Центр социального проектирования «Платформа» подготовил исследование, посвященное эмоциональному восприятию настоящего и будущего России современной молодежью. Его главный вывод: «Россия — страна преобладающего пасмурного освещения, она существует на переходе к сумраку. Мало кто называет страну мрачной, скорее, для молодых она бесцветна, как полотно с еще не наложенными на него цветами».
Мы поговорили с автором этого исследования социологом Дмитрием Серёгиным про современную российскую молодежь, её особенности, ценности и страхи.
Концептуальный вопрос: детство сегодня имеет «срок давности» или может длиться вечно?
Различные психологические теории и общественные институты по-разному отвечают на этот вопрос. Например, уполномоченная по правам человека Татьяна Москалькова уверена, что возраст полной дееспособности и, соответственно, уголовной ответственности в России должны быть снижены до 14 лет. Японцы, наоборот, думают, что человек сегодня становится взрослым лишь к сорока годам.
Кто же он до этого момента?
Сложно сказать, но точно не «взрослый, самостоятельный и состоявшийся человек».
В своём последнем исследовании «Что значит жить в России?» мы опрашивали людей 18-25 лет. С физиологической точки зрения наши респонденты не были детьми, что же касается их ментальности… Немногие люди их возраста могут сегодня сформулировать какие-то наблюдения, убеждения, мысли так, чтобы это было релевантно и совершенно точно выражало их собственный взгляд, а не было пересказом чужих формулировок и идеологических штампов.
Поэтому при организации такого исследования нас интересовало не построение конструкции из чужих концептуальных кубиков, а непосредственные ощущения и переживания респондентов. В этом смысле на наших собеседников 18-25 лет можно смотреть именно как на детей: если относиться к детству как к состоянию непосредственности и искренности переживаний.
В евангельском смысле «будьте как дети»?
Именно так.
Значит, вы попытались создать своеобразную тепловую карту реакции современных детей – полноправных граждан – на нашу повседневную жизнь, выделив на ней какие-то зоны холода, отчуждения, и наоборот, интереса и доверия?
Да. Тепловая карта – это очень точный образ. За исключением того, что реальная тепловая карта снимается приборами без обращения к человеку как к человеку. А в нашем случае ценность наших бесед была именно в том, что респонденты сами решились и смогли высказать свои переживания. То, что не уловишь никаким прибором без добровольного участия человека.
И что же вы уловили?
Задумка была в том, чтобы обойти традиционную для любой социологии проблему социально желательных ответов – проще говоря, обмана. Он возникает не потому, что человек хочет соврать тебе в лицо, а потому что просто не знает, что ответить, не успел сообразить.
Метод, который мы придумали, даёт ему возможность подумать. Причём, подумать не терминологически, не научно, как в школе или в институте учат, а вникнуть и понять. Поэтому тот результат, который мы получили, в первую очередь отражает именно способность к рефлексии. Это ментальная карта, но не в понимании ума как интеллекта, а в понимании ума как способности понять себя.
И все эти познавательные усилия были направлены на определённый внешний объект – на Россию. Хотя, конечно, восприятие такого широкого понятия как «Россия» у каждого человека во многом своё.
Что же вы поняли? С кем мы имеем дело, когда смотрим сегодня на граждан России от 18 до 25? Это мандельштамовские агрессоры из будущего или, наоборот, дети-единороги, над которыми надо трястись? Или стопроцентные конформисты? Я слышал мнение, что у нас появилось поколение идеальных комсомольцев, которые впервые научились говорить лозунгами от чистого сердца…
Если что-то роднит это поколение с ранними комсомольцами, то, как мне кажется, лишь достаточно лёгкое отношение к вопросам эмоциональной и физической близости. Многие из них согласились бы с популярным в те годы утверждением «Любовь, как стакан воды, даётся тому, кто его просит».
Конформист — это существо, которое приспособится к чему угодно и не задумается, а стоит ли к этому приспосабливаться. Современные молодые люди в России не такие. Оценивая любую ситуацию, они задумываются, прежде всего, о том, хорошо здесь или плохо. И если плохо — они не скажут, что хорошо, и не будут себя в этом уверять.
Я бы сказал, что это сознательное поколение, пытающееся понять свое место в новом мире. В карьерном плане тоже, но прежде всего — именно в тех параметрах, которые мы пытались применить: температура, цвет, освещение, давление. Вопрос удобства давления для них даже важнее, чем удобство температуры. Им важно понимать: «Насколько мое место мне подходит?» Важнее, чем ответ на вопрос «Где мое место?»
Это интересы, выходящие за рамки обыденного комфорта?
В обыденном комфорте человеку всё равно может быть плохо. В этом смысле, конечно, выходящие далеко за эти рамки.
Они способны на какой-то сознательный конфликт? Стремятся к нему? Есть в них элемент если не бунтарства, то отчетливого противопоставления себя прошлому?
Мне кажется, каждый из них воспринимает себя как часть волны изменений: не отделяет себя от этой волны, а чувствует, что он и есть эта волна. Им незачем конфликтовать со старым миром, как море не конфликтует с песком: они просто смоют препятствие — и все.
В чём такое отношение к жизни проявляется на уровне образов, реплик?
Прежде всего, они отчётливо понимают, что очень удачно родились. Что их рождение совпало с технологическим взрывом. Что потенциал, заложенный в гаджетах, к которым они привыкли с младенчества, настолько взрывной, что снесёт все традиционные у их родителей ковры, салаты и прочий мещанский антураж, заменив его средой виртуальной, моделируемой и нечувствительной к вопросам, связанным, допустим, с майонезом.
Чувство, что вместе они — таран, для них совершенно естественно. Поэтому индивидуальное бунтарство, насколько я смог понять, им просто неинтересно.
Народоволец бросил бомбу и убил царя: зачем? Его же и так снесет. Но когда они выступают вместе, этой волной, тогда они, действительно, приобретают силу того, что есть между ними общего.
И что же их роднит?
Во-первых, то, что заложено в гаджетах, а во-вторых, привязанность к родителям, например. Потому что электронная среда — это, как ни крути, не мир. Чем более широким становится мир виртуальный, тем более узким и ценным – реальный.
По-моему, для них понятие родины по сути сводится к понятию в семейно-матримониальном таком смысле очень близких людей. И в тоже время эмоционально близких и дорогих животных. Вполне может быть даже ещё и растений.
Своеобразная ойкумена.
Ойкумена, да. Причем, она сужается всё время — и тем становится роднее. Получается, что понятие родины ими, возможно, переживается намного острее, чем нами, потому что этой родины остаётся всё меньше и меньше.
Тогда я искренне не понимаю, если вы говорите, что они способны на какие-то великие свершения и перемены, что для них является эпицентром формирования целеполагания? Откуда они берут это направление движения?
Всё, что связано с политическими убеждениями, с выбором курса — коммунизм или капитализм — для них неактуально. Политическая борьба, по большому счету, тоже.
Они легко вступятся за социальную справедливость – как раз из-за живого переживания за своё окружение. Но традиционные политические идеологии им не нужны, потому что то, что время движется вместе с ними и происходящий сейчас социальный переворот заведомо сильнее любого идеолога.
Если всё-таки постараться нащупать для них оптимальную идеологию, это будет симбиоз двух идей — радостной свободы со всеми кантовскими ограничениями и всеобщей справедливости.
Как они относятся к необходимости взаимодействовать с иерархией нашего традиционного во многом общества?
Как говорится, иерархии — не их тема.
Что же тогда?
Сетевая среда. Поэтому я думаю (и это не результат исследования), что они несут с собой слом в том числе традиционной иерархии на массовом уровне. Что ж, тем проще будет надстроить реальную иерархию над всем этим.
Что такое «реальная иерархия»?
Менеджеры мировых процессов. Не в смысле мирового правительства, а менеджеры тех процессов, которые охватывают весь мир. Инновационные бизнесмены, интернет-разработчики, создатели крипто-валют.
И всё это на волне всеобщего позитива и веры в светлое будущее?
Одно из наблюдений, которое не вошло как раз в презентацию нашего исследования: нельзя сказать, что эти новые люди – не оптимисты: они хотят, чтобы всё было хорошо и, желательно, у всех. Но именно они ценят эту идею потому, что на самом деле у них внутри есть предчувствие какой-то неизбежной катастрофы. Россия, наверное, даёт к этому некоторые поводы, но дело не только в ней.
Они чувствуют, что в их жизни, как бы они ни старались и не хотели, чтобы всё было хорошо, будут глобальные катаклизмы. И спровоцирует их именно эта волна, частью которой они себя ощущают.
Мы с вами понимаем, что, например, изменения на рынке труда приведут к тому, что лет через 20 подавляющее большинство людей будут просто безработными.
Современные молодые люди не могут для себя сформулировать и обосновать эту мысль, но в них живёт отчётливая тревога в отношении к будущему — кем они будут работать? Тому ли их учат? Кто о них позаботится? — они постоянно подпитываются этим генератором предчувствия крушения.
На них как-то можно влиять? Спровоцировать на политическую активность?
Если какая-то политическая и социальная активность для них возможна, она будет возникать на стыке двух полюсов: положительного и отрицательного. Плюс в том, что их поколение несёт изменения, связанные с более свободным общением, которое уничтожает иерархию; с общим ощущением равенства поверх расовых, национальных и прочих традиционных границ. Такой трансграничный мир с оттенком трансгуманизма. Это – условно положительный полюс.
Есть отрицательный — будущее, которое можно представить и назвать несправедливостью и диктатурой. Против такого будущего наиболее активную и думающую часть этого поколения можно будет поднять. А против настоящего, по-моему, нет. За исключением случаев самой вопиющей несправедливости.
Я вспоминаю себя в этом возрасте. У нас было очень острое переживание чувства священного. С одной стороны – попытки навязать своё восприятие священного со стороны государства, с другой – попытки найти что-то своё через музыку, эксперименты с религией. Сейчас, глядя на молодых людей, я понимаю, что само это чувство священного им просто незнакомо.
Да, они гуманисты в самом ренессансном смысле. Если ты просто почитаешь жизнь, то тебе не требуется специального обучения для этого.
С другой стороны, я слышал тезис, что из их жизни уходит нарочитая сексуальности и страстность.
Да, в той мере, в которой это связано с определённой «грязнотцой». По-моему, они морально чистоплотней, чем мы были в их возрасте. Да, пожалуй, остаёмся сейчас. Конечно, это утверждение нельзя распространять на всех. Есть разнузданная гопота. Но люди, которые в собственном смысле люди — они уже иначе строят свою жизнь. Не то, чтобы они ценили брак как институт, но они ценят возможность довериться человеку, и в этом смысле достаточно осмысленно идут на близость.
Мне говорили, что они перестали воспринимать секс как исключительную ценность: для них он доступен и в тоже время не интересен.
Да, их мало что безудержно увлекает и манит. Можно так, можно так. Попробуем то, испытаем это, если не втянемся, то и бросим. Как-то так. Они живут опытом и не живут концепциями: на их взгляд, концепций слишком много и они всё время обваливаются.
Какой главный вывод вы вынесли для себя из своего исследования?
В японских аниме-мультфильмах есть популярный стилистический приём: красиво, насыщенно и ярко рисуется природа — а человек на её фоне как будто истаивает и становится контурным и схематичным.
Мне кажется, такое отношение к жизни свойственно современным детям: они тают и чувствуют это. Мир вокруг них становится интеллектуально всё более беззащитным и как-то скукоживается, социальных гарантий с точки зрения обеспеченного будущего становится всё меньше. Единственное, что они могут на практике противопоставить подобной действительности (хотя вряд ли кто-то из них аргументированно расскажет об этом) — это мораль.