В 90-х годах американская писательница Эмма Булл издавала журнал, который назывался «Медуза». Эта статья была опубликована в первом выпуске в 1990 году. В журнале Диану описали как «автора множества замечательных книг, каждую из которых взрослый человек должен прочитать с бесстыдным энтузиазмом и периодическим хихиканьем».
С очень малыми изменениями статья также публиковалась в первом выпуске британского научно-фантастического журнала «Нексус», в апреле 1991 года.
Я пишу то, что называют спекулятивной фантастикой. Обычно я пишу для детей, но недавно выпустила роман специально для взрослых.* Я давно хотела это сделать — с тех пор, как выяснила, что мои книги читает столько же взрослых, сколько и детей. Несколько взрослых признались мне, что хотя они без особых неудобств ищут мои книги в детских отделах библиотек и магазинов, им по-прежнему неудобно читать книги для подростков в поезде. Почему? Я задумалась. Под их неудобством скрывается предположение, что подростковая литература, которая достаточно близка к взрослой, своего рода регресс, а вот если их увидят читающими детские книги — это будет считаться исследованием. В обоих случаях не предполагается, что от книг можно просто получать удовольствие.
Звучит глупо, но мне стало их жаль. Так что, когда меня спросили, не хочу ли я попробовать написать взрослый роман, я радостно согласилась. К моему большому удивлению, когда я его писала и, после этого получала комментарии от редактора, обнаружились еще скрытые предубеждения по поводу двух видов писательства. Большинство из них были такими же нелепыми, как стыд взрослых людей, пойманных читающими подростковые книги. Они охватывали почти всё, от размеров книги, до ее стиля и содержания. И почти все они — что встревожило меня больше всего — были направлены на лишение меня свободы, к которой я привыкла, когда писала для детей. Более того, когда я глубже задумалась над этими предубеждениями, я поняла, что они плохо отражаются на обоих видах писательства.
Возьмем сначала самое очевидное: когда я писала, я поймала себя на мысли: «Этого несчастные взрослые никогда не поймут; нужно объяснить дважды и потом напомнить еще в других выражениях». Меня никогда не посещали такие мысли, кода я писала для юных читателей. Дети привыкли прикладывать усилие, чтобы понять. Каждый час каждого дня их просят об этом усилии в школе, и хотя они могут делать его не по своей воле, они хотя бы ожидают его. К тому же, почти каждый в возрасте от девяти и до пятнадцати невероятно хорош в решении головоломок и отслеживания сложного сюжета— это счастливый итог многих часов, проведенных за компьютерными играми и телевизором. Я могу на них рассчитывать. Для них я могу сделать сюжет настолько сложным, насколько пожелаю, и все равно буду знать, что мне не придется его объяснять больше одного раза (ну, может двух). И вот я сижу, пишу для людей от пятнадцати и старше, предполагая, что люди, читавшие в прошлом году, например, «Рыцаря на золотом коне» прекратили пользоваться мозгом.
Это кажется личным предубеждением, если смотреть поверхностно, но я выяснила, что они заходят куда дальше. Сначала я думала, что это только мои мысли, основанные на личном опыте. Однажды, когда я раздавал автографы, ко мне подошла мама с восьмилетним ребенком, и выругала за то, что «Прыжки домой»** слишком сложная книга. Я повернулась к мальчику и спросила, что он не понял. «Ох, да не слушайте ее,» — ответил он. — «Я понял все. Это она не врубилась». Нам обоим было понятно, что несчастная мать оставила попытки использовать разум при чтении. Точно так же случилось директором школы, который хотел взять у меня интервью для журнала, и рассказал, что не понял ни слова в «Заколдованной жизни», а значит, сказал он, книга слишком сложна для детей. И он не взял у меня интервью. Он делал поверхностное предположение, что детям нужны простые вещи. Но поскольку я еще не встречала ребенка, которые не понял «Заколдованную жизнь», мне показалось, что он делает предположение о себе. Но оно было скрытым, и когда я начала писать для взрослых, я поняла, что они все так думают. Я стала нежней к их мозгам и продолжила объяснять.
Создается абсурдная ситуация. Вот у нас есть книги для детей, которые взрослые отметают как легкомысленные и слишком простые — а эти книги не таковы. А вот у нас книги для взрослых, которые должны быть более сложными и продвинутыми, которые нам приходится писать так, будто читатели плохо соображают.
Каждый, кто рассмотрит это довольно удивительное допущение, заметит, что оно переплетено по крайней мере еще с одним — книги для взрослых должны быть длинней. Кажется, все об этом знают. Все эти шутки о пятой книге в трилогии — потому что, похоже, длинней означает еще и «больше» — и большинство взрослых удивятся, обнаружив, что средняя детская книга, взятая наугад с моей полки (ей оказалась «Приручить сестру» Гиллиан Эйвери) достигает 260 страниц очень маленьким шрифтом, что книга Т.Х. Уайта «Меч в камне» только на несколько страниц меньше, а в тринадцати книгах серии Артура Рансома в среднем по 350 страниц (и, кстати говоря, «Меч в камне» — первая книга тетралогии). Но даже зная все это, когда я начинала писать для взрослых, я предполагала, что пишу что-то длинное. Это очень утомляло. Пусть законченная книга на самом деле слегка короче «Рыцаря на золотом коне» она, несмотря на все мои усилия, несет в себе все результаты и последствия этих срытых допущений.
Считается, что длинную книгу читают кусочками. Таким образом, вы должны продолжать напоминать читателям о каких-то вещах, даже если они пользуются мозгами. Некоторые писатели для взрослых так мало доверяют своим читателям, что если у них есть, скажем, герой с голубыми глазами, прибывший с Марса, они называют его «человек с Марса» каждый раз, когда он появляется, и перемежают это с «голубоглазый человек с Марса», или, временами, «мужчина с голубыми глазами». Я дала великую клятву, не делать ничего подобного, но приходилось постоянно сражаться с собой. Еще меня преследовала мысль «Книга должна быть первой в трилогии» (еще один способ читать книгу кусочками), я все переживала, что мне нужно не только привести книгу к слишком понятной концовке, но еще и очень подробно описывать мир, чтобы я могла использовать его снова. Придя в себя и начав думать над этими предположениями, я спросила себя — почему. Окончание книги должно приносить удовлетворение; оставлять его для продолжения цинично (и раздражает читателя). Что же касается деталей, я поняла, что удержалась от продолжения потому что предположила, что взрослым придется напоминать сюжет и события Первой Книги — несмотря на обилие отличных идей. И я начала чувствовать, что это абсурд. Когда я писала «Дорогу ветров» мне не казалось нужным напоминать о «Сыне менестреля». Я поступила, как обычно поступают детские авторы, и положилась на своих читателей, предполагая, что они разберутся. Так почему я считаю, что с взрослыми будет иначе?
Ответ прост: так думают издатели. Для длинных книг естественно нужен другой материал. Помимо уже упомянутого, наиболее очевидная его форма, это описания — ядро ли это Галактики, видимое сквозь вращающуюся обшивку космического корабля, или местность, сквозь которую проходят герои. К сожалению, описание — это место, где дети перестают читать, если конечно там не описывается важная часть истории. Я согласна с ними. Я давно поняла, что если я точно знаю, как выглядит каждая сцена, мне не нужно ее описывать, потому что ее описание просачивается в текст, в фразы, а не появляется одним куском. Но я знала, что взрослые предполагают иначе. Я использовала свой обычный метод и добавила еще сто процентов описаний. Редактор возражал: «Слишком коротко» и «Мне не хватает ощущения чуда». Я с трудом удержалась, чтобы не ответить: «Но у вас будет ощущение чуда, если вы прекратите его представлять!» Взрослые отличаются. Им нужно, чтобы я все делала за них.
Может быть разница только в том, что им нужны от меня разные вещи. Я начала писать для детей, когда большинство книг для них были очень плохими и скучными. Настолько скучными, что мой муж засыпал, читая их на ночь нашим детям, после первых трех предложений. В результате я решила, что не только могу написать лучше, но и должна добавить в книги что-то для взрослых, читающих их вслух. И я всегда так поступаю, и поэтому я еще больше поражазилась тому, что отнеслась к взрослым как другому виду животных, когда начала писать книгу для них. Но — и это большое но — я всегда знаю, что когда я пишу для детей, это текст, который можно читать вслух. Это никак не связано с темой книги: это гармония фразы в чистом виде. Если фразу нельзя произнести с легкостью, ее надо переписать. Когда я начала писать взрослый роман, я думала: «О боже. Мне не придется об этом заботиться. Какая свобода!»
Как ни странно, это выявило еще одно скрытое предубеждение. Взрослые рассчитывают на более «литературный» поворот фразы. Это не обязательно означает больше слогов — хотя, будучи любительницей слов, я воспользовалась шансом — но тот тип фразы, который мы не используем, когда говорим. В ней несколько придаточных предложений, инверсия и она длинна — и здесь я сделала ужасное открытие: в такие фразы проникает больше клише, чем в любую разговорную. Чтобы получить свободы от затасканных фраз мне пришлось вернуться к предположению, что эту книгу тоже будут читать вслух.
Но я выбралась из вала раздутых фраз все еще полагая, что взрослая проза дает мне больше свободы, например, в том, как я могу рассказать историю. Я могу разделить своих персонажей и перескакивать от одного к другому. Можно сделать короткий отрывок про Тода, изгнанника с Земли, ошарашенного этим, потом перейти к длинному рассказу о Флане, слегшего в карманной вселенной с нервным срывом, а потом перепрыгнуть Цилле, путешествующей с кентавром в параллельном мире. Каждый, кого заботят детские книги, предполагает, что у детей с таким методом рассказа будут проблемы. И я радостно принялась за работу. А потом я поняла, что и эта свобода иллюзорна. Взрослые могут ожидать такой прием, но еще это способ изложения в «Докторе Кто», а каждый, кто способен следить за сюжетом «Доктора Кто», сможет проследить за моим во сне.
Вы можете сказать, что ведь действительно существует большая свобода в писательстве для взрослых. Как насчет содержания истории? Весь этот секс, насилие, политика и запутанные махинации ученых или магов — все для меня. Да, несмотря на тот факт, что я уже использовала все это в «Силе трех», я действительно считала, что у меня есть такая свобода. Правда. Меру этой свободы можно оценить, увидев как со все растущей тревогой я писала: «Это не похоже ни на одну взрослую фантастику, что я читала!».
Мой редактор повторил эту фразу слово в слово, и добавил: «И, мне кажется, вы смешиваете научную фантастику и фэнтези». Ох, дорогой. Это совсем не проблема, когда пишешь для детей. Новые и непривычные вещи приветствуются. Множество учителей и библиотекарей не оставляют места на полке для писателей вроде Энид Блейтон, потому что они всегда пишут одну и ту же книгу. Что же касается смешения жанров — ну, существует только один, и это детская книга. В детской книге я могу отправить ветхий космический корабль, заполненный ведьмами, в квази-монастырь в прилегающей вселенной — и никто и глазом не моргнет. Но взрослые ограничены глупым предубеждением, что можно использовать в жанре, а что нет. Они думаю, что если я пишу фэнтези, то мои ведьмы должны отправиться в путь только с мечами и заклинаниями, пешком или верхом; а если я создаю научную фантастику, никому на моем корабле не дозволено пользоваться магией, только еще недоказанными научными принципами, вроде способности путешествовать быстрей скорости света.
Неужели никому это не кажется абсурдным? Есть и еще одна абсурдная идея: секс. В противоположность популярному мнению, детские книги занимаются этим вопросом широко и открыто, по двум основным причинам: во-первых, потому что детей постоянно похищают и насилуют; во-вторых, потому что детям часто приходится сталкиваться с сексуальной жизнью родителей — особенно, когда эти родители разводятся. Это правда, что недвусмысленные сексуальные сцены бессмысленны в детских книгах — они вызывают в них чувства, сходные с тем, когда вы торопитесь и будучи трезвым, видите пьянчугу под забором — но большинство детей дождаться не могут вырасти и попробовать секс. Но когда такие сцены важны для истории, никто не устраивает скандалов по их поводу. В них скрывается целый диапазон человеческих эмоций, от восторга, трагедии и комедии, до всех возможных чувств. Так вот, когда я начала писать для взрослых, я предполагала, что у меня есть все те же свободы и еще немного больше. И это поверхностное предположение умерло в тот момент, когда столкнулось с другим предубеждением, озвученным мои редактором, когда он прочитал книгу.
Мои ведьмы вторгались в место полное вежливых и в основном невинных квази-монахов. Помимо того, что все они были ведьмами, каждая женщина отличалась от другой, как людям свойственно отличаться друг от друга. И, как обычно, я уселась и стала думать: «Что на самом деле случится, если настоящая женщина попадет в такую ситуацию? С этим и тем настоящим мужчиной?» Ответы были разными для обеих сторон: много вины, много давления изнутри и снаружи группы женщин, и колоссальная гулянка в какой-то момент, когда достаточно людей расслабится. В процессе две трети умрет, двое сильно пострадает, одна впадет в клиническую депрессию, одну будут шантажировать, и еще одна женщина сбежит и чуть не потеряет ребенка. Предубеждение, которое я проигнорировала, прозвучало от моего редактора: «Это так мило». Я удивилась «Прошу прощения?». Ответ был: «Ну, большинство писателей воспользовалось бы возможностью и сделало бы все трагичным и тоскливым — а у вас одна пара влюбилась.» Влюбилась, да. Мне казалось, что они понравятся друг другу. Честно говоря, они справились безо всякой моей помощи. «Что здесь происходит?», думала я. Предполагалось, что я писала фэнтези. А значит, насколько это понимают взрослые, вы должны описывать секс в трагических и печальных тонах. Люди здесь не должны вести себя так, как люди себя ведут. О, нет. Наверняка это девиация одного конкретного редактора? Боюсь, что нет.
Такого плана вещи настолько урезают свободу «взрослого» писателя, что я чувствую клаустрофобию. Что еще хуже, я поняла, что есть ограничения, с которыми я еще не столкнулась. Возьмем два примера. Я знаю, что я не смогу написать ничего подобного «Саду чудовищ» Вивьен Алкок и «Полуночному саду Тома» Филиппы Пирс. «Сад чудовищ» — это просто обработка «Франкенштейна», где современная девочка Фрэнки случайно выращивает существо из какой-то протоплазмы в папиной лаборатории. Как свойственно детским книгам, все оборачивается совсем не так, как ожидалось. Но этот сюжет недоступен взрослым, потому что все знают, что уже делалось раньше. Взрослые должны быть искушенными в подобных вещах. В данном случае, может мне кто-то сказать, почему люди продолжают писать про женщину-воина с картой? Или почему «Франкенштейна» нельзя, в то время, как каждый использует «Властелина колец»? Логика этого подхода избегает меня.
«Полуночный сад Тома» — это про путешествия во времени (очень вольно основанных на Диккенсе), в которых призрак из прошлого отправляется с маленьким одиноким мальчиком исследовать дом и близлежащее село, какими они были во времена его бабушки. Книга сделана очень точно и элегантно, и достойна быть детской классикой, но какой взрослый примет этот сюжет, если он не принадлежит Диккенсу? Это поднимает целую тучу вопросов о путешествиях во времени, которые я сохраню на будущее, указав только на один момент: складывается впечатление, что взрослые могут принять путешествие во времени только в больших масштабах. Путешествие на одно поколение назад или около того позволено исключительно в целях размножения (с матерью или с племянницей***). В других случаях следует отправиться, скажем, во времена Римской империи. Лично я, поскольку мне больше нравятся более скромные масштабы путешествия, считаю, что очень жаль.
Вообще говоря, здесь все вызывает жалость. Каждое скрытое предположение, которое я открыла, ощущается как закон, или правило, или абсолютное разделение между двумя видами писательства, а я не вижу в них этого различия. Они сковывают фантастику для взрослых и плохо отражаются на детской — ведь последним скрытым предубеждением, является то, что если книги, написанные для взрослых настолько глупы, то каковы тогда детские? Я знаю, что это не так. Но пусть никто не говорит, что этих скрытых предубеждений о писательстве для взрослых не существует. Уверяю вас — они есть. Я каждое из них прочувствовала, как ядро, прикованное цепью к моей ноге. Я думаю, пришло время людям начать приглядываться к ним внимательней, чтобы высвободить хорошие истории, заваленные старым железом. В конце концов, цель обоих видов писательства — рассказать хорошую историю и рассказать ее хорошо.
* Первая книга Дианы Уинн Джонс “Смена вахты” была для взрослых, но не фэнтези. Здесь она имеет в виду свою первую книгу для взрослых в жанре нф/фэнтези “Внезапная дикая магия”, опубликованную в 1992 году.
** Диане вообще непросто пришлось с этой книгой. Критики ругали ее за то, что она слишком мрачная и сложная, родители за обилие насилия. И только у детей она была настоящим хитом, по тем временам, в Британии, это был аналог Гарри Поттера по популярности. Впрочем, Д.У. Джонса сумела переплюнуть собственный успех с другими книгами.
*** Намек на некоторые популярные книги
Переведено из Reflections by Diana Wynne Jones