В типографии с каждым днем становилось все холоднее. Виною тому были, однако, не погодные условия, а новый резчик Марат Мансурович. Дело в том, что приходя на работу, он считал своим долгом обследовать всю типографию на предмет чистоты и порядка. А поскольку был он феноменально дальнозорким, осматривался еще из входных дверей, не раздеваясь. Получаса такого осмотра хватало, чтобы бумага простыла и начала чихать.
Переодевшись, он шел исправлять высмотренные недостатки. Затерявшиеся документы находили свои папки. Компьютерные мыши на столах Данилы, Инги и Марины вытягивались по струнке и драили коврики. Линейки утрачивали даже намек на погрешность.
О том, что вокруг его собственного резака царил идеальный порядок, даже говорить не стоит. Туда Марат Мансурович доходил в последнюю очередь. Потерю времени он нагонял достаточно быстро, хотя работал неторопливо. Подрез каждой стопы оканчивался неизменной присказкой:
— А все старпер Евстахий Трубыч.
…Марат Мансурович дошел до резака. Печатник посмотрел ему вслед, вынул из-под стола пепельницу и разложил ключи на свои законные места. Для надежности бросил взгляд на бланк заказа — там Мансурыч погрешностей не нашел. Замечание о сроках акклиматизации бумаги осталось без внимания как идущее вразрез с насущными потребностями…
Резчика где-то отыскал Валя, пока Данила был в отпуске. Связался с шефом по телефону, расхвалил Марата Мансуровича, и он был взят на работу.
Сегодня Данила вернулся. Загорелый, веселый, в шортах он сидел за компьютером и дрожал. Можно было подумать, что он сильно нервничает, просматривая документы. Инга постоянно ставила чайник и отпаивала шефа. Данила кликнул Валентина. Тот появился не сразу, с новой метровой линейкой в руках.
— Валя, где ты его нашел? Я еле прочел. Стаж работы — двадцать листов. Это же не послужной список, это географический справочник России. Три месяца в Удмуртии, три месяца на Гознаке, три месяца в Алма-Ате…
— Он очень хороший резчик. Разбирается. Когда-то инженером был.
— А проработает-то он сколько, ты не спросил?
— Марат Мансурович сказал, что такая линейка самая точная. Он такие приспособы выдумывает. Вчера пресс сделал.
— Валя, ты болен? Или голоден? Надо еще посмотреть, что это за Марат Мансурович. У него или самомнение, или с головой не в порядке. Ну кто еще, устраиваясь резчиком будет набивать резюме в двадцать листов. — Данила поежился от сквозняка, и вышеупомянутая пачка в его руке задрожала.
— Ну что ты, Данила. — Валя рассмеялся. — Это я набирал!
Данила перестал дрожать и исподлобья посмотрел на своего заведующего послепечатной обработкой. Да, за то время, что его не было, в типографии ничего не изменилось.
— Валя, скажи мне, пожалуйста, кем ты здесь работаешь? Ты… Тебе что, заняться больше нечем, а? Почему нам листовки вернули, не знаешь?
Валя чихнул. Сказать было нечего.
Пока он пересказывал этот разговор Марату Мансуровичу, обильно снабжая его комментариями, тот молчал. Потом оторвался от резака и сказал:
— Ты, Валя, ты послушай, что тебе скажет умудренный опытом татарин. В моей первой типографии был такой старый пердун, классический — Евстахий Трубыч. Ему было не так много лет, чтобы идти на пенсию, но видимо он считал, что до нее не так далеко, чтобы что-то делать на работе. Ты пойми: типография государственная и он ею руководил. Когда по области распределяли печатные машины, он даже из кабинета не вышел. Я это понял лишь через три месяца, когда стал “своим” на все сто. Ты послушай умудренного татарина: придя на работу, пока ты человек новый, тебя уважают, с тобой считаются, а как ты стал «своим», уважение уходит и уже ты должен считаться с тем, какие здесь беспорядки. Обычно это происходит за три месяца. Нет, ты знай, старый татарин Марат Мансурович своим не станет. А ну руки в карманы! — он заправил стопу плакатов в резак, выставил размер, подкрутил полмиллиметра, нажал обе кнопки и нож пошел вниз. — А все старпер Евстахий Трубыч. Где новая линейка?
Подошел Данила, взял лист из середины стопы и понес клиенту. Минут через десять работа застопорилась. Пробежала Инга. Крикнула что-то печатнику. Тот сорвался, не докурив. Прошелестел Валя… Заказчик хлопнул дверью и уехал. Цех как-то вдруг опустел. Марат Мансурович выключил резак и пошел посмотреть, что происходит.
У стола Данилы стоял весь наличный состав типографии. Перед ним на столе лежал свежий плакат, измятый с одного угла. Дело в том, что при тираже в 100 тысяч экземпляров должны были быть указаны лишь 50 тысяч. Шутка гения, уходящего от налогов. В итоге были проставлены все сто.
Данила распекал по очереди Ингу, верстальщицу, монтажиста, печатника. Больше всего доставалось верстальщице. Марина сама не могла понять, как она упустила это из виду. Но кто-то же должен был и проследить.
— Конечно, я. — Марат Мансурович прошел вперед. — Я и проследил. Это я сказал Марине, чтобы она поправила. Да, чуть не забыл, Марина, вот вам спирт.… Нет-нет. Протрите, пожалуйста, клавиатуру.
Марину тут же обозвали грязнулей и началось всеобщее ликование.
История с плакатом окончилась как нельзя лучше. Расчетливый клиент торговал очень бойко, так что вскоре понадобились еще двести тысяч, которые и были напечатаны, если верить бумагам, нулевым тиражом.
Месяц спустя Марат Мансурович неожиданно собрался увольняться. Данила с сожалением согласился и еще через две недели резчик ушел.
Незадолго до этого в одной государственной типографии со всеми почестями отправили на пенсию ее директора Евгения Терентьевича Трубина. Теперь каждое утро в дверь входил Марат Мансурович и осматривался. Через два часа после начала работы он устраивал перекур и шел поболтать с печатниками. Из его старых знакомых никого не осталось, что, впрочем, вполне устраивало умудренного татарина.
Сейчас он сидел в курилке перед раскрытым окном и разговаривал с заметно пузатой Женькой. Делился семейным опытом. Все печатники разгружали фуру с бумагой, которую привезли из воинской части, где она пролежала восемнадцать лет. Заказ был не самый важный, и даже краска на него шла соответствующая — десятилетней давности. Если еще учесть, что самому старшему печатнику только исполнилось двадцать четыре, конфликта поколений при печати явно было не избежать.
— А все старпер Евстахий Трубыч, — по привычке пробормотал Марат Мансурович. Женька, уже отчаявшаяся дождаться «своего» со смены, сделала непонимающие глаза. — Да ты не слушай меня. Что толку от старого татарина.
И резчик направился к рабочему месту.
Фрагмент книги "ЙА-ВЫВЕСКА! Повесть о 1997-2006"