«Большой» очень любит слушать Андрея Макаревича не только когда он поет под гитару. В ответах на журналистские вопросы знаменитый музыкант с белорусскими корнями не менее харизматичен, провокационен и так же в меру дерзок, как и в своем творчестве. А с учетом того, что в последнее время в информационном пространстве его стало меньше (тут замешаны и объективные причины, и личная позиция Андрея Вадимовича), каждое сказанное им слово прибавляет в цене.
Кто: лидер легендарной группы «Машина времени»
Почему: слушать Макаревича — это как смотреть на огонь, что, как известно, можно делать вечно
Обратить внимание на фразу: «Время сейчас не самое приятное, но сравнивать с тридцать седьмым годом — абсолютное дно»
— В мае «Машина времени» отметила 48 лет. Можете вспомнить три самых важных события в истории группы?
— Наверно, это первая поездка в Таллин (тогда с одной «н») в 1976 году, когда мы впервые вышли из узкого круга одних и тех же лиц на концертах и сыграли для незнакомой аудитории да вдобавок познакомились с Борей Гребенщиковым, с которым дружим всю жизнь. Еще переход в Росконцерт в 1980 году, после чего мы поехали по стране. И выход первой большой пластинки в 1987-м — тогда мы поверили, что что-то в стране меняется.
— Что для нынешнего поколения россиян является птицей счастья цвета ультрамарин, которую они никак не могут поймать за хвост?
— Я вообще не люблю обобщать и говорить о поколениях. Яйца в инкубаторе все одинаковые, но даже цыплята из них вылупляются разные, что уж о людях говорить! Люди в любом поколении непохожи друг на друга, и представление о счастье у всех разное — как тысячу лет назад, так и сейчас. А птицу за хвост ловить бесполезно, причем любую — останетесь с парой перьев в руке, и это в лучшем случае.
— С вашей позицией по острым политическим вопросам многие уже смирились или по-прежнему раздаются голоса, что Макаревича нужно лишить звания народного артиста России?
— Мне неинтересно за этим следить, да и оценить это затруднительно. Круг моих знакомых, людей, чье мнение мне дорого, за последние три года не поредел. Концерты — там, где их не отменяют, — проходят при полных залах. А в Интернете всегда трудно определить, настоящий ли собеседник на тебя нападает или это просто страничка без человека за ней. Да и не на это надо тратить время. А уж звания мне всегда были безразличны.
— Сейчас, в эпоху YouTube, проще стать заметным. Вас не пугают вкусы современной молодежи, которая в кумиры выбирает тех, на кого еще 10 лет назад никто не обратил бы внимания?
— Не проще, а сложнее. Просто было в конце восьмидесятых: показали тебя один раз во «Взгляде» — и все, поехал по стадионам! YouTube здорово упростил доведение результатов своей работы до общественности — и только; больше талантов от этого на планете не стало. Меньше, пожалуй, тоже. А вот рябь по воде пошла такая, что что-то хорошее поди разгляди. У меня есть сольная пластинка «Хроника текущих событий», которую можно назвать YouTube-альбомом, потому что она так и делалась: приходила в голову песенка, я ее записывал под гитару на мобильный телефон, выкладывал на свой YouTube-канал, она набирала какие-то свои сотни тысяч просмотров (миллионов тогда еще не было), и, когда их накопилось на альбом, я сходил в студию с той же гитарой, перезаписал их за пару дней и издал. Потом мне это стало неинтересно.
— А есть ли в России молодые талантливые рок-исполнители, у которых есть шанс пробиться через плотный ряд «Грибов», Макса Коржа, Егора Крида? Или современной молодежи рок-н-ролл уже не нужен?
— Во-первых, рок-молодежи, если она есть, совершенно незачем пробиваться именно через этот ряд — стилистики разные. Во-вторых, еще раз: ну что за «современная молодежь», сколько можно обобщать? У меня в Москве джазовый клуб, который работает семь дней в неделю — и там половина молодежи, и на сцене, и в зале! Вот чего у сегодняшних молодых не отнять, так это возможности доступа к любой музыке, когда-либо записанной на планете Земля. Ну так они этой возможностью пользуются, не волнуйтесь за них! Другое дело, что музыка давно перестала быть той поляной, на которую стремятся все. Да и за совсем молодой сценой я не особенно слежу, но знаю, что фестивалей в Москве полно, и не только в Москве, так что играть есть кому. А рок это или не рок — дело десятое.
— Вы ведете страницу в Facebook: для чего вам нужна эта площадка, ведь с вашей позицией по многим вопросам общество знакомо?
— Вот отсюда и знакомо. Сейчас любой умник может зарегистрировать аккаунт на мое имя в соцсети и плести невесть что, мне когда-то приходилось удалять по трех-четырех самозванцев в день в том же «Твиттере». Интервью я давал и стараюсь давать немного, а те, кого все-таки интересует моя точка зрения на тот или иной вопрос, могут пройти ко мне в ФБ и почитать, зная, что это не фейк. К тому же в этой соцсети собралось множество людей, которые интересны и симпатичны мне и при живом общении, а в реале встретиться получается не всегда — можно поговорить там.
Не надо называть приспособленцами тех, кто думает не так, как я. Многие из них делают это вполне искренне.
— Нобелевский лауреат Светлана Алексиевич четко выписывает образ красного человека. А для вас советский человек это кто? Вернулся ли он, на ваш взгляд?
— Я не любил советскую власть и не люблю ее. И всегда стремился окружать себя людьми, которые мне приятны. В мое окружение неприятные мне люди не вернулись — их и не было. А со своим, я думаю, каждый разберется сам. Нравятся вам такие люди — флаг в руки. Мне не нравятся.
— Несмотря на то что Максим Горький приукрашивал действия советской власти, сознательно искажал картинку в некоторых своих статьях, для многих он остался великим писателем. А есть шанс у того же Захара Прилепина быть вспоминаемым лет через 100 за его литературные труды?
— Деточка, Горькому на момент революции было 49 лет, он был самым знаменитым писателем России и имел мировую славу! А когда ему исполнилось 50, его газета «Новая жизнь» была закрыта за критику большевиков. После чего он уехал на Капри и вернулся оттуда только в 60! Это не любимый мой писатель, но это большой писатель, как общественный деятель он сделал много добра и спас кучу людей. Что до Захара, то «Обитель» мне понравилась, и я ему об этом написал. Его редактор приглашала нас на музыкальную программу РЕН ТВ «Соль», и я принял это приглашение за всю «Машину времени»; поединок обещал быть занятным, но пока дальше приглашения не пошло, у них там всю дорогу что-то происходит, причем что-то вполне понятное. А о том, что будет через сто лет, давайте поговорим через двести.
— Почему русские всегда болезненно относились к критике? Если что — психушка, Соловки, ГУЛАГ. Откуда такая нетерпимость?
— Русские относились и относятся к критике, в общем, примерно так же, как и все другие народы. Вообще, делить народы на плохие и хорошие — это последнее дело, и уж если есть охота покритиковать чей-то народ, то всегда нужно начинать со своего собственного. Если у вас дальше заготовлен блок вопросов про то, какой плохой народ русские, то можете смело его пролистывать.
— Существует ли в российском искусстве идеологический террор и угроза надвигающейся цензуры образца 1937 года, о котором говорил Константин Райкин в своей ставшей знаменитой речи на съезде Союза театральных деятелей? Если существует, в чем он проявляется?
— Деточка, учите историю еще раз! Время сейчас не самое приятное, но сравнивать с тридцать седьмым годом — абсолютное дно. Журналистов, писателей, художников не привозят по ночам на Лубянку, не отбивают почки на допросах, не расстреливают в подвалах и не ссылают их семьи в лагеря. А идиотов, портящих жизнь, конечно, много, но когда их было мало? И где?
— В современном российском искусстве больше приспособленцев или все же личностей, которые, как и вы, не боятся открыто выражать свою позицию?
— Не надо называть приспособленцами тех, кто думает не так, как я. Многие из них делают это вполне искренне. Это скорее напоминает «Отравленный пояс» Конан Дойла, когда планета вошла в полосу «дурного эфира». Кстати, как он угадал со словом «эфир», ведь телевидения тогда не было, а радио так не называлось — и все же он точно предсказал картину! Правда, в его повести Земля пришла в себя за три дня, но и у нас, кажется, потихоньку начинается. А на некоторых эта отрава сразу не подействовала, и их было все-таки больше, чем сейчас кажется.
Я не люблю обобщать и говорить о поколениях. Яйца в инкубаторе все одинаковые, но даже цыплята из них вылупляются разные, что уж о людях говорить!
— Когда вы стали открыто говорить о многих вещах, на которые наложено табу кремлевской пропагандой, вы потеряли что-то существенное, кроме приглашений в жюри КВН к ангажированному Маслякову?
— Сто раз об этом рассказывал. Были одновременные отмены всех концертов по звонку еще до поступления билетов в продажу. Но там, где они все-таки проходили, были полные залы, и сейчас российские концертные площадки понемногу начали появляться в нашем расписании. А в КВН все стало не так смешно, но это понятно — птица в неволе не поет.
— По российскому телевидению любят говорить про войну на Донбассе, ситуацию в Сирии, проблемах США — в новостных выпусках мало говорится о жизни в России. Что это за придумка такая — эвакуировать россиян из своей же страны?
— Я стараюсь не смотреть телевизор, один раз в этом году провел несколько часов у «ящика» во время гастролей (так получилось) — и мне было чисто физически плохо. Спросите тех, кто его делает.
— Говоря о патриотизме, вы сказали, что не верите людям, которые орут о своей любви к родине. А можно ли шепотом правильно передать свои чувства?
— Почти весь французский шансон пелся тихо, американский блюз в доэлектрическую эпоху — тоже не самая громкая вещь… Можно по-всякому, короче.
— Много ли внимания в российском информпространстве уделяется Беларуси? Как вы относитесь к тому, что некоторые аналитики сравнивают начавшуюся в Беларуси мягкую белоруссизацию с началом реализации в стране украинского сценария?
— Я не особенно бываю в российском информпространстве. По-моему, оно само сейчас не очень понимает, что с собой делать.
— С кем или чем у вас в первую очередь ассоциируется белорусское искусство? Когда вы познакомились с творчеством Цеслера, какая из его работ вам больше всего понравилась?
— Мне очень понравился сам человек, я понял, что нам ничего не надо друг другу объяснять. И нравится до сих пор.
— Белорусский зритель сильно отличается от российского?
— Я всех люблю и всех жду!
Текст: Егор Забелин
Фото: из архива группы «Машина времени»
Оригинал публикации размещен на сайте журнала "Большой"
Журнал в соцсетях: Facebook, ВКонтакте и Instagram