— Оркестр! Где этот чёртов оркестр, мать вашу?
— Здесь, Пётр Андреевич, вон они на лавочках сидят.
— Сюда их, быстро! Пусть встанут в начале платформы.
Толстенький мэр в белой дублёнке сердитым взглядом обвёл перрон перед старым облупившимся вокзалом.
— Это что за толпа? Что за бабки такие?
— Активистки, их согласовывали с отцом Никанором.
— Ну так на ту сторону их. И транспаранты им выдайте что-ли. А то стоят непойми как.
— Мы не готовили транспаранты, Пётр Андреевич. Сметы на них не выделялось.
— Отбери поприличней из тех, что со дня конституции остались. Или со дня победы, там. Придумай что-нибудь.
Чем дальше, тем больше лицо мэра наливалось дурной кровью.
— Где группа от союза ветеранов?
— Они в здании вокзала, греются. Я проверял, там всё в порядке.
— Хорошо. А это что такое? Что за дети? Кто пустил?
— Вы же сами сказали: из соседней школы пару классов с цветами.
— Ну так поставьте их в сквер, за вокзалом. Вручат цветы, когда делегация будет садиться в машины.
Еще минут десять мэр расставлял по перрону людей в одному ему ведомом порядке. Затем потребовал мегафон и, забравшись на присыпанную снегом лавочку, обратился к народу.
— Граждане! Сегодня торжественный день - Рождество. Через полчаса состоится прибытие поезда с делегацией, везущей Благую Весть.
Над толпой послышались редкие возгласы и поднялись потёртые плакатики с фотографиями президента, самого мэра и министра культуры.
— Прошу всех быть внимательными. В целях недопущения террористических актов и политических провокаций, просмотр Благой Вести будет производиться вечером перед зданием администрации города. Для прохода будут организованы рамки металлодетекторов и оцепление...
Мэр ещё поорал в хриплую трубу мегафона, утомился, слез на землю и потребовал у помощника кофе.
А поезд всё не ехал и не ехал. Толпа, под медленно падающим снегом, становилась похожа на голую тёмную пашню поздней осенью. И только изредка долетающие детские крики рушили серьёзную картину.
Изгнанные с вокзала вторые классы “А” и “Б” резвились в жидком скверике. Старые деревья, помнящие еще проезжавшего здесь однажды Льва Толстого, служили отличными декорациями для битвы снежками. Шум,крики, гам. Молоденькая учительница, флиртующая с лейтенантом полиции, давно бросила наводить порядок…
Маша присела на край скамейки, сняла промокшие до нитки варежки и дышала на замерзшие руки.
— Холодно?
Девочка подняла взгляд. Перед ней стоял улыбающийся мужчина в потёртом ватнике поверх рабочей спецовки. Светлые длинные волосы рассыпались по воротнику.
— Угу.
Незнакомец присел перед девочкой на корточки и сунул руку за пазуху.
— Сейчас согреешься. Подставь ладошки.
Он достал что-то и опустил в протянутую горсть. Тёплое-тёплое. Как котенок. И светлое. Как солнышко. Нечто хорошее. Такое хорошее, что в горле вставал комок. Это хотелось хранить, как самую большую драгоценность. И в то же время делиться. Раздать всем и каждому.
— Что это?
Мужчина наклонился к девочке близко-близко.
— Это Весть, - голос стал шепотом, - Он родился. Сегодня, сейчас.
Маша ничего не поняла. Только что это очень важно. Наверное, самое важное, что она слышала за свою жизнь.
— И она вся мне?
Мужчина улыбнулся.
— Нет, для всех. У меня её хватит на всех.
Маша хотела ещё спросить, но мужчина уже поднялся и уходил. Между играющих детей, прочь от вокзала с официальной делегацией встречающих. Не оставляя на белом снегу ни малейшего следа. Потому что “вестник” переводится на греческий как “ангел”.
P.S.
“не придет Царствие Божие приметным образом,
и не скажут: вот, оно здесь, или: вот, там.
Ибо вот, Царствие Божие внутри вас”
От Луки, 17:20
(с) Александр "Котобус" Горбов, из "Книги пятничных рассказявок"
Вся книга рассказявок: в электронном виде или Бумажная книга