На воротах звякнула щеколда, дверь душераздирающе скрипнула, и после некоторой возни в сенцах в хату вошла худощавая, ладно сложенная женщина немолодых лет со следами былой яркой красоты в лице и фигуре, а также с намеком на изящество в простой, но с умыслом надетой одежды.
– Ой, ды какие люди! – вскричала баба Галя и чуть подпрыгнула на диванных пружинах, как бы символизируя вставание. Нежданной гостьей оказалась несостоявшаяся невестка Алка. Лет сорок назад брат бабы Гали чуть было не женился на ней, но родня дружно воспротивилась браку – девка была хоть и красавица, но из совсем нищей семьи.
– Приехала к тебе специально, думаю, воскресенье, надо повидать, – певуче говорила Алка, касаясь рукой белой, чисто выстиранной косынки, и мягко ступая маленькими ногами по рубчатым половикам.
Гостья, несмотря на немолодые годы, сохраняла живость и даже изящество в движениях, а так же ту особенную опрятность и точность, что всегда свойственна природной красоте. Лицо ее, с правильными чертами, было высохшим, но голубые глаза не потеряли блеска, и даже передние железные зубы не портили общего впечатления от её чуть высокомерной улыбки. Одежда на ней, по деревенским меркам, была весьма смелой – цветные носки в полочку, тёмно-серая юбка по колено, желтая кофта на пуговицах и белая, не без шика повязанная косынка, обнаруживающая безупречные линии её головы.
– Садись, садись, – заприглашала баба Галя гостью, и та легко присела на старый стул.
– Ну чё, чё ты? – со стыдливым выражением на лице, бабе Гале совершено не свойственном, спросила она.
– Да чё… – Задумалась на секунду посетительница, видимо, не зная, с чего начать разговор. – Что ж, Ванька-то твой, пьёть (имелся в виду сын бабы Гали, который жил в городе)?
– Пьёть, пьёть, – почему-то радостно сообщила баба Галя. – Он же, гляди, у меня здоровый, ему бутылка ничего не значит. Так что по улицам не валяется, – с гордостью заключила хозяйка.
Алка помолчала. Потом вкрадчиво продолжила:
– Ну, а твой как?
– Ничё, – баба Галя потупила взор, как бы смущаясь своей лебединой семейной песни.
– Это наши последние женихи, – вздохнула Алка, – нам уж на седьмой десяток, большого выбора теперь нету.
– Да-да, – горячо поддержала её баба Галя. – Какие они годы? Уже ни на чердак, ни в погреб не залезешь. Вот я и приняла в зятья Викентича. Он мне говорит: – Пропиши. А я ему кажу: – Викентич, я ж подохну, а ты возьмешь в мой двор чужую, а дети и будут меня проклинать, – она всхлипнула, как бы заранее переживая такой поворот дела. – А с другой стороны, не прими я его, как жить?! – баба Галя возвысила голос. – Дети, и Ванька, и Валька в районе, у них семьи, я там не нужна. А он и «скорую» вызовет в случае чего, и стакан воды подаст, и всё, всё. Конечно, ругаемся, бывает. Он кричит: – Я тебя докормлю, такая-сякая! А я на него пру. Орём друг на друга и тут же балакаем.
– А пенсии как же? – заинтересовалась гостья.
– В общий котёл, на его книжку кладём. В случае чего, если я помру (я ж купила 5 метров на гроб у цыган, – попутно похвасталась баба Галя), ему хоть деньги достанутся; ну а я детям наказываю: вы его не прогоняйте, нехай он тут живет, если что. И хату вам посторожит.
– А где ж сам-то?
– Свиней покормил, так лёг в кухне отдохнуть.
– А… Тут вот какое дело, – Алка оглянулась, будто высматривая, нет ли в хате посторонних. – Я слыхала, на вашей улице баба молодая померла.
– Да-да! – баба Галя обожала просветительскую миссию, и даже заерзала в предвкушении долгого рассказа. – Оля померла от рака кишечника. Там она высохла – страсть! А брал её Стёпка Вобленков с ребёнком – она нагуляла по молодости, – баба Галя снизила голос и прибавила скорбно-обличительных интонаций. – Мальчик, года четыре ему было. И вот Стёпка привел эту Олю в хату и говорит ей: видишь, какой порядок? (А у него мать нигде не работала, только хату наряжала.) Она говорит: вижу. А он ей: – Чтоб всегда тут так было, запомни! А она ж с дитём, и на работу устроилась телятницей, и дома хозяйства страсть: две коровы, два телка, три свиноматки с поросятами, птица всякая. Да…, – баба Галя сочувствующе охнула. – А свекрови дюжа не понравилось, что Стёпка взял бабу с дитём чужим. Прямо поедом стала её есть. А Оля женщина была порядочная, – баба Галя всхлипнула и перекрестилась, – ну, грех был по молодости, ну чё ж, убивать ей этого мальчонку, что ли? И она страсть как старалась в семье всё делать; я видала раз – сено они убирали, хватает на вилы как мужик. Потом у них со Стёпкой девочка родилась, а свекровь вроде хотела парня… Как будто это магазин какой – чё Бог дал, с тем и живи! – баба Галя угрожающе возвысила голос до крика. – Девочке года не было, Оля вышла на телятню. А свекровь с дитём сидеть не хочет, мальчишка эту девочку нянчил. А Оля на работе надорвалась, и всю зиму пролежала неподъемная. Врачи ходили, опиум кололи. А запах от неё страшный стоял… Ну и померла она, – баба Галя вытерла набежавшие слёзы, – померла, а Стёпка через неделю машину купил легковую, пригнал с Тольятти за 200 тысяч. Туда-сюда на ней, прям неудобно, вроде как рад, что с Олей развязался. Или смерти её дожидался, чтоб машину купить?!
Наступила скорбная пауза. Наконец гостья задумчиво спросила:
– А хозяйство как же?
– Так сдал же хозяйство, машину купил, а за мелочью всякой мать ходит, да сестра его тут, в проулке живет, корову доит да за дитём приглядывает.
– А мальчик где ж? – продолжала выпытывать Алка.
– Ой, соседи казали, – баба Галя снизила голос, почти зашептала, – мальчик походил-походил по двору, по огороду и говорит: не, чужой я тут, пойду к бабе. Забрали его Олины родители на воспитание.
– Ну, а чё ж, эта свекровь, дюжа строгая? В годах или нет? – не унималась гостья.
Баба Галя учуяла в этом вопросе какую-то особенную важность для Алки, но учуяла не умом, а интуицией. Глазки её блеснули:
– Ды чё ж, все мы не вечные… Она женщина пожилая. Строгая, конечно, кажуть, это да.
– А так мужик справный, говоришь? – клонила свою линию Алка.
– Справный, не пьёть, и богатый – страсть. На нашей улице, считай, первый кулак, – затряслась в мелком смехе от удачной шутки баба Галя.
Наступило задумчивое молчание.
– А я вот что, Галь, приехала, – наконец решительно заявила Алка. – И у нас на хуторе казали, что Стёпка – мужик серьезный. А у меня ж зять, ты знаешь, забёг аж в Серпухов с проституткой, и не слуху ни духу от него уж второй год. А Ленка (дочь) у меня девка хорошая, ты знаешь, – баба Галя согласно кивнула, – и работящая, и хозяйственная. Он – тоже не парень, с дитем, ну я и подумала, если б ты, Галь, переговорила с ним: мол, взял бы он мою Ленку.
Баба Галя воспламенилась заревым румянцем от столь ответственного поручения:
– Ды я чё ж… Я всегда, пожалуйста. Спросить можно. Оля, правда, недавно померла, вроде и неудобно ещё?
– Как сорок дней прошло, так уже можно пытать, – решительно заявила Алка. – А сорок дней когда? На той неделе?
– Ну да, вроде…
– Вот я и приехала тебе сказать. Потому что ты – баба честная, не подведешь, – баба Галя расплылась в улыбке и закивала головой, – и опять же, будем копошиться – перехватют, сама говоришь, что мужик он справный.
– Справный, да.
– Ну так гляди, Галь, я на тебя надеюсь, – Алка поднялась с дивана, – а я поеду, к вечеру и свиньям надо надергать, и куры у меня голодные.
– Надо, надо, – поддержала баба Галя.
Она, охая, поднялась, вывела гостью на крыльцо.
Алка была на стареньком, но свежевыкрашенном в кричащий желтый цвет велосипеде (ее кофта была в тон «транспорту»). Баба Галя громогласно передавала приветы на хутор Трибунский, где жила теперь Алка, та согласно кивала головой. Гостья вывела велосипед за ворота, щеколда звякнула, и стало тихо-тихо, будто жизнь на время остановилась...
Рассказ из книги "Мёд жизни"
Книга "Мёд жизни" здесь и здесь
Автор Лидия Сычёва