Она уже несколько дней не вставала, только иногда могла сесть на постели. Садилась, свесив босые ноги на пол, и начинала складывать в стопочки простынки и ту, которой укрывалась, и ту, на которой лежала. Вещи нужно сложить, ведь пора собираться в дорогу домой. Домой... А где этот дом? Никто не мог объяснить где. Они говорили, что она дома, но она твердо знала, что нет, она не дома. Ее дом он другой. Почему они ее тут удерживают? Ей так нужно домой. Там ее семья. А здесь они - чужие люди. Она все время говорила и говорила, только вот ей и самой была не понятна своя речь. И их речь ей тоже была не понятна. Она переспрашивала, но не всегда это удавалось. Слова получались нечеткие и неразборчивые. Со стороны ее речь напоминала вой, требовательный, протяжный и заунывный.
Ела ли она сегодня? Она не помнит. Кажется ела. Как хорошо, что когда-то давно она вырвала все зубы и они ее больше не беспокоят. У нее есть вставные челюсти, верхняя и нижняя. Где они? Во рту? Нет во рту их нет. А вон они лежат на столе. А как же она ест? Как жует? Пищу нужно тщательно пережевывать. А пленочки и корочки нужно выплевывать. Как есть? А они кормят с ложки. Чем? Какой-то протертой или сбитой на блендере едой. И она ест без зубов. Зубы стали только мешать. Они уже не пристают к челюсти и болтаются во рту. Да эта протертая еда... Она лишена всякого вкуса. Ведь когда мы едим, мы раскусываем пищу и сок заполняет полость рта. А эта протертая пища - сплошная мешанина. На сладкое дают йогурт. Сладкий йогурт с ананасом. В нем попадаются кусочки ананасов. Только их не проглотить, их нужно положить за щеку и не показывать вида, что они попались. А потом, когда эти люди отвернутся, нужно выплюнуть эти куски в край простыни. Компот, компот много пить не нужно, чтобы не хотелось в туалет. Ну и что, что они говорят, что нужно пить жидкость. Это им нужно, но не ей...