Когда мне было десять лет, мама иногда оставляла меня у соседей, пока работала. Я многого не помню из своего детства, но тот день врезался в память намертво. Соседский ребенок, с которым мы коротали время за книжками и мультиками, вдруг сказал, что сегодня «день скинхеда», а значит, мою маму по дороге домой забьют камнями, потому что она нерусская. Когда я не поняла, что он имеет ввиду и переспросила, он радостно объяснил — «ну, хач, чурка. И ты тоже». Это окончательно меня запутало, потому что я не видела никаких различий между собой и другими детьми.
Я могу закрыть глаза и вспомнить жуткое чувство страха и тревоги за маму, которая будет идти домой в опасности. Я не могла пойти за ней, потому что была уверена, что меня забьют камнями по дороге. Когда мама пришла за мной и как ни в чем не бывало начала готовить дома ужин, мне показалось, что это дурной сон. Я постеснялась спросить у нее, что значит «хач-чурка». Так в десять лет я начала вглядываться в свое лицо и сравнивать себя со светловолосыми и голубоглазыми детьми. С легкой подачи ребенка, который даже не понимал, что он сделал.
Когда я стала подростком, я часто слышала в свой адрес те же слова. Теперь я уже четко понимала, почему меня так называют. Мое отчество — Махировна. Меня зовут Эмилия, а не Наташа или Света. Иногда я дралась с обидчиком, а если их было много, предпочитала молчать и делать вид что не слышу и продолжать весело болтать с друзьями.
Я помню, что у тех, кто меня так называл, эти выражения были финальным аргументом в споре. Когда слов больше не оставалось, мне кидали обидное «чурка», будто зная, что я не смогу на это ответить. В те моменты у меня заканчивался кислород в грудной клетке и что-то обрывалось внутри и падало в живот.
Во мне жил страх быть побитой какими-нибудь злыми людьми. Жил долго. Сейчас мне двадцать пять, и я понимаю, почему меня так называли. Это не имело отношения ко мне. Это особенности кругозора и воспитания тех детей. С такой же агрессией говорят «жирдяй», «железная пасть со скобами», «каланча», «трус-белорус». Понимая, что оскорбляемый не будет жаловаться или драться. Потому что в глубине души он согласен со своим прозвищем и считает себя плохим и неправильным, потому что отличается от большинства.
Мне хотелось бы никогда не слышать страшную историю о дне скинхеда. Или слова «жирный-поезд пассажирный» в адрес другого человека. Когда я слышу это среди детей, я немедленно вмешиваюсь. Грустно, что мы стали взрослыми, но продолжаем судить по обертке. У меня иногда спрашивают, мусульманка ли я. На основе чего сделан этот вывод? Правильно, у меня темные волосы и темные глаза. А крупный человек вызывает какое-то необъяснимое раздражение, если вдруг ему не повезло попасть в вагон в метро в час пик. Автоматически кажется, что это он занял все место, не так ли?
Мы стали взрослыми и теперь наша травля выражается в другом. Она стала искуснее. Мы научились красиво заворачивать свои мысли и осуждать так, что если бы был суд за травлю, то аргументов против оппонента бы не набралось. Ну что плохого во фразе «может быть салат съешь, а хлеб брать не будешь? Я же за тебя беспокоюсь».
К чему это я. Давайте пожалуйста хором отвалим от цвета глаз, строения тела, религиозного исповедания, уровня заработка других людей. И займемся своими делами. Энергия созидания сделает этой планете больше реально полезного действия, чем саркастичные комментарии и попытка дискриминировать всех, кто не похож на вас. Они не помогают.