Продолжение заметок о службе на Кубе. Начало здесь. Предыдущая часть здесь.
К тому времени я уже был знаком с основными узлами рязанцевской биографии. Родом из тамбовской деревни, он закончил то ли тамбовский филиал орловского, то ли орловский филиал тамбовского института культуры. Срочную службу проходил в Доме офицеров Таманской дивизии, там же остался служить прапорщиком.
Закончив офицерские курсы, Хока сделался старшим лейтенантом и приехал на Кубу. Чему учат в орловском филиале выяснить, наблюдая за Рязанцевым, мне так и не удалось. Единственное, что он делал мастерски, - танцевал «Цыганочку». Выпив алкоголя, Хока орал: «Васька, давай любимую!». Вася Петрухин пускал через огромные киношные колонки «Цыганочку». Рязанцев заходился на сцене в темпераментной пляске.
Жена родила Рязанцеву двух сыновей, одного уже на Кубе. Карьера Хоку заботила мало - «Майора нам всегда дадут». Закончить своё служение Родине Рязанцев мечтал в должности начальника окружного дома офицеров. Время от времени Хока уходил в запой.
Драка в подвале сильно улучшила мои отношения с дедами. На васиным занудное ворчанием по поводу чтения газет и посещения библиотеки я не обращал внимания. Вася регулярно стучал Хоке, но ощутимых результатов это уже не приносило.
Кроме того, я обрёл некоторую уверенность в собственных фотографических силах, снимки становились всё лучше и лучше. Отношения мои с Хокой уж совсем было наладились, но тут начались проблемы.
До меня и до солдата, изгнанного Рязанцевым в пехоту за пьянство и нерадивость, фотографом центрального клуба был Серёга Филиппов. Он неплохо снимал, обладал добрым нравом и водительскими правами. Редкая комбинация достоинств обратила на себя внимание высокого начальства. Филиппова перевели в Касабланку (район Гаваны, где находился штаб ГСВСК) на ещё более «блатное» место водителя зама главного военного советника по политработе. Не прослужив в Гаване и трёх месяцев, Серёга попал в аварию. Находившиеся в машине жена и сын генерал-майора сильно покалечились. И, хотя вины солдата в том не было, его с глаз подальше возвратили в бригаду на формально свободную должность фотографа.
Я уже собирал вещи, как вдруг Серёга родил блестящую идею. «Мне скоро на дембель, - сказал он Хоке, - так зачем вам снова искать фотографа? Пусть он (то есть я) будет у меня стажёром, через месяц я из него (из меня) сделаю фотохудожника». Рязанцеву идея понравилась, он тут же изложил её начальнику политотдела, тот комбригу, и я остался в клубе.
Больше всех был доволен Филиппов. Снимал я уже вполне сносно, а это сулило Серёге спокойную бездеятельную «старость». Кроме того, уходить на дембель, не подготовив себе замены, в Советской армии было не принято. А тут и готовить не надо.
Серёга сразу захватил в клубе неформальное лидерство. С Васькой и Герой он был дружен, Алишера крепко не любил. Хоку ни в грош не ставил и, бравируя своими высокими связями в Касабланке, всячески это подчёркивал. Ко мне Серёга проникся приязнью, что привело к резкому потеплению неуставных взаимоотношений. С приходом нового деда, вопреки ожиданиям, жизнь стала веселее.
Курс прикладной фотографии Серёга начал с того, что показал потайной чердак, знание о котором переходило от фотографа к фотографу. О существовании чердака не знал не только Хока, но и Вася. Чердак был завален (буквально) фотобумагой и плёнкой всех известных мне сортов, форматов и чувствительностей. Следующей ночью мы с Серёгой через подвал и потайной лаз, известный только Филиппову, пробрались в кабинет Рязанцева. Брать ничего не стали, но факт возможности неограниченного пользования клубными запасами был интересен.
Ознакомив с матчастью, Серёга приступил к основному объёму курса - описанию способов, которыми фотограф Центрального клуба может заработать себе на жизнь.
Здесь самое время дать краткий обзор финансово - экономической стороны жизни 12-го Учебного центра. Главной денежной единицей ГСВСК был кубинский песо (пёс). Единственным легальным источником «псов» была получка - пять с половиной песо в месяц (по официальному курсу 1 песо равнялся 90 коп.). В бригадном магазине на каждого бойца велась карта, в которой фиксировались все его, бойца, трудовые денежные доходы. За 18 месяцев службы солдат получал 18*5,5=99 песо, только на эту сумму он мог купить что-либо в солдатском магазине. Цены в магазине были в 2-3 раза ниже союзных (джинсы стоили 30 песо, кроссовки 9-10 и т. д.), поэтому картой дорожили. Картой, но не получкой, которой не хватало даже на мороженое.
Главным способом добычи денег интернационалистами был «ченч» - продажа чего-либо «за забор». Перечислить объекты «ченча» - дело невыполнимое в силу их многочисленности. Цены были твёрдыми, демпинг сурово карался. Носки - 5 песо, трусы - 5 песо, мясо - 10 песо за килограмм, флакон «Шипра» - 10 песо, котелок жира - 25 песо, мыло - песо за кусок. Добывался товар для «ченча» самыми разными путями - от уголовно-наказуемых до почти легальных. Так все бойцы обеспечивались табачным довольствием - 18 пачек сигарет «Популярес» в месяц. Все 18 пачек мгновенно уходили «за забор» по твёрдой цене «пёс» за пачку. Некурящему было совсем хорошо, курящий же покупал в солдатском магазине «Яву» по 14 центавос. В магазине же приобретались одеколон, бельё и другие шмотки для «ченча», но это было не очень выгодно, поскольку приходилось «снимать» деньги с карты. Сплошным потоком из Союза в бригаду шли письма с намотанными на открытку (для жесткости) детскими капроновыми ленточками. Ленточки, в силу полного отсутствия в Стране Пребывания их производства, пользовались большим спросом. Каждая стоила 5-6 песо. «Бантики» ходили в бригаде наравне со «псами».
Широчайшие возможности добычи товаров для ченча имели каптёры, кладовщики, повара, короче - «блатные». Однако, не желая рисковать доходными местами, они по умеренным ценам сбывали товар солдатам «боевых» батальонов - там терять было нечего. По пути на ченч боец мог повстречать патруль, что грозило «губой», поэтому деды редко ходили сами, посылая ченчить соловьёв.
Добытыми «псами» оплачивались товары и услуги, производимые «налево» внутри бригады. В ремроте делали сувениры, портные подгоняли форму, водители покупали в Гаване шмотки, типография делала «дембельские альбомы». Мой однобарочник писарь строевой части Коля по 15 песо продавал узбекам подписанные комбригом незаполненные бланки «Благодарственных писем на Родину». За большие деньги Коля вносил желающих в списки награждаемых медалью «Воин-интернационалист».
Но раздобыть «псы» - только полдела. Нужно их обменять на доллары, поскольку карточная система и убогость кубинских магазинов делает эти деньги бесполезными. Коэффициент обмена - 6-8 песо за доллар, в зависимости от величины суммы. Обладателю «баксов» оставалось лишь попасть в валютный магазин.
Следующей проблемой, встававшей на пути обогатившегося интернационалиста был поиск путей провоза шмоток в Союз. Перед самой баркой комбриг устраивал обыск, выявляя и изымая из чемоданов все откровенно «баксовые» вещи. Во избежание экспроприации «левые» шмотки складывались в особый чемодан. Чемодан этот по дружбе или за деньги передавался знакомому офицеру, уходящему той же баркой. Уже на борту хозяин с благодарностью забирал свои вещи.
Малый солдатский ченч не шёл ни в какое сравнение с ченчем офицерским. Офицеры, вернее их жёны, имели постоянную клиентуру, приходящую за товаром на дом. Ещё в Союзе офицер закупал массу дефицитного барахла - стиральный порошок, «бантики», детские коляски, кондиционер, холодильник. Зарплату, помимо полного оклада и оклада жены в Союзе, командиры получали в чеках Внешпосылторга. Как правило, все чеки разом выдавались через два года службы, перед отправкой в Союз. Если же офицер хотел получить часть денег ещё на Кубе, они выдавались ему из расчета песо за два чека, что очень невыгодно. Поэтому никто денег не снимал, жили исключительно ченчем - как-то комбриг возмущался тем, что за год с офицерских счетов не снято ни одного песо, но партвзносы у всех исправно уплачены.
Клуб считался местом денежным. Самым богатым был художник Алишер - он расписывал по переходившим из поколения в поколение трафаретам кальки «дембельских» альбомов. За альбом брал 30 песо. Вася - киномеханик, делал магнитофонные записи. Кроме того, имея постоянный выход в Гавану (фильмы мы возили из консульства), Вася подрабатывал ченчем клубного имущества. Хока закрывал на это глаза, а иногда, будучи человеком не злым, и содействовал. Серёга Филиппов предоставлял солдатским массам фотографические услуги. Ассортимент включал продажу реактивов и фотоматериалов, проявку плёнки (песо за штуку), печать с чужих плёнок (12 центавос за снимок 9*12), съёмка и печать желающих (15 центавос за тот же формат).
Особенно прибыльным было фотографирование спаянных узами крови национальных землячеств. Сеанс происходил следующим образом: под пальмой фотографировался один боец, потом второй, третий и так далее. Потом по два солдата во всех возможных сочетаниях, потом по три, по четыре… Последний кадр - двадцать воинов-интернационалистов под пальмой. Человек, знакомый с биномом Ньютона, легко сосчитает число возможных сочетаний, и, помножив на 15 центавос, без труда определит размер авторского гонорара.
27 сентября вышел приказ маршала Соколова об увольнении в запас. С этого момента черпаки стали дедами, соловьи черпаками, а мои деды, как и деды всей бригады, удостоились почётного титула «ветеран Карибы». Совместно с ветеранами типографии они, как велят традиции, устроили по этому поводу шикарный банкет, жестоко напоив личный состав обоих подразделений.
Работать ветерану Карибы считалось неприличным. С выходом приказа клубные деды, чтившие мудрые воинские обычаи, прекратили всякую общественно-полезную деятельность. За Васю и Геру работали взятые ими стажёры, за Серёгу работал я. Робкие Хокины попытки припахать ветеранов Карибы разбивались о монолитную стену саботажа. Ветераны готовились к дембелю. Вася и Гера бегали по бригаде в поисках покупателей клубного добра и способа наилучшего вложения вырученных «псов». Хока, справедливо опасаясь тайной распродажи всего клуба, сменил замки, но это мало помогло.
Серёга был выше суеты. Огромный, оснащённый ещё в Гаване, чемодан, наличие карманных денег и стажёра сулили ему безоблачный покойный дембель. Но Серёга затосковал. Целыми днями бродил он, неприкаянный, по центру, тщетно пытаясь найти выход распирающей его энергии, пока богатство и праздность не толкнули ветерана Карибы на роковой шаг: Cерёга решил вкатить себе шар.
Для неслуживших и несидевших поясню - «вкатывание шара» есть несложная хирургическая операция, состоящая во внедрении под кожу полового члена плексигласового эллипсоида размером с зёрнышко фасоли. Знатоки утверждают, что женщина, хотя бы однажды подвергшаяся сексуальному воздействию «шара», через всю жизнь пронесёт неувядающее воспоминание об этом событии.
В бригаде существовала отработанная технология производства «шаров». Выточенный из оргстекла эллипсоид тщательно шлифовался. По достижению идеальных прозрачности и блеска, шар помещался за щёку, откуда извлекался не ранее, чем через две недели (мне не вполне ясен смысл этого этапа операции, но так велел обычай). Перед едой шар вынимался изо рта и бережно заворачивался в белоснежный платочек.
Членовредительство в Бригаде приняло характер эпидемии. Практикующие солдаты-фельдшеры из санчасти заколачивали бешеные деньги. На операцию к ним записывались за недели вперёд.
Серёга хватился поздно. Дембель приближался быстрее, чем очередь, и Серёга решил проделать операцию самостоятельно. За пачку униброма получив у знакомого фельдшера подробные инструкции и 300 граммов спирта, он начал готовиться. Первым делом Серёга заточил и продезинфицировал черенок алюминиевой ложки. Тщательно протёр спиртом молоток. Спиртом же протёр краешек стула, превратив его в операционный стол. Оставшийся спирт он разделил на две неравные части, в меньшую из которых погрузил шар, в большую - объект вмешательства. Оперировать согласился киномеханик Вася.
Покончив с дезинфекцией, Серёга аккуратно положил член на краешек стула. Вася взял в руки молоток и ложку. Тщательно прицелился. Первая попытка оказалась неудачной. Замначклуба ударил слишком слабо, размеры проделанного отверстия оказались недостаточными. Поощряемый мужественным Серёгой, в повторный удар Вася вложил душу. Тут я услышал исключительный по мощи и художественной убедительности вой. Острый черенок ложки просадил кожу, вошёл в стул и отколол от него громадную щепку. Щепка поразила мягкие ткани. Извлечь оттуда занозищу без квалифицированной медицинской помощи оказалось невозможным. На встречу нам, волокущим бледного Серегу со спущенными штанами в санчасть, шли, чеканя шаг, повзводно возвращающиеся с ужина роты. Тот же фельдшер, икая от смеха, извлёк включение и бесплатно (удовлетворившись полученным удовольствием) вставил шарик.
Жизнь рядового Филиппова обрела цель и смысл. Тщательный уход и ежедневные перевязки способствовали быстрому заживлению раны. Вскоре настал день, когда Серёга и его друг связист Вовка, тоже обладатель «шара», решили приступить к ходовым испытаниям. По их рассказам, проститутки были осчастливлены на всю оставшуюся жизнь.
Через неделю Серёга ощутил в себе гонорею. Барка уже вышла из Ленинграда. Серега коротал время сидя в кинобудке без штанов , опустив хрен в майонезную баночку с крутым раствором марганцовки. Облегчения это не приносило. Серёга снова отправился к знакомому фельдшеру. Уколы стоили дорого. Дембельский чемодан быстро тощал. К отъезду, в отличие от триппера, он совсем иссяк.
В конце октября лайнер «Тарас Шевченко» привёз первую партию «соловьёв». Через три дня он отправился в Союз с грузом разодетых в пух и прах дембелей. Среди них был счастливый богатый Вася и нищий, печальный и больной Серёга. Зла у меня на дедов не было, прощаться было грустно. Второй баркой ушёл водитель Гера. Я стал «черпаком».
Продолжение здесь.