Уильям Гибсон. Июнь 2003 года
Недавно я прогуливался по Генриетта-стрит, в лондонском Ковент-Гардене, в поисках ресторана, и обнаружил, что думаю о Джордже Оруэлле. У Виктор Голланц Лтд. — издателя ранних работ Оруэлла — здесь находился офис в 1984 году, когда они опубликовали мой первый роман, роман о выдуманном будущем.
В то время мне казалось, что я прожил большую часть жизни под нависшей тенью того мистического года — Оруэлл подобрал название, переставив последние цифры года, когда он закончил книгу. Казалось очень странным жить в 1984. Задним числом, это было даже странней, чем жить в двадцать первом столетии.
Но в 1984 году у меня был ценный секрет, которым я был по большей части обязан Оруэллу, сейчас праздновавшему бы столетие: я знал, что написанный мной роман на самом деле не был о будущем, так же, как и «1984» был не о нем, я написал о 1948. Я относительно мало тревожился о том, чтобы однажды найти себя в обществе, воображаемом Оруэллом. Меня тревожило совсем другое, и тревожит до сих пор.
Сегодня, на Генриетта-стрит, можно увидеть прямоугольные корпуса телекамер, бдительно смотрящих вниз с фасадов магазинов. Оруэлл могу бы видеть их как что-то из Иеремии Бентама, утилитарного философа, криминального теоретика, и духовного отца всевидящего проекта наблюдения. Но мне в них видятся странные возможности, сама улица кажется эволюционировавшей в сенсорный аппарат на службе у какого-то метапроекта, за гранью воображения разработчиков камер наблюдения.
Оруэлл знал силу прессы, своего первого медиума, и на BBC он стал свидетелем первого электронного медиума (радио), созданного, чтобы влиять на общественное мнение во время войны. Он умер до того, как появилось телевидение, но если бы жил, я сомневаюсь, что хоть что-то в нем смогло бы его сильно удивить. Медиа в «1984» — это вещание на службе у тоталитарной власти, и оно не отличается от медиа в Ираке Саддама Хуссейна или сегодняшней Северной Кореи — технологически отсталых обществ, где информация все еще в основном распространяется через вещание. Сегодня зависимость от вещания — это точное определение технологически отсталого общества.
В других местах, подталкиваемые увеличением вычислительной мощности, подключенности и одновременным развитием систем наблюдения и отслеживания, мы приближаемся к теоретическому состоянию абсолютной информационной прозрачности, где «оруэллианский» испытующий взгляд больше не зависит от строгой иерархии, активности сверху вниз, но до некоторой степени демократизирован. Корпорации постепенно теряют приватность, так же, как индивиды. Потеря традиционной приватности в краткой перспективе может казаться вопросом национальной безопасности, но со временем может выясниться, что она в природе повсеместной информации.
Определенные цели правительственной инициативы Всеобщей (теперь Террористической) Информационной Информированности со временем могут быть достигнуты просто с эволюцией глобальной информационной системы — но не обязательно или исключительно в интересах США или любого другого правительства. Подобный исход может быть неизбежным результатом миграции в киберпространство всего, что мы делаем с информацией.
Если бы Оруэлл знал о пришествии компьютеров (из Блетчли-парк, как ни странно, ветхий английский домик в деревне, стал домом для новаторских изысканий Алана Тьюринга и других военных дешифровщиков), он мог бы вообразить Министерство Правды усиленным перфокартами и вакуумными трубами, чтобы лучше отнимать последние клочки свободы у населения Океании. Но я сомневаюсь, что история сильно изменилась бы. Спаслись бы Штази в Восточной Германии, если бы их агенты работали за компьютерами в девяностых? Система все равно бы обрушилась. Просто не под весом бумаг.
Проекции Оруэлла пришли из эры информационного вещания, и неприменимы к нашей. Если бы Оруэлл мог экипировать Большого Брата всеми инструментами искусственного интеллекта, он все равно писал бы в старой парадигме, и результат никогда бы не описал нашу нынешнюю ситуацию, и не подсказал, куда мы можем направляться.
То, что наш брат побольше, во имя национальной безопасности, черпает из более широких и все более прозрачных источников данных, может нас беспокоить, но этим все чаще и чаще занимаются также корпорации, негосударственные организации и индивиды. Сбор и управление информацией, на каждом уровне, экспонентно усиливается глобальной природой самой системы, системы не стесненной национальными границами и все меньше контролируемой государством.
Становится беспрецедентно сложно, для всех и каждого, хранить секрет.
В эпоху утечки и блога, добывания доказательств и открытия связей, правды или выйдут наружу или будут туда выпущены, позже, если не раньше. Я хочу донести это до каждого дипломата, политика и корпоративного лидера: будущее, однажды, найдет вас. Будущее, вооруженное невообразимыми инструментами прозрачности, с вами разберется. В конце, ваши дела станут видимы.
Но я говорю «правды», а не «правда», потому что друга сторона новой вездесущей информации может выглядеть не столько прозрачной, сколько совершенно безумной. Не важно, какой мощности и сколько инструментов использовалось для извлечения паттернов из информации, любое понимание зависит от контекста, с его последующей интерпретацией поддерживающей ту или иную идею. Мир информационной прозрачности обязательно будет полон диким количеством точек зрения, пронизанный заблуждениями, дезинформацией, теориями заговора и некоторой степенью безумия. Мы можем быстрей видеть, что происходит, но это не значит, мы с большей готовностью будем соглашаться по поводу значения происходящего.
Оруэлл сделал то, что хотел сделать, сделал это с силой и талантом, досконально проработав свою самую известную антиутопию. Я видел высказывание, что, поскольку он решил обратиться к ней, нам не пришлось. Мне нравится думать, что в этом есть правда. Но у истории есть привычка выдергивать самые базовые предположения из под ног самых тщательно продуманных ситуаций. Антиутопии не более реальны, чем утопии. Никто из нас не жил в них — помимо, говоря об антиутопиях, тех трагических случаев, когда жить приходилось в невероятно неудачных местах.
Это не значит, что Оруэлл в чем-то потерпел неудачу, скорей, что он добился успеха. «1984» остается одним из самых быстрых и кратких путей к сердцу реальности 1948 года. Если вы хотите знать эту эру, изучите ее самые явные кошмары. В зеркалах наших темнейших ужасов можно многое найти. Но не путайте эти зеркала с картой будущего, или даже настоящего.
Мы пропустили поезд в Океанию, и сегодня живем с более странными проблемами.
Я все еще верю, что где-то, ближе к полной борхесовой цифровой сингулярности, практически все будет раскрыто.
Но тем временем мысль в этой статье, кажущаяся мне самой предсказуемой, о том, что цифра еще и пугающе идеальный медиум для пропаганды любого типа теорий заговоров и «альтернативных правд». Мы много ее видели, спустя сто лет после рождения Оруэлла, и мне кажется, это бы озаботило его.
Идея о склонности цифры одновременно увеличивать прозрачность и сумасшествие не была моей. Я наткнулся на нее в «Книге сценариев, История в движении» на Global Business Network’s 2003. Я был очень благодарным, пусть в основном и неактивным участником GBN почти с самого ее основания. Членство в ней принесло мне много новых и часто ключевых идей. У GBN был самый очаровательный книжный клуб для участников, и самые очаровательные картонные коробки, в которых я до сих пор храню свои рукописи. Спасибо вам, GBN, за то что позволяли мне отсиживаться в стороне все эти годы.