Перевод интервью с Брюсом Стерлингом
Писатели любят коллекционировать всякую всячину. У них множество интересов, знаний о бесполезных вещах, эзотерические хобби, которые они потом могут бросить в котел своего романа. Добавить немного истории, малоизвестных фактов, чуть-чуть фантастической инженерии и у вас может получиться последний роман Брюса Стерлинга.
«Пиратская утопия» — это дизельпанк, в котором мы повстречаем много знакомых лиц, в период сразу после Первой мировой войны. Главный герой Лоренцо Вторичный — инженер, ветеран и лидер пиратов из регентства Карнаро, чья миссия сражаться с коммунистами, капиталистами и даже фашистами.
Брюс Стерлинг получил награды Хьюго, Кларга, Кэмпбелла и Хаяква. Он один из основателей жанра киберпанк. И недавно вышла его новая книга «Пиратская утопия».
Будучи отцом киберпанка, что вы думаете об устройствах виртуальной реальности, ставших доступными потребителям?
Я буду удивлен, если потребители начнут покупать ВР-устройства. Я тридцать долгих лет наблюдал, как технари собирали свои приборы, а потом пытались продать их обычным людям. Гугл очки не сумели с этим справиться, а они были легким, ненавязчивым прибором, с миллионами баксов Гугла, вложенными в него.
Мы, нф-писатели, любим виртуальную реальность, но мы склонны любить множество всякой фигни, у которой нет никакого потенциала продаж.
Помимо ВР, есть ли технологии, которые вас интересуют?
Да, мне нравятся ЗD-принтеры. Еще мне нравятся дроны, облачные роботы и всякие интернетные примочки. Но по-настоящему важные технологии — это не всякие блестящие штуки. Это огромные, старые, хорошо финансируемые, стационарные монстры планетарного масштаба. И гламура в них давно нет.
События «Пиратской утопии» происходят в прошлом, слегка отличном от нашего. Почему вы выбрали период после ПМВ?
Мне нравится писать альтернативную историю в непривычных местах. Риека в Хорватии, например, а период 1919–1920 был тем временем, когда этот маленький город сумел повлиять на весь мир.
Вот видео, где я кое-что из этого объясняю в Риеке, жителям Риеки.
Конечно, современные люди удивляются моему странному историческому интересу. Но Риека когда-то много значила для мировой цивилизации. Этот уединенный и милый пляжный городок был песочницей для фашизма.
В вашем новом романе потрясающие персонажи, включая реальных исторических личностей. Что побудило вас сделать Гудини секретным агентом?
Ну, Гудини и правда был секретным агентом. Вы можете прочитать об этом в книге «Секреты жизни Гудини» Уильяма Калуша и Ларри Столмана.
Во времена Гудини в Америке еще не сформировалось шпионское сообщество, в основном им занимались аматеры из Йеля и Гарварда. Они были фанатами Гудини. Шпионам нравилось общаться с ним, рассказывать ему о всяких уловках и секретных гаджетах.
Современные шпионы скорей всего любили бы Гудини не меньше. Он был прекрасным шоуменом.
Как выглядит ваш писательский процесс? Вы начинаете с идеи или персонажа?
Чаще всего с драматической ситуации, которую я не понимаю. Вроде: Что если события пойдут вот так? Что случится, если? Что если движущая сила, выглядящая важной, не является основным элементом? Это аналитический процесс.
Но я не социолог или историк. Я развлекаю людей. Так что я ищу что-нибудь, что захватит внимание читателя.
Это рассуждение, не обычный литературный процесс писательства, с персонажами, сюжетом, развязкой, темой и другими вещами. Честно говоря, это больше похоже на выдумки политического аналитика правых взглядов, забалтывающего публику на радио. В очень многих современных политиках чувствуется склонность к фантастике в наши дни. Это тема «Пиратской утопии»: привлекательность визионерской политики.
Вы часто говорите, что история повлияла на ваше видение будущего. Вы считаете историю цикличной, повторяющей себя в различных комбинациях?
История не сворачивается механически спиралью, не вворачивается штопором в будущее. Время — не машина, но у меня не получается дать ему определение. Я знаю, что Время и История — разные вещи. «История» означает письменные свидетельства. Наши отношения со временем никак не относятся к нашим словам и записям. Они о нас, как привязанных ко времени существах в пространственно-временном континууме.
Лавкрафт, который появляется в «Пиратской утопии», любил пугать людей «Великими Древними» и их немыслимой старостью. Я восхищаюсь работами Лавкрафта, но я не считаю, что время должно нас пугать.
Мы должны выходить за рамки написанной истории. У нас должен быть здоровый взгляд на прошлое и будущее и мы должны чувствовать себя уютней в пределах пространства-времени. Мы должны использовать наше воображение, чтобы вознестись над краткостью наших жизней.
Легко использовать стандартную риторику научной фантастики, чтобы описать что-то вроде Андромеды — огромное, потрясающее, удивительное — потому что оно колоссального размера, два с половиной миллиона световых лет от нас и все такое. Я знаю, как писать подобным образом, но со временем мне перестал нравиться этот консервативный нф-подход.
Нашу культура наверное стала бы лучше, если мы были в лучших эмоциональных отношения с галактикой. Может, если бы мы признали, что галактики симпатичные, как снежинки; что даже если они больше нас, старше нас, и очень далеко, у нас есть много общего. Существует миллионы галактик, и мы живем в одной из них. В этом знании есть что-то радостное и ободряющее.
Как, по вашему мнению, жизнь в Европе повлияла на ваш писательский стиль?
Я подозреваю, что самая большая перемена еще впереди. Я приехал в Европу в свои пятьдесят, так что я уже немолод, и закостенел во взглядах. Я путешествовал среди европейцев, интересовался ими и их привычками, но я никогда не был европейцем и не собирался им становиться.
Но сейчас я знаю некоторых европейцев, которых я могу понять. Несколько, как и я, писатели, но в основном они техники, дизайнеры, и люди из медиа. Это моя европейская культурная группа. Я многому у них учусь.
Вы много работали в Италии. Чем вы занимались в Турине?
Много культуры творца, электроники Arduino и техно-арта. Еще итальянские жилища.
Мы с друзьями построили в полупустой туринской фабрике местный «дом будущего» — экспериментальное домашнее технологическое пространство. Они назвали его «Casa Jasmina»
Я «куратор Casa Jasmina». Я не строил этот дом с молотком и гвоздями. В основном моя роль свелась к тому, что библиотека Casa Jasmina — особое место. Этот дом стал интеллектуальным клубом для активистов техно-культуры.
Я думаю, это мне полезно. Когда я был молод, писал киберпанк, был американским нф-писателем, я обещал себе, что никогда не стану скучным всезнайкой, который пишет одну и ту же трилогию снова и снова. Мне пришлось изрядно постараться, чтобы избежать этой судьбы, но я справился. Так что я все так же немолод, слегка тяжеловесен, но жизнь в Турине, среди хакеров-художников — это сильно разбавляет будни. Каждый день я учусь чему-то новому.
Вы очень любите разные мертвые технологии вроде фенакистескопа или стереоптикона. Что вас интересует в забытых технологиях?
Ну, это то, чем являются и наши технологии. Тот же материал, что стереоптиконы, с поправкой на время.
Какой ваш любимый болливудский фильм?
Болливуд — огромная киноиндустрия. Ему больше ста лет. Невозможно выбрать одну любимую вещь из всех жанров и регионов.
Но, сказав все это: Джодха и Акбар. Мой любимый фильм, без вопросов. Индийцы никогда его особо не любили. Это цветастый, однобокий исторический эпос, настоящий провал кинематографа. Но какое же там восхищение масштабам и разнообразию жизни.
Я не буду утверждать, что смотрел «Джодха и Акбар» пятьдесят раз. Но я уверен, что раз пятьдесят его включал и этот потрясающий, эпический фильм играл где-то в углу комнаты. Ни один фильм в мире не делал меня счастливей. Это больше чуда, на самом деле, это комфорт.