Будучи в Америке, можно получить один из редчайших религиозных опытов в мире. Это присоединение к скромникам — людям, отказавшимся от большинства благ современного общества. Читайте историю Келси Осгуд в переводе Include.
По дороге в церковь
Дорога, пробегающая через главную деревню Берлина штата Огайо и находящаяся в 90 минутах к югу от Кливленда, давно носит имя «Amish Country Byway» («Дорога к Стране амишей») из-за большого числа путешественников не на автомобилях. Когда проезжаешь по ней, приходится притормаживать, чтобы пропустить конные экипажи, занявшие правую полосу дорожной разметки. Но те, кто ищет «настоящих» амишей в Берлине, будут разочарованы. Поселок больше напоминает Диснейлэнд, чем благоговейное место: игровая площадка для туристов, заполоненная псевдо-магазинами милых и наивных амишей, в которых можно купить плетеные корзинки и открытки с изображениями сельской жизни.
Чтобы увидеть настоящий округ Холмс, в котором проживает самое большее число амишей-меннонитов в мире, следует свернуть с Шоссе 62 и устремить свой путь сквозь череду зеленых холмов, изредка прерываемых крошечными городками с такими названиями, как Чарм (в переводе — Красота) и Биг Преири (в переводе — Широкая Прерия). Мобильная связь перестанет ловить, как только почувствуется витающий в воздухе запах навоза. В прошлое лето я издали увидел здесь амишей: детей, щеголяющих в соломенных шляпах, молодых девушек в традиционных длинных платьях. Они выходили из церкви. У амишей нет особой духовной привязанности к какому-либо месту, как, например, у евреев к Иерусалиму или мормонов к Солт-Лейк-Сити. Это местечко, наряду с округом Ланкастер в Пенсильвании, наиболее близко к воплощению идеи Страны Бога.
Ранее тем утром я познакомился с Алексом Самуэльсоном, 31-летним членом общины амишей-меннонитов Бичи, который вместе со своей женой Ребеккой был моим проводником в течение дня. Алекс предположил, что ему лучше сесть за руль, и оказался прав: он легко ориентировался в запутанной паутине проселочных дорог и показал мне места, которые не могло показать даже всезнающее приложение Siri (особенно учитывая разноплановость сервиса). Так как Алекс относился к амишам-меннонитам Бичи, то ему было разрешено водить машину — Алекс назвал это как верой «автомобильного типа». Однако по правилам общины ему запрещено смотреть телевизор и слушать популярную музыку, ограничено пользование Интернетом. (Эти запреты различаются от одной паствы к другой, хотя некоторые ограничения — например, на владение телевизором — являются общими для всех амишей-меннонитов Бичи.) Как и у всех согласов меннонитов и амишей, вера Бичи является анабаптистской, то есть они не крестят младенцев и детей. Они также верят в свою отделенность от остального мира, что является причиной их особого одеяния (хотя форма одежды зависит от конкретной паствы).
Я договорился встретиться с этой парой, потому что они были частью одного из редчайших событий в Америке: они стали официально новообращенными амишами-меннонитами. На первый взгляд невозможно предположить, что они выросли вне этой культуры. Алекс и Ребекка выглядят как обычная амишская пара: согласуясь со стереотипами, нижняя часть лица Алекса покрыта волосами (борода, но не усы, которые были запрещены еще в те далекие времена, когда усы ассоциировались с военными), на Ребекке надето платье до щиколоток из хлопка и полиэстра, ее волосы собраны в аккуратный пучок и убраны под белый чепец. Алекс является экспертом в области жизни и обычаев скромников: он годами приспосабливался к их образу жизни. Но он также имеет докторскую степень в области сельской социологии, а потому проводит много времени, изучая выбранную им культуру или «размышляя о скромниках», как сам он выразился. (Позже я узнал, что он любит отдыхать, ухаживая за своими многочисленными аквариумами.) Из-за характера своей работы он привык расспрашивать других людей об их религиозной принадлежности, потому во время поездки разговор зашел о моем обращении к ортодоксальному иудаизму. Когда же возможность задавать вопросы снова вернулась ко мне, я спросил у Алекса о его чувствах после первого посещения меннонитской церкви в возрасте 18 лет, когда он уже год как питал восхищение к этой культуре.
«Казалось, что я зашел в комнату, полную знаменитостей», — произнес он. — «Ты так долго думал об этих людях. Они казались такими недосягаемыми, отчужденными и праведными. И вдруг они перед тобой! Они все вокруг тебя!»
Благоговейный, головокружительный, почти похотливый — так скорее всего девочка-подросток расскажет о своей любимой поп-звезде. Но я слышал подобный тон и от некоторых людей, когда начинал говорить об амишах. До появления Интернета эти «желающие быть амишами» писали эмоциональные письма редакторам газет, выпускаемых на территориях с большой численностью амишей. Я разговаривал с одним мужчиной, издающим серию путеводителей по округу Ланкастер в Пенсильвании. Он составил шаблон письма, чтобы минимизировать количество времени, которое он тратит на ответ на такие послания. Теперь же «желающие быть амишами» образовали интернет-сообщества, в которых они обсуждают свое неутолимое желание приблизиться к отдаленным объектам своей святой страсти.
Многие из них говорят, что хотели стать амишами «сколько себя помнят», но большинство видело амишей только несколько раз и мало знает или вообще ничего не знает об их учении. Некоторые рассказывают о желании найти себе партнера-амиша или о своем страхе, что они не будут приняты общиной, потому что они родители-одиночки, разведенные, имеют татуировки или употребляли наркотики. Кто-то боится, что не сможет полностью приспособиться к такому образу жизни, а потому интересуются, можно ли погостить у амишей несколько недель и попробовать пожить согласно их строгим правилам. Хотя некоторые комментаторы и писали, что они стали жить более скромно — отказались от просмотра телевизора или начали одеваться проще, но, тем не менее, большинство, похоже, хотят стать членами общины для изменения своей собственной жизни. Например, как алкоголики, которые ожидают лечения в клинике, чтобы исследовать свои побуждения, стоящие за их привязанностью к спиртному.
Нить, связывающая все эти заявления, показывает неудовлетворенность, а временами почти отвращение, которые эти люди испытывают к современному обществу.
«По моему мнению, наш мир обречен», — пишет одинокая мать пятерых детей на сайте Amish America (в переводе — Амишская Америка). Они используют одно слово для описания жизни амишей — «идеальная».
«Желающие быть амишами» ведут себя так же, как большинство одержимых людей в наши дни: они ищут в Google любые статьи, которые там только можно найти. В ходе своего такого исследования многие находят сайт, созданный Алексом в 2005 году, когда тот посещал колледж в своем родном штате Вирджиния. (В настоящее время он работает в качестве адъюнкт-профессора сельской социологии в местном университете.) Алекс организовал свой сайт, чтобы обеспечить доступ к редким документам по истории и культуре анабаптистов, которые он нашел в библиотеке своего университетского кампуса.
«Затем я начал получать внезапные запросы от людей, которые интересовались посещением церкви, поэтому вскоре сайт стал носить информативный характер», — объяснил он.
Присоединение к амишам является по-настоящему необычным явлением, и тому есть объяснение: кто действительно готов отказаться от современных благ на неделю или более? Опыт же пребывания в общине тех, кто решил стать одним из амишей, разительно отличается от фантазий, которыми переполнены страницы веб-сайтов. Он более тяжек, жестче, медленнее, чем можно себе представить. Это состояние не является и статическим для большинства новообращенных: превращение в амиша никогда не бывает полным.
Однако мы не успели коснуться этой темы более глубоко, потому что Алекс свернул к стоянке бывшего здания начальной школы, в котором ныне община еженедельно проводила службу. Мы опоздали в церковь.
Детство Алекса и его первая тяга к Бог
Алекс родился в 1984 году в округе Лаудон, штат Вирджиния. Он воспитывался в номинально религиозной христианской семье. Его отец был владельцем бизнеса по ремонту фасадов домов, а сами они жили в старом, построенном в викторианском стиле доме, раскинувшемся на 10 акров земли. Иногда на Рождество или Пасху семья Алекса посещала церковь, однако среди них было не принято разговаривать о религии. Его семью, членом которой была также его младшая сестра, можно было бы назвать счастливой. Однако и ей были присущи проблемы, как выразился Алекс, «типичной американской чумы»: соперничество между детьми, разногласия между родителями, чрезмерная любовь отца к выпивке. Последнее особенно ранило Алекса.
Будучи второклассником, Алекс начал испытывать, как он теперь это называет, «раннюю потребность в Боге», хотя тогда и не осознавал этого. Он проявлял инстинктивное отвращение к дизайнерской одежде, особенно к рубашкам с яркими логотипами брендов на груди. «Мне казалось, что они выставляют меня в том свете, который мне был чужд», — рассказывал Алекс. В этот момент я противопоставлял себя и свое детское неугасаемое желание иметь кроссовки Adidas Sambas. Потом его друзья стали использовать в своей речи бранные слова и делиться друг с другом своими «плохими мыслями». Какое-то время он вел себя так же, как и его приятели, но вскоре понял, что «грязная» речь не украшает его. Он поклялся избавиться от дурной привычки.
Он не слышал голоса с небес, умолявшего признать существование Бога. Он не провел 49 дней под смоковницей, размышляя о природе смысла. У него не было видений о Божьем Царстве как о сельской общине людей, давших обет безбрачия. Нет, потребность Алекса проявлялась постепенно и противоречиво. Другими словами, он не связывал свою нелюбовь к ругательствам в речи и рубашкам-поло Ralph Lauren с растущей религиозностью, не чувствовал вины, предпочитая видеоигры чтению Библии. Однако, когда водитель автобуса его младшей сестры, с которым та успела подружиться, предложил детям посетить южную баптистскую церковь в одно из воскресений, любопытство Алекса было достаточно велико, чтобы согласиться. После нескольких воскресных занятий сестра Алекса потеряла всякий интерес, но ее тринадцатилетний брат был впечатлен. Каждое воскресенье он брал один из бесплатных пончиков и направлялся в церковь. Через год он был крещен.
Будучи подростком, Алекс играл в школьном театре, посещал исторический клуб, а также участвовал в реконструкции сцен Гражданской войны. Летом за год до окончания школы он устроился работать в Национальный исторический парк Харперс Ферри, расположенный в месте слияния рек Потомак и Шенандоа. На работе Алекс носил костюм (у него было два образа: лавочника 1860-х годов и рядового солдата Союза) и сопровождал туристические группы, в том числе семьи из числа консервативных меннонитов.
«Я стал одержимым их внешним видом», — вспоминает Алекс. — «Мои друзья узнали об этом. Они стали сообщать мне, когда в парк приходили меннониты. Тогда я уходил на перерыв, брал корневое пиво и отыскивал пришедших в парк посетителей-меннонитов, стараясь быть поближе к ним».
Слушая его рассказ, я вспоминал, как сам высматривал хасидов в нью-йоркском метро, считая, что явная близость поможет получить мне от них некую духовную энергию.
Примерно в то же время, он параллельно изучал обычаи баптистской церкви, к которой принадлежал от рождения. Он чувствовал, что никто не может ответить на возникшие у него вопросы касательно содержания некоторых библейских мандатов. Возможно, им было настолько все равно, что они сами не хотели отвечать на эти вопросы, что было даже хуже. Например, его поразило, что женщины должны покрывать голову, когда молятся.
----- Любой мужчина бесчестит своего Главу, если молится или пророчествует с покрытой головой. И жена бесчестит своего главу, если молится или пророчествует с непокрытой головой. Это все равно, что она обрила бы свою голову. Если жена отказывается покрываться, то пусть совсем острижет волосы, а если для женщины считается позором быть остриженной или обритой, то пусть покрывается. -----
Алекс считал, что учение было довольно ясным, и был невозмутим, когда пастор сказал ему, что это устаревшая условность. Какой смысл верить во что-то, если вы никоим образом не хотите показывать это? Что стало со сдержанностью, манерами между полами, олицетворяющими значение супружества? Такие заповеди были ценны в викторианскую эпоху и во времена до начала Гражданской войны к югу от Харперс Ферри.
Но кто заботится о таких вещах в наше время? Только амиши.
До этого лета в Харперс Ферри все знания Алекса об амишах были получены из широко известной в 90-ые песни Странного Эла Янковича «Рай амишей» и из тех мимолетных моментов детства, когда семья Алекса проезжала их поселения по пути в детский лагерь, находящийся в северной части Пенсильвании. Но к началу последнего своего учебного года в школе все мысли Алекса были заняты этими людьми. Он купил книгу «Двадцать наиболее часто задаваемых вопросов об амишах и меннонитах» и носил ее с собой повсюду. Он иногда надевал рубашки на пуговицах и широкие брюки в школу. Когда другие ученики спрашивали у него, выступает ли тот сегодня, он отвечал: «Нет, я просто одеваюсь как меннонит!» (Его жена тоже начала носить платья «как у амишей» во времена учебы в старших классах школы, что стало большим огорчением для ее родителей. В колледже она шила себе платья сама, беря за основу фотографии из библиотечных книг.) Рядом с тем местом, где жил Алекс, не было ни единой общины. Но подруга друга жила на холмах за пределами Шарлоттсвилля и рассказала ему, что вниз по дороге от дома ее родителей есть меннонитская церковь. В воскресное утро он проснулся пораньше, чтобы проехать двухчасовой путь до церкви недалеко от Фри Юнион, штат Вирджиния, и посетить свою первую меннонитскую службу.
«Свой» среди амишей старого обряда
Может ли любовь привлекать нас ближе к орбите своего объекта любви или может ли привязанность расти на расстоянии? Можно ли восхищаться чем-то, не желая в конечном итоге подражать или становиться объектом своего восторга? И если ты когда-нибудь захочешь по-настоящему стать им, можешь ли ты быть уверен, что действительно будешь с ним единым целым? Всегда ли новообращенные чувствуют себя как антропологи, зная, что если что-то пойдет не так, они смогут снять с себя старую одежду и вернуться к прежней жизни?
Это те вопросы, которые задает каждый, слыша истории о перешедших в другую веру людях, особенно когда обращение требует полной перестройки своей жизни. Многие боготворят мир амишей, но мало кто проникает в него. Согласно выпущенной в 2013 году книге «Амиши» ученых Дональда Крайбилля, Карена М. Джонсона-Вайнера и Стивена Нолта, только 75 человек за период, начиная с 1950 года, присоединились к общине и остались жить в ней. Один из исследователей оценивает, что на данный момент число присоединившихся колеблется между 150-200, но в долгосрочной перспективе многие покинут амишей.
Другими словами, маловероятно, что те, кто так усердно и горячо пишут блоги о своем желании стать амишами, когда-нибудь сделают это, не говоря уже о серьезном обращении к их вере.
Тем не менее, бесстрашной кучке духовных искателей удается уйти на расстояние. Среди них есть несколько «знаменитостей». Например, Давид Лути, выпускник Нотр-Дама, который собирался стать священником, но потом решил присоединиться к общине в Онтарио и посвятить свою жизнь документированию жизни амишей. Или Марлен Миллер — житель округа Холмс и автор мемуаров «Призванный быть амишем: мой путь от главного тамбурмажора до амиша старого обряда», которая вышла замуж еще до жизни в общине. Миллер, которая живет среди амишей уже почти 50 лет и которая вырастила 10 детей, до сих пор крутит в руках палочку, чтобы развлечь посетителей. Успеху новообращения способствует открытость общины, к которой он или она хочет присоединиться. Некоторые поселения, которые, например, существуют в Юнионе, Мейне или Окленде, и являются самыми старыми в штате Мэриленд, традиционно более дружелюбны к появившимся там духовным искателям. Другие же, как наиболее известные общины из округа Ланкастер, штат Пенсильвания, и из округов Холмс, Уэйн и Гернси, штат Огайо, с меньшим желанием принимают посторонних.
В течение 14 лет Ян Эдвардс, теперь уже почти семидесятилетняя пожилая женщина, живущая в Колумбусе, делала то, что многие считали невозможным: она жила и работала среди шварцентруберовских амишей. В то время как амиши-меннониты Бичи верят в обращение в свою веру, для чего используют в своих интересах некоторые технологии и дружелюбно общаются с посторонними, шварцентруберовские амиши более стереотипно ксенофобны и враждебны к изменениям. Они настороженно относятся к другим, демонстрируя холодность, призрение к ярким цветам, ненависть говорить по-английски и гордость за свою культурную и генетическую непроницаемость. Разница между Ян и Алексом состоит в элементе веры, или в случае Ян — в его отсутствии.
Ян Эдвардс жила с мужем и тремя детьми в своем родном городе Акрон, когда в 1868 году прошли расовые беспорядки. Мартин Лютер Кинг Младший был убит, как и Джон и Бобби Кеннеди. Нация была на грани, и Акрон не стал исключением. Однажды ночью кто-то бросил коктейль Молотова в окно дома ее бабушки и дедушки, в котором те жили на протяжении тридцати лет. Они выжили, но нога ее дедушки была сильно обожжена. Они не вернулись обратно в дом, чтобы собрать свои вещи. После этого случая Ян и ее муж решили, что пора покинуть эти места.
«Мы переехали за город. Это было захватывающе, будто мы собирались поехать в отпуск или что-то в этом роде».
Но жизнь в округе Гернси в более чем тридцати километрах от ближайшего магазина была непростой. Ян училась работать на ферме, в то время как ее муж ездил за несколько десятков километров на работу. Даже с его доходами они еле-еле сводили концы с концами. Амиши жили в непосредственной близости — ближайший дом располагался в шести-восьми километрах вниз по дороге, и Ян начала останавливаться, чтобы купить у них яйца или мед. Вопреки распространенному представлению, ее шварцентруберовские соседи относились к ней достаточно тепло. «Амиши были совершенно дружелюбны. Наверное, потому что они были изморены голодом — как старые пионеры, увидев кого-то приближающегося к их дому, они открывают дверь и кричат “Входи!”. Будь это и незнакомец, но они скучают по человеческому общению. Они просто хотят поговорить с кем-то и поделиться своими мыслями и идеями. “Как твои дела?” или что-то типа того».
Она и ее муж были в восторге — или даже завидовали — от того, как амиши ведут свое хозяйство. Каждый раз, когда Ян заходила в дом одной из семей, она следила за ними: как они готовят еду, как выращивают цыплят, рубят дрова.
«Ты наблюдаешь за тем, что происходит вокруг, и, вернувшись домой, пытаешься понять, чему смог научиться», — рассказывает она. — «Наверное, мы были в какой-то степени подражателями».
Я отправился встретиться с Ян в один холодный октябрьский понедельник, через несколько месяцев после моей поездки в округ Холмс. Подводя итог моему визиту, она не была в восторге от моего появления. «Наше хозяйство требует больших усилий и много времени», — написала она в письме. Возможно, это было вызвано тем, что она уже несколько раз рассказывала свою историю для местных газет и по телевидению в программе «Американский опыт». Но, когда я уже приехал и выпил чашку ее свежесваренного кофе, наслаждаясь ее божественным клубничным десертом, казалось, ей нравится слышать некоторые трудные вопросы. Она, как и Алекс, могла рассказывать о притягательности жизни амишей без показного мечтательного романтизма, или в ее случае, опираясь исключительно на горечь и ностальгию.
Личность Ян противоречива: она веселая и уставшая, мудрая и безрассудная, общительная и сдержанная. Ее дом тускло освещен и украшен странными безделушками. Картины, изображающие жизнь амишей — в равной степени очаровательные и жуткие, как и все непрофессиональное искусство — прислонены к стенам. Ее внуки и правнуки часто гостят у нее, устраивая здесь веселый хаос. Но сейчас, рассказывая о своей жизни с амишами, она будто говорит о войне.
«Я не смогла бы сделать это снова, вероятно, потому что я пробыла там слишком долго. Я видела и слышала слишком много. Я стала осведомленной».
На протяжении более десяти лет они постепенно перенимали культуру шварцентруберовских соседей. В течение этого периода все их потомство — за эти годы Ян родила еще шестерых детей — стало одеваться по-общинному, начало посещать службу в церкви и выучило пенсильванско-немецкий диалект, лингва франка амишей старого обряда. Ее дети ходили в школы для скромников, а их семья принимала участие в строительстве общинных построек и пошиве традиционных лоскутных одеял. В конце концов, она и ее муж официально перешли в их религию (в тот момент почти все ее дети не достигли необходимого возраста для принятия баптизма, так как обычаи амишей не позволяют делать это раньше достижения 16 лет).
Главной причиной такого решения Ян было то, что она боялась так и остаться чужаком для них. Она изо всех сил старалась строго придерживаться правил и «отвергнуть все, что можно было отвергнуть», например, тостер, окошко в ее двуколке, новости. Она могла побеседовать на пенсильванско-немецком диалекте с другими женщинами после службы в церкви. «Я узнала, как выращивать и мыть все на свете, как выполнять всю работу в доме и на ферме». Она никогда не носила одежду ярко-зеленого или фиолетового цвета, всегда была очень собрана. Кроме того, Ян никогда не считала религиозные различия, существовавшие между ней и амишами, некой преградой. Она и ее муж были методистами и баптистами, «наверное, консерваторами», так что она никогда не назвала бы переход в их вероисповедование как религиозное отречение и/или возрождение. Амиши были христианами, не совершали «плохих поступков», что было также характерно для нее. Большинство амишей, которых она знала, особенно женщины, не могли указать на библейские отрывки, лежавшие в основе их обычаев — они всегда так делали. Но в то время такое покорное отношение мало беспокоило Ян.
«Эти вопросы остаются на заднем плане, где-то там позади. Изо дня в день происходящие вокруг события поглощают тебя. Ты просто пытаешься согреться, раздобыть достаточное количество еды и получить нужное количество социального взаимодействия с другими жителями общины», — рассказывает она. — «Ты занят с утра и до ночи... До тех пор, пока ты не притормозишь и не задумаешься».
После присоединения к их церкви Ян продолжала жить с амишами еще около года. Как лягушка в кипящей воде, она осознала, что температура повысилась, пока она отвлеклась. Ее старшие дети стали подростками и проводили большую часть времени со своими друзьями. Они приносили домой рассказы о непокорности и бунтарстве, которые были неотъемлемой частью светского мира, но были удивительными для столь уединенной жизни: алкоголь, наркотики, сексуальные эксперименты. Ян и ее муж никогда не могли и подумать, что такое может происходить в мире скромников. Они предполагали, что остальные родители просто не знают, а потому им нужно собраться и вместе найти решение этой проблемы.
Оставаясь наедине сама с собой, Ян никогда не заглушала голос свободы, звучавший внутри нее, а при необходимости позволяла ему высказаться. «Феминистка ли я? Не знаю. Я даже не знаю, что значит быть феминисткой», — говорит она мне. — «Но у меня есть мое мнение и мои принципы. И я буду им следовать». Так что если это означало настаивать, чтобы получить нужные для хозяйства вещи, например, новые тарелки с аукциона, нитки для штопки, муку для выпечки, или чтобы рассказать о поведении друзей ее сыновей, она была готова действовать.
Но существовала преграда: другие родители не хотели знать, в чем замешаны их дети-подростки. Решение этой проблемы требовало признания ее существования. Легче было думать, что дети есть дети, и надеяться, что все само собой разрешится.
«Но последствия бездействия разрушительны», — отмечает она. — «Ужасно, что такое происходит со многими людьми. Это разочаровало нас».
Тем временем, старший сын Ян по имени Пол женился на дочери епископа, жившего недалеко от округа Холмс. Как только она приехала, стало понятно, что жена Пола испытывает эмоциональное беспокойство, хотя Ян никогда не могла определить причину ее несчастья. Она рассказала им, что у нее был выкидыш (Ян сомневалась в этом), а потому она не могла помогать на ферме. Вместо этого она провела в постели два месяца, изредка отрывая ото сна свекровь, младшей дочери которой в то время уже было два года, чтобы Ян посреди ночи «изгнала боль из ее рук и ног», используя технику Рейки. Также она попросила сестру пожить с ней, и они вдвоем постоянно падали в обморок, будто по команде. Однажды Ян и ее муж нашли их лежащими на полу и отвезли в больницу, но доктора сказали, что с девушками все в порядке. В последующие годы жена Пола пряталась под курятником по несколько часов, когда она была расстроена, или давала детям водку, чтобы те вели себя послушно.
Но, несмотря на ее эксцентричность, семья Эдвардс чувствовала, что они должны соблюдать перед ней приличия. Если они сделают что-то неправильно, например, будут говорить за обедом на английском языке вместо пенсильвано-немецкого диалекта, то она расскажет об этом другим. В конечном счете, ощущавшееся всеми напряжение от ее постоянных причуд и вызывающего поведения стало невыносимым, и Полу с женой пришлось переехать на арендованную ферму подальше от родителей. После этого Ян и ее муж пропустили две церковные службы (амиши старого обряда ходят в церковь каждое воскресенье). Когда они не пришли и в третий раз, их отлучили от церкви.
Сразу же после этого они были вычеркнуты из жизни общины.
Это случилось около 26 лет назад. Ян все еще пытается приспособиться к жизни без амишей (ее муж скончался в 2011 году). «Думаю, пока меня не было, пока я не была здесь, мир сильно изменился. Это больше не тот мир, что был прежде. Я не смогла по-настоящему адаптироваться. Люди больше не готовят еду дома. Матери не заботятся о своих детях. Родители ничему не учат своих детей», — делится она со мной своими чувствами, слегка наклонив голову к деревянному кухонному столу. Она скучает по многому из жизни с амишами: дух товарищества, тишина в ночное время суток, без проезжающих мимо машин, или вибрирующих телефонов, или без пронзающих темноту ярким светом ламп. Но нельзя сказать, что она живет, тоскуя о прошлом. Слишком много того, по чему она совершенно не скучает, например, сдерживать любые проявления своей индивидуальности или сидеть на непонятных службах в церкви, проходящих на высоком немецком языке.
Дело не в том, что одно место лучше другого — ни один мир не является ее настоящим домом, теперь больше нет.
«Я абсолютно чужая», — говорит она мне, смеясь. В моей голове появляется очевидное продолжение: везде. Мне становится жаль ее, пока я не замечаю, что она все еще улыбается. «Но ты справляешься с этим. Так что, возможно, быть «своей» — не лучшая идея».
На службе в церкви
Тот воскресный день в мае, проведенный в компании с Алексом и Ребеккой, не был кульминационным моментом моего непрекращающегося желания узнать побольше об амишах-меннонитах. Но, когда я вошел в церковь, меня охватили чувства, правда не те, которые испытал Алекс в возрасте 14 лет. Я был напряжен, взволнован и почти не верил своим глазам. Как и большинство американцев, я отношусь к амишам-меннонитам предвзято. Например, мне кажется, что амиши-меннониты существуют только тогда, когда за ними наблюдают другие люди. Конечно, мысленно я понимаю абсурдность таких рассуждений. Однако часть меня воспринимала образ скромников как реликвию, а внешний вид их домов как историческую реконструкцию, которые предназначены не для тех, кто занимается воссозданием быта и культуры прошлого, а больше для туристов.
Комната, заполненная амишами-меннонитами в свойственном им обличии, легко развевала одно из этих предубеждений. Поначалу кажется, будто кто-то оживил одну из экспозиций Американского музея естественной истории. Затем ты замечаешь, как маленький ребенок шевелится в руках матери, слышишь, как кто-то тихо прокашлялся, и вдруг понимаешь, что все сидящие — живые люди из плоти и крови. Ты здесь! И все они вокруг тебя!
Вот что я увидел: служба проходила в большой, ничем не украшенной комнате, которая в прошлом, вероятно, совмещала в себе школьный кафетерий, спортивный и актовый залы. С левой стороны сидят мужчины, а с правой женщины. На одной из стен висело зеркало. Проход посередине комнаты, разделяющий два пола, ведет к небольшой сцене, на которой за кафедрой стоит человек и обращается к собравшимся. Я был слишком занят мыслями о происходящем вокруг меня, чтобы слушать, о чем он говорил. К тому же его голос был настолько тих, а речь была настолько нетороплива, что они не могли вывести меня из состояния задумчивости. Все женщины были одеты в длинные однотонные платья, некоторые надели также свитер. Цветовая палитра состояла только из основных цветов, и ни один предмет одеяния не был окрашен более чем одним пигментом, или имел цветочный рисунок, или кружево на рукавах. Никто не носил украшения.
Взрослые бросили быстрый взгляд на меня, чужака для них, в то время как дети поворачивались и смотрели на меня, широко раскрыв глаза, похожие на крошечные озера. И все до одного они были потрясающе красивы.
«Вчера был пикник, организованный церковью», — написала Ребекка в блокноте (у нее безупречный почерк), который затем она передала мне, — «поэтому они все такие загорелые».
Когда молебен был закончен, собравшиеся встали и запели гимн под названием «Наш Бог, он жив». Они пели тихо и акапельно, поскольку амиши-меннониты не одобряют использование музыкальных инструментов и сольное пение. Темп гимна был быстрым, а несложный припев вида призыв-ответ позволял прихожанам, никогда не учившимся музыке, легко исполнять его.
Есть Бог (есть Бог), Он жив (Он жив)
С Ним мы живем (с Ним мы живем) и остаемся в живых (и остаемся в живых)
Из праха наш Бог (из праха наш Бог) сотворил человека (сотворил человека)
Он наш Бог (он наш Бог), великий Бог (великий Бог)!
Служба длилась около двух часов. Она не утомила меня, ведь каждую субботу я проводил в синагоге не меньше времени. Чтение библейских отрывков, пение гимнов, минуты чтения молитвы в тишине. Этот день был Днем матери, поэтому было много размышлений о любви к своим матерям, которые являются опорой семьи, хотя и действуют больше за кулисами по сравнению со своими мужьями. В своей голове я слышал голос светского человека, выражающего горячее неодобрение (патриархат вынуждает замолчать женщин-меннонитов!), и пытался услышать хоть что-то противоречащее чувствам либерально настроенного человека, но не слышал почти ничего. Один из ораторов заметил, что общество раскалывается, но в наше время то же самое говорят сторонники любых взглядов. Другой говорил о необходимости любить наших собратьев, несмотря на их политические взгляды, расовую принадлежность или религиозные убеждения, что, думаю, отстаивает каждый из нас. В какой-то момент группа служителей церкви зачитала рекомендательное письмо в поддержку бывшего члена (когда кто-то переезжает, ему необходимо такое письмо, чтобы вступить в новый приход). Они спросили собравшихся, все ли согласны с содержимым письма. Все молча одобрили.
Один раз за время службы прихожане опустились на колени для молитвы. Мы стояли спиной к кафедре, наши локти лежали на сидении наших стульев, будто мы дети, бормочущие «Вот в руки сна я предаюсь» перед сном. Я украдкой оглядел комнату, затем посмотрел на Алекса, который стоял на коленях сзади в углу, где стояли предусмотренные при проектировании скамьи наподобие трибун. Его глаза закрыты, руки сжаты.
Я задавался вопросом, что чувствует искренне молящийся, каким был Алекс, насколько пылко, или лирично, или сокровенно он изливает свои чувства.
Он выглядел безмятежно. Для человека, росшего в религиозной среде, чтение молитвы может стать рутиной, он может напоминать робота. Но для новообращенного это может быть навыком, которым необходимо овладеть, и твой успех в этом может стать мерилом для тебя и окружающих, кто ты на самом деле: еврей, меннонит, мусульманин или кто-то еще.
Наблюдая за ним там, в церкви, я вспомнил, как однажды мы с подругой (мы оба хотели перейти в иудаизм) обсуждали нашу общую знакомую, которая, будучи подростком, приняла православие и уже около десяти лет жила в Боро-Парке, Бруклин. «Я хочу сказать, ты обязан увидеть, как она молится», — произнесла Элизабет. — «Это потрясающе!»
Новообращение и адаптация
После церковной службы Алекс и Ребекка съездили со мной в офис компании по аренде машин. Когда я взял напрокат автомобиль, мы поехали в их скромное жилище. Их маленький дом был зажат двумя такими же маленькими домами и располагался на противоположной стороне от главной улицы Берлина. Ребекка пошла на кухню завершить приготовление обеда (курица, яблочный соус, кофе), а мы с Алексом сели в гостиной и завели разговор о том, как они приспосабливались к жизни с амишами-меннонитами. Их дом находится так близко к дороге, что через открытое окно я мог слышать цокот копыт по мере приближения колясок, которые проезжают здесь довольно часто. В доме Алекса и Ребекки было семь огромных аквариумов, в которых плавали всевозможные тропические рыбы. Повсюду стояли светильники, но ни один из них не был включен. На столе лежал закрытым старый ноутбук. На небольшой книжной полке стояло несколько христианских книг. Рядом лежали и книги, написанные Алексом. Среди них была фотокнига с церквями амишей-меннонитов, а также его книга с классификацией различных вариантов покрытия головы в зависимости от принадлежности к той или иной общине. При просмотре его рукописи мой взгляд останавливается на одной фотографии. Он объясняет мне: «Существует скрытая тенденция, когда церковь может указывать, одежду из какой ткани разрешено носить. Тогда учитывая, что церковь занимает такое важное место в жизни людей из общины, можно ли рассматривать другой способ покрытия головы как знак, что религия играет меньшую роль в жизни других людей?»
Для аутсайдера это может показаться незначительной деталью, но для Алекса ни один аспект жизни не может считаться случайным и не имеющим отношения к жизни в общине. Он не один в своем роде: амиши имеют полное право утверждать, что они не только выше потребительской глупости, характерной для большинства американцев, но и что их эстетический выбор всегда более внимательный и разумный, чем у остальной массы не общинников.
Как пишет академик Сью Троллингер в своей книге «Продавая амишей: путешествие по ностальгии»: «[Амиши] сейчас больше всей остальной Америки известны своей принципиальностью. Для них важно, какую прическу ты носишь, какие штаны надел с утра или каким транспортом ты управляешь».
В 18 лет Алекс поступил в Восточный меннонитский университет в Харрисонбурге, от которого можно на машине доехать до церкви. В основном он предпочитал ходить в церковь, чем посещать занятия в университете, в котором он учился на географа. Это учеба была слишком обычной для Алекса, не было «никакой особой самобытности». Он стал активным членом общины, добросовестно посещал службы в вечер среды и утро воскресенья, а со временем присоединился к молодежному объединению и хору. Он стал одеваться более консервативно, хотя большая часть его поведения уже соответствовала принятым религиозным стандартам. Начиная со старшей школы, он старался отказаться от радио, участия в спортивных соревнованиях, просмотра фильмов и телевидения. (Последним, что он смотрел, были Симпсоны, от просмотра которых сложно было отказаться. На мгновение я заметил его заинтересованность, когда я сказал ему, что они до сих пор выходят.)
Через два года он официально присоединился к общине. Но даже по истечении трех лет он продолжал опасаться, что обречен остаться чужаком. Во-первых, он часто чувствовал себя социальным быком в фарфоровой лавке жизни амишей-меннонитов. Он высказывал свое мнение в хоре, выступал на собраниях и отклонялся от принятых норм таким образом, который жители общины не могли понять. Например, его любовь к классической музыке. «У общины есть предписанные нормы отклонения», — объясняет он. — «Если ты хочешь взять в руки инструмент и стать не послушником, то возьмешь гитару, а не флейту, не так ли? Это вызвало у них слишком много вопросов». Поскольку Алекс не рос в их культуре, то не мог понять, как группа едва ощутимо выражала свое неодобрение — например, содержательная пауза или быстрый взгляд, но никогда не устный упрек.
Он часто чувствовал, будто был последним, кто узнавал, что он сделал что-то неприемлемое. «Когда я нарушал какую-то норму, все сразу узнавали об этом, так что я был просто отстранен от того, чтобы быть принятым как один из них».
Конфликты также возникали из-за того, что Алекс был намного консервативнее самих амишей, за исключением истории с флейтой. Пока духовные лидеры обсуждали вопрос об отмене некоторых правил в выборе и ношении одежды — например, заменить мужские рубашки, которые застегиваются на кнопки, на те, что имеют у воротника одну-две пуговицы — Алекс продолжал одеваться неуклонно консервативно. Иногда он надевал подтяжки. Тогда другие мужчины сообщали ему, что уже много лет назад их община избавилась от этого пережитка прошлого. Он всегда старался организовать вечерние мероприятия для мужской части молодого поколения: чтение Библии, семинары по миссионерской деятельности за границей — но вскоре понял, что молодежь больше предпочитает покататься на санях. После очередного вечера, когда количество пришедших было в особенности разочаровывающим, Алекс был так подавлен, что перестал ходить церковь в течение следующих трех месяцев. Он посещал службу то в одной общине амишей, то в другой, тщетно пытаясь найти ту самую, которая отвечала бы всем его требованиям. Он перестал справляться со своими обязанностями на работе, связанной с дорожно-транспортной планировкой. Сомнения поглотили его. Действительно ли я хочу быть с этими людьми? Действительно ли эти люди хотят быть теми, кем они являются? Если хранители этих традиций сами не считают их ценностями, то тогда насколько они ценны?
Переезд в Огайо в 2009 году, связанный с получением стипендии для учебы в аспирантуре по специальности социология в Университете штата Огайо, придал ему сил: «Это был реальный шанс снова взять все под контроль, понять, чем я хочу заниматься среди этих людей, кем я хочу быть для этих людей. Подумать о том, что в средней и старшей школах повлияло на меня и сделало меня таким, какой я есть». В Огайо он присоединился к новой церкви, но с большим пониманием того, как ему следует разделять свои независимость, индивидуальность и преданность амишам-меннонитам, чтобы оставаться самим собой. Консервативное «я» смогло проявить себя в академических кругах, в то время как набожное «я» помогло уступить авторитету группы и регулярно выступало с речами перед молодыми прихожанами, рассказывая им о важности сохранения собственного наследия. Он понимал, что им тяжело было оценить значение веры и культуры в общинах скромников, ведь, как и большинство людей, они считали само собой разумеющимся то, что было всегда.
В некотором смысле Алекс понял, что существующее в интернете представление об амишах не совсем соответствует действительности: учение амишей и его последователи не идеальны.
Они не более заинтересованы жить среди всех благ, существующих в мире — к примеру, духовных, технологический или любых других — чем мы сами. Когда кто-то на форуме разочарованно спрашивает: «Почему они не пытаются спасти этот ужасный мир?» — никто и не задумывается, что рожденный в общине не знает обо всех добродетелях своей жизни. Уильям Джеймс писал, что люди, «отчаянно защищающие свою частную жизнь» зачастую не имеют превосходного идеологического объяснения своим действиям. Также они не проводят каждую минуту в мыслях о назначении существования сообществ и сепаратизма. Они обычные люди: уставшие от жизни, соблюдающие предписания и желающие пойти покататься на санях в то время, когда нужно идти и читать. И в этот момент им нужен кто-то вроде Алекса, который обладает острым осознанием необходимости социализации, что позволяет им всем лучше понять те любовь и веру, которые они все разделяют, а также кто-то, кто будет одновременно «своим» и «чужим» в сообществе, чтобы напомнить им всем, хранителями какой ценности они являются.
Внезапно я вспоминаю то, что приметил сегодня утром в церкви. Напротив меня сидела девочка лет 10-12. Белый чепец аккуратно лежал вокруг ее светло-каштановых волос, забранных в пучок. Это напомнило мне обертку у кексов. Несколько раз она заносила руки над головой, вытаскивала из волос серебряную шпильку и, сдвинув ее на несколько миллиметров, засовывала обратно. Еле уловимое движение, возможно, бессмысленное. Однако мне казалось, будто она танцует, не задумываясь о своем следующем шаге, не зная о существовании техники и во многом даже не подозревая, что она вообще танцует. Это такая природная плавность движений, которой Алекс всегда хотел, но никогда не смог бы обладать. Это прелестная непринужденность, которой были лишены мы с Алексом. Но не стоит беспокоиться: хотя иногда мы и будем запутываться в формулировании наших призывов, но мы восполним это любовью, которую будем испытывать к нашим маленьким мирам, и тем, как, будучи вечными аутсайдерами, мы сможем подчеркнуто провозгласить их ценность.
«Вначале я хотел скрыть факт того, что не был рожден и воспитан среди них. Теперь же я принял это. Это стало частью меня». В это момент я слышу, как усмехнувшись, он открыл руки и ладони и протянул их мне, как бы говоря, что вот он я.
Перевод и адаптация: Диляра Валиуллина, редакция Include
Оригинал материала: longreads.com
Фотография обложки: Flickr, CC BY 2.0