Как была случайно завоевана Средняя Азия.
Мысль дипломатов и военных имеет дело с объектами, очень медленно меняющимися во времени. Таковы ландшафты, очертания материков, моря или реки. И таковы, конечно, враждебные или дружественные народы, сроки жизни которых исчисляются тысячелетиями. Вместе с тем, обращенная на решение внешнеполитических задач мысль находится в постоянном движении. Ее интересы меняются медленнее, чем она сама. Ее инструменты – логика, сенсорика, этика и интуиция, никогда не даются ей одновременно и в равной степени. Поэтому любая победа над кажущейся вечностью предмета одновременно представляет собой уступку ему, а то и поражение. Вот почему и сейчас военно-дипломатическая мысль Россия продолжает искать ответы, казалось бы, давно найденные, разыгрывает игры, уже однажды сыгранные.
После поражения в Крымской войне (1853 – 56) и смерти императора Николая I (1855) в российских верхах происходил трудный процесс выработки новой внешней политики.
Мало того, что Россия утратила прежнее ведущее влияние в Центральной Европе, когда царь мог диктовать немцам правила войны и мира, как об этом вспоминал Отто фон Бисмарк, обращаясь к эпизоду несостоявшегося вооруженного столкновения между Пруссией и Австрией в 1851 г.:
«…он [Николай] тогда пришел и сказал: как только кто-нибудь выстрелит первым, выстрелю и я. И в результате этого был сохранен мир. Кому на пользу и кому во вред, уже принадлежит истории, и я не хочу обсуждать это здесь. Я просто задаю вопрос: получил ли царь Николай хоть какую-нибудь благодарность? Да уж наверняка не от нас, не от Пруссии! А отблагодарила ли царя Николая Австрия? Через три года началась Крымская война, и к этому я ничего добавлять не собираюсь».
Присоединение Австрии к противникам России – Франции и Англии, пусть даже австрийцы не послали войск в Крым, означало для нас конец системы союзов на западе в целом. Выстраивавшаяся со времен Петра, эта система после наполеоновских войн обеспечила Европе 50 лет мира.
В качестве «благодарности» от европейцев за их мир Россия как раз и получила войну в своем Крыму.
Русское общественное мнение также оказалось не на стороне России. Даже представители патриотического крыла свободной мысли, представленные в ту эпоху славянофилами, желали поражения правительству Николая I.
Славянофил А. И. Кошелев в мемуарах написал нечто, чему мог бы позавидовать даже наш злейший враг тех лет, Генри Джон Темпл, 3-й виконт Палмерстон: «Высадка союзников в Крыму в 1854 году, последовавшие затем сражения при Альме и Инкермане и обложение Севастополя нас не слишком огорчили, ибо мы были убеждены, что даже поражение России сноснее для нее и полезнее того положения, в котором она находилась в последнее время».
Вера Сергеевна Аксакова в конце Крымской войны утверждала, что «не внешние враги страшны нам, но внутренние, наше правительство, действующее против народа, парализующее силы духовные».
После поражения в войне и на фоне общественного недовольства русская империалистическая партия временно утратила влияние при дворе. Наставник нового царя Александра II, протектор Молдавии и Валахии, сыгравший также огромную роль в подготовке отмены крепостного права, граф П. Д. Киселев не принял условий мира с европейцами и лишился министерского поста.
Хотя назначение Киселева послом в Париж было обставлено самым почетным образом, бывший глава теневого кабинета воспринял решение своего воспитанника как опалу. Новым министром иностранных дел стал Александр Михайлович Горчаков, не прославленный прежде успехами на дипломатическом поприще, но убежденный сторонник мирного сосуществования, что на деле означало подчинение Европе, особенно, Франции, которую Горчаков ошибочно считал ведущей силой международной политики.
Но нет худа без добра.
У Киселева как посла в Париже оказался «в подчинении» также Лондон, и он мог оказывать влияние на назначение там русских дипломатических агентов. Его выбор пал на офицера генерал-квартирмейстерской службы (аналог военной разведки в то время) Николая Павловича Игнатьева – убежденного панслависта, империалиста, сторонника освобождения крестьян.
Н. П. Игнатьев. Пекин.
У Игнатьева уже был опыт успешной дипломатической работы. Будучи участником Парижской мирной конференции в начале 1856 г., Игнатьев заметил, что партнеры «случайно» включили в состав Молдавии и отписали себе некоторые русские территории, и в их числе окрестности Болграда, где расселялись болгарские колонисты, бежавшие под нашу защиту из Турции. Русские дипломаты, никогда в Молдавии не бывавшие, не заметили ошибки, но Игнатьеву удалось разобраться в истории «болградского вопроса» и настоять на сохранении за Россией этих территорий. За этот дипломатический дебют Н. П. Игнатьев получил орден Св. Станислава 2 степени.
Киселев, славившийся талантом воспитателя, предложил Н. П. Игнатьеву занять должность в посольстве в Лондоне, что давало возможность его протеже лучше изучить систему английского колониального управления на Ближнем Востоке и в Азии.
Эта книга тоже для вас.
Ее можно купить на morebooks или amazon. Аннотация.
После Лондона Игнатьев хотел получить назначение в Персию. Будучи искренним сторонником укрепления русского влияния в этой стране, он составил соответствующую записку в Петербург, но, видимо, перестарался.
Записка получилась слишком откровенная. В документе наши действия на персидском направлении увязывались даже с восстанием сипаев в Индии. Тогда как соглашательская партия в Петербурге настаивала на гораздо более спокойном поведении России – ради западных кредитов и технологий. Никого не интересовали эти сипаи. Было очевидно, что персы не продадут нам паровозы. Каких-либо выгод от агрессивной восточной политики в российском МИДе не видели.
В ведомстве Горчакова расценили персидские инициативы удалого офицера как наказуемые. Вместо Персии Игнатьеву пришлось отправиться в гораздо более гиблое место – в Среднюю Азию, в качестве главы военно-дипломатической экспедиции. В мае 1858 г. отряд Игнатьева вышел из Оренбурга, и до декабря от него не было никаких известий. Сторонники мирного сосуществования поспешили объявить отряд погибшим, что ставило, по их мнению, крест на дальнейших империалистических авантюрах.
Но Игнатьев вернулся, и оказалось, что он привел с собой сотни русских, вызволенных из рабства, и торговый договор с Бухарой.
Возвращение в Оренбург сделало Игнатьева национальной знаменитостью, но вряд ли обрадовало военного министра Н. О. Сухозанета, ставившего своей целью сокращение расходов на армию… и на такие вот экспедиции. А до второй задачи, поставленной перед ним императором, которая увязывала расходы с более эффективной стратегией, руки у Сухозанета не доходили. Тем более, даже намеки на какие-либо наступательные действия России пугали Горчакова.
Им опять удалось сплавить Игнатьева с глаз долой – на сей раз послом в Пекин. Туда Николай Павлович отправился в новом звании генерал-майора и с орденом Св. Анны 2 степени за Бухару. Но это была, по сути, ссылка, в надежде, что инициатива агрессивного панслависта угаснет в безнадежных торгах с китайцами по поводу пограничного договора.
Россия претендовала на земли севернее Амура вплоть до Японского моря на востоке и границ Кореи на юге. Китай же считал эти земли своими «временно переданными» России территориями. Колонизация их русскими была тогда в зачаточном состоянии, но и у китайцев не было сил, чтобы там закрепиться. Китайское правительство вело войну с Англией и Францией.
В случае победы империалистических держав, они сами могли завладеть Приамурьем. В случае победы Китая шансы на пограничный договор также были ничтожными.
В этой тупиковой ситуации Н. П. Игнатьев действовал блестяще.
Пекинское руководство встретило Н. П. Игнатьева отказом от переговоров и предложило покинуть страну. Он этого не сделал, усадил китайцев за стол, но и через год успеха не достиг. Тогда Игнатьев тайно покинул Пекин и через расположение китайских войск добрался до моря, где его ждала Тихоокеанская эскадра адмирала И. Ф. Лихачева.
На одном из ее кораблей он отправился в Шанхай для переговоров с европейскими агрессорами. Ему удалось обмануть англичан и французов, которые поверили в то, что Россия и Китай решили спорные вопросы, и что не исключена российская помощь Китаю. Европейцы были плохо осведомлены о реальном состоянии противника, и о том, сколько еще времени Пекин способен им сопротивляться. В итоге они приняли предложение Игнатьева о «незаинтересованном» посредничестве.
В конце сентября 1860 г. европейский десант в количестве 7 тыс. человек подошел к Пекину. Вместе с десантом появился и российский посланник. В Пекине в Русской духовной миссии Игнатьев возобновил переговоры с китайцами, которая просили его спасти город. Он поставил им условия, среди которых были ратификация Айгунского договора и разграничение по р. Уссури до Японского моря. Китайцы согласились, и таким образом, миссия Игнатьева была с успехом выполнена всего за год.
Англичане и французы так до конца и не поняли, что их провели. Россия, которая совсем не участвовала в войне с Китаем, получила от этой войны максимум возможного: не только признанную Китаем границу, но также право сухопутной торговли и три консульства.
Игнатьев же был произведен в генерал-адъютанты.
Тем временем в Петербурге партия панславистов П. Д. Киселева и великой княгини Елены Павловны, стоявшая, как и прежде, за военные решения на Балканах и, в целом, на Востоке, почти восстановила свое влияние. Им удалось, наконец, сломить сопротивление высшей бюрократии и отменить крепостное право. Во-вторых, был отправлен в отставку Сухозанет. Военным министром стал родственник Киселева и друг великой княгини Дмитрий Алексеевич Милютин – кавказский генерал. Его брату Николаю, главному разработчику крестьянской реформы, правда, не удалось сохранить за собой МВД. А вот Горчакова уравновесили… Игнатьевым, назначив его директором Азиатского департамента МИД.
В результате этой кадровой революции военные и дипломаты впервые стали мыслить в одном ключе и повернулись лицом к Азии.
Генерал-фельдмаршал Д. А. Милютин, военный министр (в 1861 – 1881 гг.), автор военной реформы 1860-х гг.
А проблем на азиатских границах России накопилось немало.
Как писал в своих воспоминаниях Дмитрий Милютин: «Наше министерство иностранных дел с давних времен держалось в азиатской политике систем пассивного консерватизма. Заботясь более всего о поддержании дружбы с Англией, оно противилось всякому нашему успеху в Средней Азии, дабы не возбуждать дипломатических запросов Лондонского кабинета. Сам князь Горчаков, почти не занимавшийся лично азиатскими делами и чуждый самых поверхностных сведений об Азии, не хотел даже вникать в обстоятельства, вынуждающие нас по временам принимать военные меры…»
Поводы для военных мер у России были. Один из них отражен на картине В. Верещагина «Торжествуют». Россиянам, жившим в беспокойном приграничье, не нравилось, что их головы могут послужить причиной очередных «торжеств» в Хиве или Коканде.
Однако у противников нашего продвижения в Азию имелись свои веские резоны, с которыми был вынужден считаться и новый военный министр Милютин. Его армия нуждалась в рельсах, паровозах, вагонах, механических заводах и печах Мартена. Получить это ради успешной экспансии на Востоке можно было только в Европе. Возражения Горчакова были «не просто так». Европейцы держали нас на технологическом крючке.
Вот почему приходилось терпеть набеги кокандцев, бухарцев и хивинцев, инспирированные отчасти теми же хозяевами высоких технологий.
Следовало найти разумный баланс между интересами безопасности и развития.
В 1863 г. международная ситуация в Европе изменилась. Пруссия созрела для того, чтобы рискнуть войной, пока только с Данией, и хотела обеспечить свой тыл в России. В Россию потекли долгожданные кредиты на строительство путей сообщений, а из России в Германию потекло зерно. Внешний долг страны стал сокращаться, а технологическая зависимость от англичан и французов уменьшилась, так как немцы были готовы предложить свои идеи и машины. Зато вспыхнуло восстание в Польше, подогретое англичанами и французами. Пруссия предложила России военную помощь, а от Австрии ждали совместных выступлений с французами.
Горчаков вновь советовал не разжигать страсти. Он был даже против оборонительной конвенции с Пруссией, тогда как в Польше уже вовсю шла война! Военный министр Дмитрий Милютин, скорее, расчетливый штабист, чем лихой рубака, решил, что «баланс» Горчакова утратил качество разумности.
Этой оценкой незадачливой дипломатии князя, вероятно, и объясняется нетипично резкая для Дмитрия Алексеевича запись в дневнике, которую я привел выше.
Бюрократические приличия были отброшены. В военном ведомстве у Милютина в зиму с 1863 на 1864 год состоялась серия совещаний с теми дипломатами, кто смотрел на вопросы войны и мира иначе, чем Горчаков.
На одном из совещаний директор Азиатского департамента генерал-адъютант Н. П. Игнатьев произнес исполненную иронии фразу, ставшую впоследствии знаменитой:
«Для сохранения хороших отношений с Англией, нужно ей доказать, хотя бы однажды, что мы можем выйти из пассивного положения и причинить ей, в случае разрыва, чувствительный ущерб».
По сути, этими словами решилась судьба Средней Азии. Менее чем через 10 лет после того, как Игнатьев предложил новый способ «дружбы» с Англией, чтобы отвлечь ее от Польши, среднеазиатские монархии стали русским Туркестаном.
У этой части нашей истории были свои герои, о которых поговорим в следующий раз.