Антон Лаврентьев — герой нового времени: талантлив, хорош собой, прекрасно поет, играет на гитаре. Одним словом, прирожденный артист!
С бывшим телеведущим (хотя бывают ли бывшие?), а ныне участником шоу «Голос-6» на Первом канале мы поговорили о конкуренции в жизни и на сцене, о романтизме и любви к холодному оружию.
Антон, вы человек, которому нравится ставить перед собой абсолютно разные задачи, и от этого всего вы явно получаете удовольствие.
Исключительно! И сейчас передо мной стоят сложные задачи, порой даже не понимаешь, как их выполнить. Но дело в том, что я воспринимаю это не как апокалипсис, а как интересную головоломку. Когда всё только началось, для меня это было стрессом, пока я не понял одну простую вещь. Я пришел на проект «Голос-6» и прошел слепое прослушивание не как Антон Лаврентьев, который изъездил порядка ста стран, снимался в программе «Орёл и решка», а просто как Антон Лаврентьев — человек, который умеет играть на гитаре и петь песни.
Я был как чистый лист, пластилин, из которого еще предстоит что-то вылепить. И как только я осознал, что пришел сюда, чтобы учиться, сразу всё заработало как надо.
Как участник популярного шоу вы постоянно с кем-то соревнуетесь. Конкуренция заставляет вас быть в тонусе?
Когда мне нужно кому-то доказать, что я лучше, я начинаю очень сильно нервничать. Творчество, музыка, выступление на сцене — это что угодно, но только не гонка. У меня другая задача: я вижу себя проводником, посредством которого транслируется то или иное настроение, состояние, эмоция. Соревновательный аспект это всё убивает, он заключает тебя в рамки, заставляет делать чуть-чуть больше, чуть-чуть дальше. Он прежде всего заставляет думать. И чему я в принципе и учусь на проекте «Голос» — это прыгнуть выше головы — своей собственной, а не других участников, обнаружить какие-то внутренние резервы, сделать то, чего раньше не умел и без «Голоса» даже не подумал бы научиться. И это очень трудно порой. Могу сказать, мне крупно повезло, потому что, видимо, я что-то очень хорошее сделал в прошлой жизни, раз в этой встретил Пелагею и ее маму Светлану Геннадьевну Ханову. Настолько повысить мой уровень восприятия музыки, уровень моих выступлений, как это сделали они, — не знаю, кто бы смог.
Чем ближе финал, тем сильнее накал. Нервы в порядке?
Еще после второго этапа поединка я отправился на гастроли, а когда вернулся, у меня пропал голос. Сначала я заболел, а потом всё — у меня пропал фальцет, у меня пропал диапазон, я просто перестал извлекать ноты. Вначале подумал, что до съемок еще три недели — при правильном уходе, в принципе, этого достаточно, чтобы вернуть голос. Но дальше было только хуже. Приехал к фониатру (есть такой Лев Рудин, прекрасный и замечательный), он назначил мне лечение, но прошла неделя — и ничего. У меня уже потихонечку съезжала крыша, я впал в панику, потому что не понимал, что со мной, и, самое главное, врачи ничего не могли мне сказать. В конечном итоге мы выяснили, что на фоне стресса, на фоне каждодневных многочасовых занятий вокалом у меня, как ни странно, началась перестройка вокального аппарата.
То есть то, что у детей происходит в четырнадцать лет. Не знаю, кто мне помог — Господь или Вселенная сжалилась, — но за три
дня до съемок отпустило! В конечном итоге всё сложилось: я и спел, и станцевал.
Если вернуться к вопросу о конкуренции — она ведь часто вытаскивает из человека демонов.
О да!
Вы когда-нибудь кому-нибудь по-хорошему завидовали?
Зависть — это же попытка поменяться местами с неким человеком и, собственно, жить его жизнью. Были моменты, когда я не понимал, почему вот у этого человека что-то получилось, а у меня нет, я же тоже могу! Со временем я пришел к тому, что жизнь — это путь. У каждого он уникален. Это первое. А второе — нельзя объективно посмотреть со стороны на жизнь другого человека. Вот кто-то вышел на сцену «Олимпийского», а я, например, в зале. Я хочу быть на его месте! Но я же не знаю, какой путь этот музыкант прошел до этого момента и, самое главное, что он в эту минуту испытывает. А может, он хочет к чертовой матери сбежать отсюда на необитаемый остров?! Это я вижу его как идола. Сегодня я смотрю на прекрасных артистов в команде Пелагеи, да и не только (у всех наставников очень крутые артисты) — каждый из них к настоящему моменту прошел свой фантастический творческий путь.
У каждого из нас есть сильные и слабые стороны. Если я буду завидовать, буду сидеть и говорить: мол, у Васи такой диапазон, был бы у меня такой, я бы порвал всех на свете, — я не буду расти. Человек растет не когда он находится рядом со слабыми соперниками, а когда может пересилить себя и развиваться, когда люди вокруг него на голову выше.
У вас недавно было несколько концертов. Теперь, когда вы участвуете в проекте «Голос», ваша аудитория изменилась?
Да, немного изменилась. Я всегда думал, что ядро моей целевой аудитории — девушки от двадцати двух до тридцати пяти – сорока лет. Но на концерты в большинстве своем ходит молодежь, и поэтому для меня недавно было откровением увидеть среди своих слушателей семейные пары, которым на вид далеко за тридцать или даже за сорок, — они стояли и подпевали мне. Это что-то новое, это интересно. Значит, все-таки дело наше живет, что-то меняется. (Улыбается.)
Новая энергия?
Понимаете какая штука — я не обкрадываю людей на концертах. На выступлениях я отдаю. И если всё сделано правильно, то идет взаимодействие, некий энергообмен. Здесь любопытно другое: оказывается, молодым людям интересна философская любовная лирика, ведь так или иначе мои песни об этом.
«Голос» сейчас занимает всё ваше время?
Да, практически без остатка. И пожалуй, единственное, о чем я жалею, — это о нехватке времени. В частности, осенью часто стали звать на кинопробы, но я не успеваю до них доехать, уделить достаточно времени подготовке. О чем, признаюсь, жалею. Однако жизнь научила расставлять приоритеты. Сейчас этот проект для меня на первом месте. А моя роль, я верю, еще найдет меня.
Антон, а что нужно для того, чтобы написать хорошую песню?
Я сейчас осваиваю совершенно новый метод стихосложения. До этого момента я очищал голову от любого внешнего «шума» и просто ждал того места и того времени, когда строчки сойдутся в рифмы, а рифмы в строфы. Не буквально сидел и ничего не делал, а просто ждал момента. Сейчас я учусь это делать как хирург, то есть с абсолютной точностью подбирать слова, искать образы. При этом не просто ходить по городу и искать, а вычитывать, обращаться к литературе. К примеру, сейчас я копаюсь в поэзии Серебряного века, в раннем Маяковском, Блоке, Северянине.
А любовь для написания стихов мешает или помогает?
Смотря какая.
«От любви рождаются дети, от нелюбви — песни», — Пугачёва сказала.
Согласен. Но вот сейчас выясняется, что, оказывается, можно всё, только над этим надо работать. Вдохновение бывает разным. Оно может возникнуть от фотографии, увиденной в Сети или журнале, и бац — образ сплетается в историю, и если ты успеешь ее записать — ты молодец. А могут быть действительно какие-то болезненные или, наоборот, счастливые отношения, от которых ты настолько наполняешься, что это потом выливается в некую песню.
Вы сейчас влюблены? Это главный вопрос от ваших поклонниц.
Я сейчас весь в работе, не думаю ни о чем. Для того чтобы быть влюбленным, нужно, чтобы был объект влюбленности. А я сейчас очень влюблен в «Голос-6». (Смеется.)
В прошлом материале ОК! вы снимались с девушкой и у вас были длинные волосы. Девушки уже нет, волос тоже.
Всё меняется. С девушкой мы находимся в прекрасных отношениях, и, как ни странно, я пошел на шоу «Голос», а Аня (певица Анна Золотова. — Прим. ОК!) пошла в группу «Ленинград». И я очень надеюсь, что у нее всё хорошо.
Что касается волос — я захотел что-то поменять, устал от той длины. Это движение, всё движение. И тут очень важно быть честным — и с волосами, и с девушками. (Смеется.)
Хорошая шутка, но за девушек обидно.
Но это правда! Если тебе хочется что-то делать — надо делать. И если ты понимаешь, что отношения закончены, тянуть дальше нет смысла.
Как вы понимаете, что отношения закончены?
Я понимаю внутри себя, что человека нужно отпустить. То есть это просто какое-то внутреннее ощущение. Ты чувствуешь, что вы уже не совпадаете, что вы уже разные. Когда вы встречаетесь — это же букетно-конфетный период, каждый старается быть лучше, чем он есть. Проходит определенное количество времени, и картинка меняется.
А вы за честность!
Исключительно. Я за честность чувств, за честность поступков, за честность отношений.
От честности очень часто бывают синяки.
О да! Но это происходит, пока ты не понимаешь вообще, как оно всё устроено, что на самом деле честность дает внутреннее спокойствие — и тебе, и человеку, с которым ты честен. Рано или поздно. Другой момент — это неоправданные ожидания. Человек, может быть, ждал одного, а ты его ожиданий не оправдал. Но, как показывает моя личная практика, позже человек понимает, что, блин, не сложилось. Просто он понимает это иногда позже, чем ты. А иногда бывает, что он понимает это вместе с тобой. Да, ему трудно, да, ему неприятно, но он понимает это и принимает. Я считаю, что нужно всегда поступать по совести. Никого не агитирую, просто я живу так.
С вами легко, как думаете?
Нет. Я, к сожалению, ужасно непунктуальный, потому что живу в своем временном пространстве и, если нахожусь в процессе творчества, могу выключить телефон и вообще пропасть для мира. Потому что в этот момент у меня есть задача, есть цель. А еще со мной непросто, потому что я трудоголик. Люблю, когда я занят, и не очень хорошо умею отдыхать. Мне порой невыносимо нужно два дня — хочу отдохнуть. А когда случаются выходные, то проходит два дня, и я уже не знаю, куда себя деть.
С другой стороны, с кем из нас просто? Я в принципе не встречал простых людей. Вместе с этим я романтик. Если влюблен и пишу песню, то готов всё бросить.
Как с романтизмом уживается ваша любовь к холодному оружию?
Ну здравствуйте. Рыцари, самураи, сварожичи... Я люблю самурайское холодное оружие. Не знаю уж почему, но с детства эти ребята, живущие в Стране восходящего солнца, для меня были какими-то мистическими. Оружие — это же инструмент...
Да, инструмент убийства.
Изначально китайские мастера меча были мастерами каллиграфии, потому что искусство владения мечом — это искусство созидания. Это искусство создания прекрасного — прекрасного иероглифа. То есть, в принципе, всё, чем занимались мастера, — это описывали мечом некие фигуры за счет сложения своей энергетики с энергией космоса.
Вы сами владеете такой техникой?
Не так хорошо, как хотел бы, на это нужно время, а времени сейчас нет.
Вы сейчас сконцентрированы на проекте, но, учитывая вашу ищущую натуру, хочется спросить: а от недостатка разных задач и целей не страдаете?
Нет, всё классно, я на своем месте! Если раньше был период, когда я мог распыляться, то сейчас настало время собраться и сфокусироваться на одном. «Голос» — это же не только пение, это и хореография, и сценическая речь, и погружение в образ, это огромный арсенал разных навыков, которыми нужно быстро, очень быстро научиться обладать. И это круто.
Антон, на ваш взгляд, артист должен быть наглым?
Наверное, да.
Вы такой?
Нет. Я совершенно не такой. И иногда мне кажется, что стоило, может быть, обладать чуть большей наглостью, чуть большим напором. Но мое воспитание (спасибо большое родителям) мне этого не позволяет. Вернемся к разговору о том, что зависть — это неправильное чувство, неконструктивное. Если я себе не позволяю быть наглым, если я не хочу им быть, зачем мне думать о том, что было бы, если бы я был наглым?
Вы не завистливый, не наглый, хорошо воспитаны — получается портрет такого хорошего мальчика. Есть у вас плохие черты?
Конечно, есть.
Вы вспыльчивый человек?
Я вспыльчивый и крайне эмоциональный, но я себя контролирую. Во-первых, потому что уважаю других людей. То есть, когда я показываю свои эмоции, ненужные для рабочего процесса, получается, что я ставлю себя выше другого человека. По какому праву я это делаю, если у нас общее дело? И неважно, записываем мы интервью, снимаем программу, делаем мой или сборный концерт, работаем на корпоративе — без разницы. Просто один человек делает одно, другой другое.
И показывать кому-то, что я звезда, а ты иди и пол мой — это как минимум неуважение. А если я хочу уважения к себе, я должен уважать других. Европейская модель поведения.
А если люди плохо работают?
Если они находятся в моей компетенции? Предупредительный выстрел в воздух.
Так, а дальше?
По ногам!
А потом и самурайский меч наголо?
Нет. Здесь еще проще: человек работает хорошо, когда ему нравится. Если человек работает плохо — это либо потому, что он не умеет, значит, ему нужно помочь, либо потому, что не хочет. А если он не хочет, ему надо дать возможность найти то дело, где он будет прекрасно работать.
И всё равно вы каким-то идеальным получаетесь. Так же не бывает.
Я же не всегда так думал и поступал, я к этому долго шел. Я вот курю, например... Но для меня в этом есть элемент романтизма. Курю достаточно давно, класса с девятого, бросал на шесть лет, на полгода. Но ужас в том, что я понимаю, что мне это занятие нравится. Это же некий ритуал. В принципе, вообще всё ритуал.
Вы не мечтаете когда-нибудь открыть свой клуб, чтобы петь там свои песни?
У меня есть идея, может быть, открыть небольшой бар, где будет своя эстетика, потому что я люблю готовить. Люблю готовить мясо, очень люблю вино, хотя сейчас, к сожалению или к счастью, нет возможности попить вина, потому что расслабляться нельзя. Иногда хочется, но нельзя. А мечта всегда должна быть у человека. Вот я хочу маленький бар с хорошей живой музыкой. И вовсе не своей. Спустя год после ухода из «Орла и решки» мы вместе с Алёной Рошаль стали вести еженедельную программу «Учитесь слышать» на радио «Максимум». Посыл этой программы — дать возможность молодым исполнителям показать себя в формате федеральной радиостанции. Потому что я не понаслышке знаю, насколько это трудно — продвигать свою музыку и гнуть свою линию, как поет известный артист. И делать так, чтобы эта музыка была понятна аудитории. Поэтому свою карму я отрабатываю таким образом. Хочу, чтобы когда-нибудь (не знаю, когда это случится) в моем баре выступали молодые и классные ребята, потому что у нас реально очень много талантливых музыкантов.
Текст: Евгения Белецкая. Фото: Ярослав Клоос
Стиль: Наташа Сыч. Груминг: Анна Харитонова