Выпуск второй
Как начать писать и сохранять запал на протяжении долгого времени… особенно для чего-то настолько большого, как роман?
У каждого публикующегося писателя есть следующий опыт:
Вы на вечеринке. Вас с кем-то знакомят, и этот человек выясняет, обычно не по вашей воле, тот постыдный факт, что вы писатель. Чаще всего, в следующие пять минут вы слышите две вещи:
1. Этот человек планирует что-нибудь, когда-нибудь написать. Скорей всего книгу. Но не может сделать этого сейчас, потому что у него есть настоящая работа.
2. У него есть просто потрясающая идея, почти наверняка идея для бестселлера, и он не против ей поделиться… за 50% аванса и гонорара. «Я подарю тебе идею, ты ее заполнишь словами и вперед» - обычно сделка выглядит так.
Как же объяснить людям, что идеям цена грош в базарный день? Что у каждого писателя больше идей, чем он или она способны поместить в книги за всю свою жизнь? И, наконец, что их идеи (почти наверняка) не только обыгрывались в литературе около десяти тысяч раз, но, сами по себе, не способны послужить двигателем даже для наброска, рабочего упражнения, не говоря уже о рассказе или романе.
Помимо НФ рассказов во времена правления Джона Кемпбелла десятки лет назад, или периодических романов, вроде «Кода Да Винчи» (который, на самом деле, состоит из множества «идей», украденных из других книг, неряшливо сшитых друг с другом словно чудовище Франкенштейна), рассказы и романы в действительности не держатся на «идеях». В Голливуде большинство фильмов продаются с помощью «крючка» - т.е. идеи истории, сжатой в полдесятка предложений или меньше. По-настоящему продаваемые истории могут быть выражены одной фразой - т.е. «Хищник - это Рэмбо встречает Чужого». Все! Рисуем стандартный контракт на богатство и знаменитость и выбираем бюджет… ох… $30 млн. (в 80-х годах) для блокбастера.
Но достойные романы и рассказы так не работают. Какая «идея» стоит за, скажем, гениальным рассказом Эрнеста Хемингуэя «Холмы как белые слоны»? Мы смотрим через глаза кого-то – невидимого кого-то – сидящего в кафе на железнодорожной станции, слушающего, как юная пара безжизненно обсуждает что-то печальное. Через некоторое время мы понимаем, что юноша, признаваясь в любви, на самом деле уговаривает девушку сделать аборт. И также очевидно, что он делает это ради себя, а не из заботы о ней.
В этом «идея рассказа»? Ничуть. Это маленький кусочек подслушанного разговора, перенесенного в вымышленный контекст.
Но как найти этот вымышленный контекст, как его создать, и откуда узнать, где написать об этом?
Я один из немногих писателей, которых я знаю или о которых слышал, кто считает, что одним из признаков неподготовленного любителя является слишком раннее начало. Не только их попытки опубликоваться – я считаю, что для начала нужно долгое обучение – но попытки превратить «идею» в рассказ или роман. Еще раз, хотел бы я, чтобы мне давали доллар каждый раз, на вечеринке или еще где, когда я слышал, как талантливый, но еще не опубликованный «писатель» говорил, что начал работать над своим романом, часто фэнтезийным, с названием похожим на «Поющий Меч Ша-на-на», о котором он говорит, что это будет Первая книга в Хрониках Ша-на-на, а всего будет шесть, может десять.
Матерь Божья! Что за гордыня. Какое поразительное высокомерие. Вот щенок, за свою жизнь не издавший рассказа, и он уже посылает своих миньонов срубить целый лес, чтобы подкормить его фантастическую (больше, чем в одном смысле) бесконечнологию.
Обычно их мысли об этих «шести книгах, может десяти» - сюжет, персонажи, идеи, темы и стиль которых они смутно планируют скопировать у Джорджа Мартина или Роберта Джордана или еще кого-нибудь – не имеют достаточного заряда, чтобы запустить короткий, короткий рассказ.
Настоящие писатели обычно достаточно долго держат материал в голове, зная, что лишь наметки идей, сюжета или персонажей не создадут рассказ или книгу. Писатели позволяют им дозревать. Даже зная, что история будет расти натуральным образом, у них хватает мудрости и опыта не начинать неподготовленными.
Харлан Эллисон однажды описал мне свою идею периода дозревания рассказа – или любой другой вещи. Харлан сказал, что это как с небольшим моторчиком, испускающим маленькие светящиеся штуковинки, которые ты создал, но вместо того, чтобы выставлять эти штуковинки на всеобщее обозрение, мы просто топим их в трясине нашего подсознания, от которого зависит каждый настоящий писатель. Там, под ряской в глубине трясины, маленькая идея – бесполезная сама по себе – начинает создавать связи с другими вещами, которые уже лежат во тьме. Писатели – величайшие мусорщики. Как сказал Генри Джеймс (старый друг Харлана, как мне кажется) – писатель, это человек, которому все нужно. Прогуливаясь по топким берегам, писатель находит все новые вещи – человеческий скелет, двигатель бьюика 1948 года, потёртый стетсон, пожеванные остатки оленя, отделенные от тела, наушники iPod – и все это время ваша сверкающая, мерцающая штуковинка-идея внизу – плавит, соединяет, создает связи, растет. Наконец, когда вы меньше всего ожидаете, эта… ШТУКА… выползает из трясины, волоча за собой разные части и смертоносные лезвия, вся в древнем иле и теперь уже на твердой земле.
Вот когда вы начинаете писать.
Начинающий писатель, с другой стороны, даже не знает, что он неподготовлен, он бросается писать о своей маленькой, мерцающей штуковинке-идее и потом удивляется, почему никто не хочет о ней читать.
Одной из проблем современного выводка претендующих на то, чтобы стать писателями – большинство из них хочет сразу начать с романа (или большой серии романов, ужасающих Хроник Ша-на-на), даже не пытаясь для начала понять, или может написать, рассказ. Хотя это и правда, что некоторые писатели в сердце свое романисты, а не рассказчики (я отношусь к этой категории), просто пропустить рассказ слишком похоже на юного режиссера, анонсирующего, что он или она готов приступить к съемкам высокобюджетного фильма, хотя сам даже еще не брался за камеру.
«Простой стиль» Эрнеста Хемингуэя обманчив, как мы увидим в последней части выпуска «Пишем хорошо». Он полировал эту очевидную простоту – на самом деле сложный комплекс использования языка, замечательный тем, что он опускает даже больше, чем вкладывает – годами, прежде чем написать рассказы, сделавшие его знаменитым. Помимо того, что они сделали его знаменитым, эти рассказы изменили направление для большей части литературы 20 столетия.
Вы читали рассказы Хемингуэя? Анализировали тонкую почти поэтическую красоту таких вещей как “Кросс по снегу” или “Так, где чисто, светло” (хорошее определение стиля Хемингуэя) или “Недолгое счастье Френсиса Макомбера” или “Большая река с двумя сердцами”? Даже если вы решите не писать в подобном стиле – и было бы глупо в нем писать, поскольку имитация Хемингуэя, даже самим пожилым Хемигуэем, грустная и очевидная вещь – внимательное чтение и тщательно изучение подобной техники именно тот подход, который нужен начинающим писателям. В некотором роде рассказы Хемингуэя стали апофеозом короткой прозы 20 столетия. Его первый популярный роман – «И восходит солнце» – как твеновские «Приключения Гекельберри Финна», стал Рубиконом для американской литературы: однажды пересеченный, опубликованный и прочитанный, он уже не позволял повернуть назад. Новый голос и стиль вдохновили целые поколения будущих американских писателей.
Что же Хемингуэй говорит о том, как начать писать, продолжать писать и писать хорошо?
Базовые принципы писательства Эрнеста Хемингуэя
(отобранные из биографий и статей)
1. Учись у лучших литературных образцов.
2. Разберись в своей теме с помощью опыта и чтения.
3. Работай в строгой изоляции.
4. Начинай ранним утром и работай по несколько часов каждый день.
5. Начинай с чтения всего, что ты написал, с начала или, если пишешь большую книгу, с последней главы.
6. Пиши медленно и обдумано.
7. Перестань писать, когда текст идет хорошо и ты знаешь, что случится дальше, чтобы у тебя сохранилась инерция для продолжения в следующий день.
8. Не обсуждай материал, пока пишешь о нем.
9. Не думай о том, что пишешь, после того, как закончил, позволь подсознанию потрудиться над материалом.
10. Работай над проектом постоянно, после того, как начал его.
11. Фиксируй свое ежедневный прогресс.
12. Сделай список названий, после того, как ты закончил книгу.
Комментарии Дэна Симмонса к Базовым принципам писательства Эрнеста Хемингуэя:
Прежде чем я начну комментировать, позвольте сказать, что я не являюсь поклонником Хемингуэя в чистом виде. Но моя причастность к нему временами была велика. Больше десятилетия назад, я писал роман – «Колокол по Хему» – в которой Хемингуэй был одним из основных персонажей. Книга была основана на малоизвестных биографических фактах жизни ЭХ в 1942-44, когда он основал и работал с группой, занимающейся контршпионажем на острове Куба (ее он и называл “Хитрое дело”), и в тоже время оснащая свою яхту, чтобы превратить ее в подобие судна-ловушки. С ее помощью он надеялся поймать германскую подводную лодку.
Почти четыре года я занимался глубоким исследованием Хемингуэя – читал почти каждое письмо, которое он когда-либо писал, поглощал биографии и другие книги о нем, просиживал у морских карт и дневников и рукописей того, что он никогда не издавал, даже дошел до того, что поднял файлы и досье ФБР, открытые в 1990, почти через тридцать лет после его самоубийства. Я презирал некоторые стороны характера Хеминуэя: его задиристость, его нужду быть центром внимания, его позднее потакание своим слабостям в жизни и литературе, предательство друзей и любимых – и были еще привычки, которые просто раздражали (например, его неспособность выучить простое правило опускать «е» перед тем, как добавить «ing», мелкая соринка, если читаешь несколько его личных писем или рукописей, которая может свести с ума, если читаешь сотни оригинальных документов). Но в целом, мое уважение к Хемингуэю, как писателю, росло в геометрической прогрессии. Он был настолько же внимателен к своей прозе, насколько был полон решимости прожить жизнь на полную катушку. Мне кажется, что ни один другой писатель 20 столетия, не сумел добиться такого успеха в обеих областях.
Так что насчет первого принципа «Учись у лучших литературных образцов»?
Хемингуэй так и делал. Он был самоучкой в том смысле, что его не учили писать в колледже – его «школа» состояла из вождения скорой во время Первой Мировой – но Хемингуэй в душе был книжным и даже прилежным человеком. Он читал лучших писателей в истории литературы и впитывал у них все, что мог, все это время планируя и подготавливаясь к выработке собственного стиля.
Если бы Хемингуэй был юношей сегодня, он не изучал бы Дэна Симмонса или Стивена Кинга или Джорджа Мартина; так же, как и раньше, он бы читал Толстого и Тургенева, и Твена, и Джейн Остен, и Шекспира, и Библию, и Достоевского, и Конрада, и Джойса, и остальных. Десятилетиями, в своей личной корреспонденции, Хемингуэй использовал боксерские метафоры, чтобы описать с кем из своих личных великих писателей он проводил спарринг, когда работал над своим романом или рассказом (Я провел шесть раундов с Толстым сегодня, - говорил он Скотту Фитцджеральду). Это именно тот agon*, о котором пишут Гарольд Блум и другие критики – «боязнь влияния» в смысле поиска своих литературных предшественников, и попытки соревнования с ними, победы над ними, и бесконечная нужда понять – лучше твоя работа или хуже, чем у них.
Может быть мы и не то, что мы едим, как говорится в поговорке, но будучи писателями мы всегда, неизбежно, то, что мы читаем. Читайте середняковые работы, делайте их своими литературными образцами, и однажды вы можете дорасти до сомнительного уровня середняка. Изучайте лучшие литературные образцы и – пусть даже вы никогда не сможете стать им равными, даже если сможете продержаться на ринге против них один или два раунда – вы извлечете из них невероятную пользу.
«Разберись в своей теме с помощью опыта и чтения». Замечу, что здесь произошло самое знаменитое изменение образа авторов – из длинноволосых, сидящих в костяной башне, в твидовом пиджаке/с трубкой людей к хемингуэевскому образу участвовавшего в сафари, плавающего по морям, сражающегося в боях с быками дебоширу. Именно он поставил чтение на одну полку с жизненным опытом.
«Работай в строгой изоляции». Недавно я обедал в кафе и мой товарищ обратил внимание на юношу за соседним столиком – он был здесь перед тем, как мы пришли – усердно работающим за ноутбуком. Моей первой мыслью было, что он использует вай-фай, чтобы разобрать электронные письма, но посмотрев внимательней, я заметил экран полный диалогов и плотных параграфов описаний. И он продолжал прокручивать туда и обратно, переписывая диалог.
Является ли работа в ресторане «строгой изоляцией»? Может и являться. Многие авторы способны писать где угодно. И все, что нам нужно, это чистое, хорошо освещенное место. Но зачем выбирать публичное место? Это будто кричать – Эй, смотрите на меня, я писатель! Кафешечные поэты, бесконечно корябающие в своих блокнотах – всегда о себе, я заметил, - чаще всего дешевки.
Практиковал ли Хеменгуэй свой совет о строгой изоляции? Когда он был молодым мужчиной в Париже, со своей первой женой Хадли и маленьким Бамби, он и правда следовал ему. Он тратил свои скудные средства, снимая комнату – холодную, пустую, за исключением деревянного стола и стула – где он мог писать часами каждый день, используя время так же эффективно, как брокер в офисе. По мере того, как он старел и обретал славу, имущество и новых жен, его окружение изменилось, но он по-прежнему нуждался в строгой изоляции. Когда он жил в Кей Весте, поселившись в отеле Амброс Мундос, он сидел в такой же пустой комнате и работал над своим романом. Когда он переселился на Кубу – в Финка Вихия, над городом, где он будет жить со своей третьей женой Мартой Геллхорн и затем четвертой и последней женой Мэри – он печатал стоя у буфета или сидя в гостиной Финка.
В 1947 году, его новая жена Мэри удивила Хемингуэя – который отправился в долгое путешествие – построив «писательскую башню» рядом со старой Финка. Здесь, объясняла она, Хем сможет писать в строгой изоляции, как он и хотел.
Это оказалось слишком для стареющего писателя. Он чувствовал себя одиноким сидя в башне, хотя из нее и открывался замечательный вид. Спустя пару недель Хемингуэй вернулся в гостиную, и общался через открытое окно с садовником, когда ему хотелось, будучи неподалеку от своей выпивки и готовый выпрыгнуть из своей «строгой изоляции», как только кто-нибудь покажется.
Несколькими годами позже, на свое пятидесятилетие, Хемингуэй отправил в своих письмах следующее. Своему будущему биографу:
«Сегодня я трахнулся три раза, подстрелил десяток голубей (очень быстрых) в клубе, выпил с пятью друзьями и весь полдень высматривал в океане большую рыбу. Не нашел ничего, хотя течение было очень темным»
Своему издателю-редактору, который только что опубликовал книгу Джеймса Джонса «Отсюда до бесконечности»:
«Надеюсь, он убьется как только это не причинит ущерба его или твоим продажам. Если ты дашь ему литературный совет, можешь попросить его откачать ведро соплей и затем отсосать гной из уха мёртвого нигера»
Кардиналу Спеллману:
«На каждом фото, где я тебя вижу, все больше льстивого, хлопающего губами высокомерия, жира и самоуверенности… Пока я жив, ты никогда не станешь Папой»
В этих письмах можно услышать, как говорит бутылка. Так говорят задиристые, слишком рано постаревшие мужчины, узколобые и находящиеся в бессильном отрицании увядания своих сил. Но в тоже время, когда Хемингуэй рассылал эти диатрибы, он писал «Зеленые холмы Африки»:
“…и я задумался о Толстом и о том огромном преимуществе, которое дает писателю военный опыт. Война одна из самых важных тем, и притом такая, когда труднее всего писать правдиво, и писатели, не видавшие войны, из зависти стараются убедить и себя и других, что тема эта незначительная, или противоестественная, или нездоровая, тогда как на самом деле им просто не пришлось испытать того, чего ничем нельзя возместить.”
Здесь мы видим старого, но все еще наблюдательного писателя, превозносящего опыт над начитанностью. Но еще здесь сетование стареющего вояки, который только что видел еще одну войну в качестве корреспондента, пока мужчины моложе воевали на ней и чувствовали ее напрямую, а теперь писали о ней.
«Начинайте ранним утром…» Многие писатели – жаворонки, но некоторые из нас предпочитают начать позже утром и работать до глубокой ночи. Лично я не люблю писать ночью, но в эпоху слишком многих телефонных звонков, факсов и, особенно, емейлов от агентов, редакторов и других – часто это дела, с которыми нужно разобраться – поздняя ночь тише. Ключевыми словами в совете Хемингуэя являются «несколько часов каждый день».
«Начинайте с чтения всего, что вы написали…» Хемингуэй советует здесь то, что является почти универсальным правилом среди писателей, но я редко слышал, чтобы кто-то об этом говорил. Он советует вернуться в колею. Почти у каждого писателя есть предрабочий ритуал, который помогает ему войти в своего рода транс – глубже даже, чем тот, в который мы входим во время серьезного чтения – он необходим для начала работы.
Прочитать все, что вы написали в предыдущий день или неделю – хороший способ оказаться в этом состоянии. Каждый рассказ или роман, даже каждая глава, склонны к собственной идиосинкразии в стиле, тоне диалога, определенной энергии или еще чего-нибудь, и перечитывая последнюю главу прежде чем начать печатать – лучший способ вернуть нужный темп и образ мышления. В моем случае, я пишу глубокой ночью, прохожусь сквозь страницы на мониторе утром – делая изменения – распечатываю их, делаю еще правки на бумаге, затем перепечатываю эти правки на компьютере и только потом начинаю новую главу.
«Пишите медленно и обдумано»
Вы к этому придете, пусть даже после многих правок. Некоторые писатели – Хемингуэй был одним из них и я надеюсь, что я тоже – делают это с первой попытки, печатая и перепечатывая фразы, эпизоды или страницы, пока не почувствуют, что слова звучат правильно. Хемингуэй, большую часть своей карьеры, был скорей романистом, чем рассказчиком, а романисты – все они – марафонцы, в противоположность спринтерам рассказчикам. Все учатся правильному темпу движения… в своей работе и карьере.
Кроме того, как нас предупреждал Флобер:
«Опасайся всего, что похоже на вдохновение, — часто это только предвзятое намерение и обманчивая, нарочитая, внушенная себе экзальтация. К тому же, нельзя жить вдохновением. Пегас чаще идет шагом, чем скачет галопом. Весь талант в том, чтобы заставить его идти нужным тебе аллюром.»
Не знаю, читал ли эти слова Хемингуэй – он точно был отлично знаком с работами Флобера – но они хорошо перекликаются с его знаменитым определением храбрости - благородство в трудной ситуации.
Седьмой совет «Перестань писать, когда текст идет хорошо…» звучит странно, но это чистое золото. Ужасно трудно заставить себя остановиться в середине… скажем.. сцены, где главный герой ночью убегает по льду от огромной твари, которая может быть, а может и не быть полярными медведем, но… стоп. Иногда вы должны продолжать писать, потратить лишний час или два, чтобы закончить сцену, но лучшим советом в большинстве случаев будет… остановиться. Ваше подсознание, как ниже объясняет Хемингуэй, будет продолжать писать сцену для вас, и будет, в отличие от ваших поспешных попыток, находить детали (или, возможно, исключать их), которые вы бы упустили, если бы писали в «экзальтации, называемой вдохновением». Кроме того, ваше нетерпении увидеть – прочитать – что случилось дальше, заставит вас начать следующим утром. Состояния «начинай каждый день» с каждым годом достичь все трудней. Сохранение инерции важнейший ключ для того, чтобы закончить нечто настолько абсурдное по своей величине и сложности, как роман.
«Не обсуждай материал, пока пишешь о нем»
И снова Хемингуэй дает совет, отделяющий агнцев от козлищ. Мечтателей о писательстве от профессионалов. Очень немногие профессионалы говорят о том, над чем работают – определенно без деталей. Это просто факт. Слишком многие аматеры ходят и болтают о своей работе. В некотором смысле они тратят энергию, необходимую подсознанию, чтобы продолжать работать, пока ваши тело и разум отдыхают от писательства.
Наш друг Флобер осуждал склонность к слишком подробному планированию и затем говорил о писательстве в письме к Луи Буйле. В довольно неприличных выражениях:
«Мне кажется, что если вы готовы так тщательно препарировать свое еще не рожденное дитя, у вас не встанет, чтобы его зачать»
Хемингуэй повторяет свой и Флобера совет в 9 пункте: «Не думай о том, что пишешь, после того, как закончил работу, позволь подсознанию потрудиться над материалом.»
Думайте в терминах предложенной Эллисоном трясины подсознания, с двигателем бьюика, ждущим, когда его к чему-то присоединят. Вы не можете просто пожелать, чтобы подсознание создало хорошие связи между элементами в вашем романе, но вы можете научить подсознание быть голодным до таких случайных скачков и затем найти способ улучшить шансы на то, что оно наладит эти неожиданные связи. И снова, качество вашего образования – в фактах, опыте, деталях, добытых в тщательном наблюдении, во внимательности к нюансам языка – становится решающим фактором во включении подсознания.
«Работай над проектом постоянно, после того, как начал его»
Абсолютно необходимый для меня совет. Если я начал роман, я должен концентрироваться на нем – зарываться, словно крот, пока вновь не увижу солнечный свет, может месяцы и годы спустя – и я не занимаюсь другими писательскими проектами, кроме редактирования, пока пишу книгу. Если я должен заняться чем-нибудь еще, к примеру, написать рассказ, на который заключил договор, я откладываю книгу в сторону, чтобы работать только над одной вещью с полным вниманием. Но проекты, которые откладывают, почти всегда от этого страдают.
«Фиксируй свое ежедневный прогресс»
Хемингуэй строго подходил к записям. Съездите в Финка Вихия, покрывающуюся плесенью и гниющую на Кубе, и загляните в ванную, там вы найдете каракули по всей стене: ежедневные записи его веса и кровяного давления.
С писательством и подсчетом слов, фиксирование прогресса имеет много целей, но одна из них восхитительно очевидна: Хемингуэй мог установить количество слов для каждого дня, скажем, 1000, и когда достигал квоты, мог отправляться на поиски веселья – рыбачить на своей любимой яхте или гулять с приятелями в клубе. Начинай рано утром, пиши хорошо и большую часть дня ты можешь гулять, не чувствуя себя виноватым.
«Сделай список названий, после того, как ты закончил книгу»
Это не высечено в мраморе, разумеется; у многих писателей название книги или рассказа в голове еще в начале работы. Но предложение Хемингуэя имеет смысл, особенно для больших форм, как роман, который – если вы пишете его правильно – будет наполнен неожиданностями и темами и событиями, совершенно для вас невообразимыми перед началом работы. Хемингуэй, после долгой работы, у которой обычно было свое рабочее название – например, Книга рыбы – часто пробегался по Библии или по Оксфордской книге цитат, чтобы найти подходящую фразу, которая суммирует ощущения от романа. Отсюда «И восходит солнце» из Библии и «По ком звонят колокола» из Джона Донна и даже цитата последних слов Стоунволла Джексона в «За рекой, в тени деревьев».
В следующем выпуске «Пишем хорошо» мы снова обратимся к Хемингуэю – или, во всяком случае, начнем с него – в попытке ответить на один из самых сложных вопросов, касающихся писательства: Что такое стиль и каким образом мне раздобыть собственный?