Постепенно в обществе возобновляются разговоры об «утечке умов», и не прекращаются — об отсутствии независимой журналистики. Поговорили с Никитой Баталовым — журналистом Deutsche Welle и автором канала «Русский пришелец в ФРГ», переехавшем работать в Германию и писать для русскоязычной аудитории о своем наболевшем — нестабильности медиабизнеса в России и том, зачем нужен канал, если и на работе хватает свободы.
— Почему тебе всегда импонировала мысль о переезде в Германию?
— Германия всегда, еще с детства, была для меня загадочной страной, с которой сильно связана история России: царские времена, и XX век, и новейшее время. Плюс всегда был как-то интересен менталитет немцев и то, что Германия такая успешная в экономическом плане. Всегда был какой-то такой флер вокруг нее. А потом как-то закрутилось чисто технически. У мамы уехала подруга туда, я смотрел за ними, как они собираются переезжать в какой-то далекий и неизведанный для меня мир. Собственно, так начал учить немецкий. Потом съездил в Германию в школу поучиться. Это было такое время — 15-16 лет, когда ты себя-то толком еще не понимаешь. Там подростки взрослеют быстрее наших. Когда я увидел, как девочки целуются втроем, вообще был в шоке. Потом на журналистскую практику поехал в Германию. И как-то так эта страна стала мне второй родиной.
— Как все дошло до контракта с DW?
— Кто-то из моих друзей запостил вакансию в Facebook. По ней и откликнулся. Без особых надежд, потому что это хороший работодатель, и сюда не так просто попасть. Сначала долго собеседовались удаленно. Мне давали всякие задания, потом позвали на практику. Потом прошло еще несколько месяцев, и только потом позвали на работу. Эти месяцы я писал из Москвы. Фактически от момента подачи резюме до того, как я приехал на работу, прошло где-то полтора года. Очень небыстро.
— Скучаешь по России ли после эмиграции?
— Состояние перед эмиграцией — такое возвышенно-космическое — длилось месяца три. Начинаешь по-другому смотреть на многие вещи. Я мысленно прощался с улицами и людьми — все приобретало несколько романтический оттенок. Встречался с теми, с кем откладывались встречи. Особенно, как мне казалось, теми, кого я могу уже не увидеть. Например, учительницей немецкого, которой сейчас 85 лет.
Слушал эмигрантские песни вроде «До свиданья, мой любимый город!», «Милый друг, здесь все х**во», — смеется. — «Не возвращайся никогда».
Еще были личные причины, по которым я мог остаться. Такой вариант не исключался, несмотря на то, что уже подписал контракт по работе. Даже спрашивал своего друга, который не сел в самолет в один конец, потому что любил своего парня в Москве, но как-то он ничего не ответил. В итоге я сел в самолет и улетел.
Когда я приехал, налет романтики не прошел, потому что в эмиграции всегда так — первые месяцы довольно эмоциональные. Это первый этап, как правило. Я читал на эту тему. И на моем опыте многое подтвердилось. У эмиграции есть три стадии. Тебе и достаточно тяжело, потому что еще привыкаешь, все вокруг суперновое, занимаешься оформлением всяких документов, но такой эмоциональный подъем! Все вокруг играет яркими красками, все безумно нравится, и ты горд, что ты это сделал. Вторая стадия — совершенно обратная: ты начинаешь видеть негативные стороны, понимаешь, что здесь не земля обетованная и тоже куча своих минусов. Начинаешь скучать по дому. Тебя нет полтора-два месяца, и ты уже вспоминаешь запахи, места, которые тебе раньше совершенно не нравились, — теперь уже дом в России начинает приобретать романтический оттенок. А через какое-то время у тебя наступает третья стадия, когда ты понимаешь все плюсы и минусы жизни в этой стране и того, что ты не живешь в России, и наступает спокойная стадия. Ты просто живешь.
— Если «просто живешь», тогда какая разница, где жить?
— В моем случае плюсы пока что точно перевешивают, поэтому я решил остаться. Экономически, не буду скрывать, конечно, выгоднее сейчас работать здесь. В России продолжается кризис. Зарплаты небольшие, особенно, в независимой журналистике. Конечно, в этом плане здесь все и стабильнее, и зарплата выше, 8-ми часовой рабочий день с обедом и всякие там профсоюзы, — снова смеется. — Ты не перерабатываешь. Разве что в крайних случаях. Что касается жизни, она тоже супер-комфортная: 15 минут едешь на велосипеде на работу, 15 мин — в спортивный зал. Очень крутая экология. Для меня еще большой фактор — возможность путешествий. Все европейские страны близко. Ты можешь поехать в Амстердам, как на дачу, или в Париж на поезде, или в Брюссель, или приятно объездить в Германии кучу маленьких миленьких городков. На Канары какие-нибудь билет стоит 100 евро, а если заранее купить, то и дешевле.
— Как это — работать в немецком издании на русскоязычную аудиторию?
— Большие проблемы сейчас между Россией и Германией — политические и идеологические. То, что я делаю, конечно, в России понятно не всем и нравится не всем.
Я считаю, что мы на DW выполняем довольно важную функцию — даем возможность населению, которое читает статьи и смотрит на русском наши видеосюжеты, взглянуть на происходящее с другой стороны. Истина рождается в споре. У нас, конечно, такой прозападный взгляд. Очевидно, но это исключительно потому, что в Германии вот так и не иначе смотрят на вещи. Мы ни в коем случае никакая не пропаганда, для нас очень важно максимально объективно рассматривать любую ситуацию. Мы критично относимся и к немецкому правительству тоже: и Меркель тоже любим поругать.
— Истина рождается в споре. Нужно ли считать это спором?
— Конечно, сейчас очень напряженные отношения между Россией и Западом. Действительно, есть информационная война, которая нас тоже затрагивает. Я бы не хотел говорить, что мы в Deutsche Welle — участники этой информационной войны, потому что все-таки такая конкретная пропаганда больше исходит от России. Это реально так. Мы в свою очередь пытаемся отвечать на это честной журналистикой. У нас нет задачи кого-либо свергнуть и делать антипропаганду, потому что это тоже пропаганда. Для нас главное — журналистика, и это на самом деле большой плюс. Очень приятно осознавать, что ты именно этим занимаешься.
Хотя издание спонсируется на деньги немецкого правительства. Как и у всех общественно-правовых вещателей, таких как ARD и ZDF (немецкие общественные телекомпании, DW входит в структуру ARD — прим. редакции), у нас есть общественный совет, который определяет политику того, как работает издание.
Кому-то это может казаться пропагандой, потому что так или иначе это западный взгляд. Но и издание западное. Это совершенно понятно. Но главное, что продвигаются демократические ценности. Лично для меня это очень важно.
— А канал почему решил завести?
— Канальчик — твое маленькое СМИ с «блэкджеком и шлюхами», — смеется. Пишешь на разные темы: сам себе корреспондент, сам себе редактор, сам себе корректор. Люди пишут, что их волнует и что им интересно. И плюс в процессе переезда, интеграции, первого времени в Германии, у тебя столько всего нового вокруг! Эмоции кипят, и хочется этим делиться. Ты реально видишь противоречия в менталитете у немцев и русских, какие-то неожиданные стороны жизни, о чем круто рассказывать российской аудитории. Хотя я уже 2 года в Германии, но стараюсь не терять этого ощущения — разницу в жизни двух стран. Приятно знать, что ты пишешь не какую-то фигню. Значит, это кому-то может пригодиться и все такое. Хотя читатели на самом деле многое пролистывают. Они подписаны на 50 каналов, и твой — всего лишь один из них.
— Чего не хватает российской аудитории?
— Это все то же о независимой журналистике. Поэтому у DW есть такая очень четкая ниша западного взгляда на те или иные события, что для российского читателя и зрителя даже и без информационных проблем, которые есть в России, все равно важно. Не так много иновещателей. Самый наш классный проект на данный момент — это интервью Жанны Немцовой. У команды получается добиваться довольно недоступных классных героев, у которых российские коллеги не могут или не хотят брать интервью.
Например, Жанна брала интервью у сенатора Джона Маккейна, премьер-министра Норвегии, президентов Грузии и Эстонии, экс-президента Грузии Михаила Саакашвили и так далее.
— Тогда могло ли бы случиться в Германии что-то подобное, что происходило в России вокруг фильма «Матильда»? Пусть даже в несколько другом проявлении.
— Точно нет. В Германии сложно такое представить. Здесь полная свобода выражения мнений в том или ином виде, как мы знаем на примере религиозных журналов. Того же Шарли Эбдо — немецкая версия тоже есть. Там они вообще надо всем стебутся: над мусульманскими странами, над Кремлем, над немецким правительством тоже. И никто этого не запрещает.
— Насколько прибыльна журналистика в Германии?
— Журналистика здесь, если говорить о частной журналистике, это хороший и отлаженный бизнес. Куча журналов на самые невероятные тематики, причем и печатных изданий, хоть и считается, что печатная пресса отмирает. Непонятно вообще, где находится столько аудитории, чтобы все это читать. И это очень хорошо продается: от журнала о лошадях до журнала для геев или конструкторах. Есть общемировой тренд с тем, что снижаются тиражи печатных изданий. Все переходят в онлайн, но онлайн тоже хорошо зарабатывает.
— А обычные люди как относятся к журналистам?
— Относятся точно уважительнее, чем в России. Большинство людей понимает, что журналистика — значимый общественный институт для демократии и функционирования вообще всего. Что журналистские расследования — это очень важно, информирование — очень важно. При опросах на улицах у людей почти всегда есть готовое мнение на ту или иную проблему, и они готовы его высказывать почти всегда.
Есть, конечно, люди, которые недолюбливают СМИ, особенно в связи с последними событиями усилилась небезызвестная партия «Альтернатива для Германии». Ее представители играют на этих настроениях. Есть такое выражение "Lügenpresse" («Лживая пресса»), которое они на митингах используют против ARD и ZDF (немецкие общественные телекомпании — прим. редакции), и нас в том числе.
Говорят, что там только точка зрения Меркель и ничего правдивого нет: она замалчивает проблемы в стране и так далее. Но это достаточно небольшая часть людей. Многие из них довольно маргинальны. Среди них, кстати, немало русскоязычного населения, которое очень болезненно воспринимает проблему с беженцами. Они тоже говорят о «лживой» прессе и смотрят российские телеканалы. Сейчас рейтинги «Альтернативы для Германии» снижаются, и пик кризиса с беженцами пройден — проблема становится меньше.
— И что, совсем никаких, даже потенциально возможных гонений на журналистов?
— Здесь это тоже невозможно, потому что если у кого-то будут проблемы, если кому-то будут угрожать, то поднимется невероятный шум. В рейтинге свободы прессы и безопасности для журналистов Германия довольно высоко, хотя занимает не первое место, но это как раз связано с тем, что, например, на митингах «Альтернативы для Германии» снимали представители ARD и ZDF, и нередко на них нападали со словами типа: «Че вы сюда приперлись?» Но гонения на журналистов, конечно, нереально представить.
— Студенты с журфаков все идут в журналистику?
— Журфаков как таковых особенно нет. Журналистика — более прикладная профессия. Обычно, если человек решает, что хочет заниматься журналистикой, самый верный вариант пойти в школу при издательстве — волонтариат. Они есть при каждом крупном немецком издательстве. Программы, как правило, на 2 года. Журналисты из конкретного издания готовят тебя к конкретной работе. Там обычно высокий конкурс, особенно во всяких крутых больших издательствах типа Axel Springer (один из крупнейших европейских издательских медиаконцернов, выпускающий более 150 наименований изданий в 32 странах — прим. редакции) или WDR. Есть еще факультеты Medienwissenschaft— экономика СМИ. Но это более теоретическая профессия. С нее обычно идут работать в PR и SMM. Так может быть не только в медиа — иногда ты можешь учиться и параллельно работать/проходить практику на предприятии, на котором точно будешь работать. Об этом можно, кстати, почитать на DW в разделе «Наука, учеба и карьера», — улыбается.
Альфия Ляпина, редакция Include
Фотографии предоставлены собеседником