Есть огромная разница между традиционным вопросом ученых о
прошлом «Что случилось в истории, когда и почему?» и вопросом,
который последние 40 лет вдохновляет все больше исторических
исследований, а именно «Что люди чувствуют или чувствовали по
этому поводу?». Первые кружки устной истории образовались в конце
1960-х годов. С тех пор число институций и трудов, посвященных
«наследию» и исторической памяти, главным образом о великих войнах
ХХ столетия, выросло экспоненциально. Исследования исторической
памяти по сути имеют дело не с прошлым, а с частичной проекцией на
него последовавшего за ним настоящего. The Morbid Age («Болезненное
время») Ричарда Овери отличается другим, более непосредственным
подходом к эмоциональной текстуре прошлого: кропотливое
вылавливание по крупицам реакций современников на то, что
происходило внутри и вокруг человеческих жизней, – можно назвать это
музыкой настроения истории.
Здесь открывается замечательное поле для исследования, особенно
для ученого с пытливостью и поразительной эрудицией Ричарда Овери,
но перед ним стоят непростые задачи. Что значит описать эмоцию как
характеристику страны или эпохи, какова значимость социально
распространенной эмоции, даже явно соотносимой с драматическими
историческими событиями? Каким образом и как точно мы можем
измерить ее распространенность? Опросы – сегодняшний механизм для
подобных замеров – не существовали примерно до 1938 года. И в любом
случае подобные эмоции – например, крайне широко распространенное
неприятие евреев на Западе – очевидно, ощущались и переживались по-
разному, скажем, Адольфом Гитлером и Вирджинией Вульф. Эмоции в
истории не являются ни хронологически привязанными, ни социально
однородными, даже в те моменты, когда они действительно
объединяют многих, как во время немецких бомбежек Лондона; тем
более неоднородны их интеллектуальные трактовки. Как можно их
сравнивать или противопоставлять? Словом, что делать историкам в
этой новой области?