело громко смеялся и восклицал:
Здорово у нас получилось.
Неплохо, — отвечал я.— Зацепилась она за якорь, ну, думаю...
По нескольку раз мы перебирали все подробности борьбы.
* * *
В темноте у палатки светился яркий огонь. Услышав всплески весел, сидевшие у костра завели шутливый разговор.
Наши рыбаки едут.
— Возвращаются поздно — значит, лодка полна рыбы.
Куда же мы будем ее девать? Теперь сколько хлопот
с ней!
Ссора давно забылась. Все были в благодушном настроении.
Лодка стукнулась о берег. К нам подошел Филипп Иванович, маленький старичок — наш повар, он же завхоз, сборщик семян и счетовод.
Как будем выгружать рыбу? — спросил он. — Мешками или бежать в колхоз за телегой?
Нет, Филипп Иванович, не надо ни мешков, ни телеги. Мы поймали всего-навсего маленькую щуку,— ответил я с напускной угрюмостью.
Артем бросил ему щуренка.
И на этом спасибо. Поджарю ее только для вас. Вы трудились больше всех.
А эту возьми в придаток,— сказал Артем, не выходя из лодки.
Ну, давай. Две лучше, чем одна.
Да я не найду ее. Иди сюда, поищем вместе.
Филипп Иванович вошел в лодку и, нащупав руками толстое тело рыбы, с трудом поднял ее.
Действительно, придаток,— сказал он с таким расчетом, чтоб его слышали у костра. — Рыбка невелика.
И, подойдя к костру, около которого вместе с нашими товарищами сидели люди с катера и баржи, он выпустил из рук щуку. Она тяжело и глухо шлепнулась на землю. Пламя огня закачалось.
После изумленных восклицаний и подробных расспросов все заинтересовались, сколько же весит рыба. Моторист принес со своего катера безмен и взвесил ее.
Тридцать девять фунтов, или без фунта пуд,— заявил он. — Хороша, ничего не скажешь!
А сегодня я тоже чуть не поймал рыбу не меньше этой,— заметил баржевой, пожилой человек с рыжей бородкой. — Когда мы подошли к порогу, смотрю между катером и баржей что-то краснеет. Пригляделся: на волнах рыба качается. Дохлая, думаю. Когда же она стукнулась о баржу, то ожила: зашевелила плавниками, перевернулась на живот м поддалась в глубину. Громадная!
Это таймень,— сказал моторист. — Под винт попал, его и оглушило. Таймень всегда бросается туда, где кипит вода. Это для него первое удовольствие. Чего же ты, разиня, багром его не ударил?
Да багор был на корме. А то бы я, конечно, хватил им по башке.
Мне стало понятно, почему я не смог поймать тайменя.
Взволнованный сильными переживаниями, ночью спал я не очень крепко, но утром встал бодрым. Земля от густого инея была на этот раз совсем белой. Факелы в тайге разгорелись еще больше. Высоко над рекой летели на юг гуси.
* * *
Каждая радость оставляет след. Одна меркнет тотчас после рождения, другая живет несколько дней. Есть и такие, которые горят годами. В большинстве случаев это бывает тогда, когда этот огонь мы поддерживаем, ухаживаем за ним. Но таких заботливых людей мало. Большинство из них стремится к новым радостям.
Мои переживания на Томи были настолько сильны, что след от них не исчезал несколько лет. Мало того, он был как бы противоядием против многих огорчений. Случалась какая- нибудь неприятность, ночью вертишься с боку на бок и вдруг вспомнишь, как вокруг лодки ходила пудовая щука. Еще раз переживешь счастье рыболова и крепко уснешь. Недаром мои друзья-рыболовы говорят: поймать большую рыбу — праздник на всю жизнь.
