Прежде чем говорить о законности российского правосудия и его неукоснительном следовании нормам уголовного и уголовно-процессуального законодательства, посмотрим на трактовку судом некоторых показаний свидетелей, а также показаний подсудимых.
Суд чинился над уже упоминавшимся нами ранее председателем профсоюзной организации. Его обвиняли во многих преступлениях. И по ряду из них у стороны обвинения в арсенале оказались лишь свидетельские показания и разного рода уставы, договоры, ничего сами по себе не доказывающие. Многие из этих показаний были весьма противоречивы, что выразилось в сильном расхождении сказанного свидетелями на стадии предварительного следствия, а потом в суде - после расписки о предупреждении об ответственности за дачу заведомо ложных показаний.
Кстати, дача этих самых ложных показаний, согласно ст. 307 УК РФ, если они соединены с обвинением лица в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления, наказывается лишением свободы на срок до пяти лет.
ПРИМЕР ПЕРВЫЙ
Председатель обвинялся в совершении тяжкого преступления по ст. 159 УК (“Мошенничество”). В качестве еще одной обвиняемой, но уже в пособничестве, по этому же делу проходила главный бухгалтер первичной профорганизации, При этом к бухгалтеру председатель отношения не имел, и она не находилась в служебной зависимости от него.
На предварительном следствии, занимавшемся поиском истины по уголовному делу, она заявила, что председателя в своем профкоме видела лишь несколько раз и он никаких требований, просьб по перечислению денежных средств не высказывал и перечислять какие- либо средства конкретным контрагентам не предлагал. Общение с председателем сводилось к тому, что он интересовался работой в целом, спрашивал, все ли оплачено по счетам и т.д.
Ее допрос шел в течение нескольких часов. Из чтения протокола явно следует вывод, что был сделан перерыв, и после него бухгалтер стала говорить следующее: “В настоящий момент я еще раз все обдумала и желаю уточнить свои показания и пояснить, что ряд платежных поручений я составляла по просьбе председателя. Он звонил мне на мобильный телефон или на телефон в моем рабочем кабинете и давал устные распоряжения перечислить денежные средства одному из индивидуальных предпринимателей”.
Далее она сообщила следствию, что поскольку председатель являлся руководителем высокого профсоюзного уровня в регионе, она не стала задавать ему лишних вопросов. Также она не задавала вопросов по данному факту председателю своего профкома, который (на минуточку!) являлся ее непосредственным и единственным руководителем, так как сочла, что раз подозреваемый в мошенничестве председатель сказал ей так сделать, значит, так и должно быть. Ведь он - руководитель и председателя ее профкома. Помимо этого она, мол, не могла отказать ему в силу своего мягкого характера.
А в судебном заседании бухгалтер заявила, что данные в ходе следствия показания она не поддерживает, поскольку перед допросом ей сказали, что следствие уже все знает и ей рассказывать ничего не надо. Те свои показания она просила суд считать недостоверными, так как они составлены следователем. Перед дачей показаний ей не сказали, что она допрашивается в качестве подозреваемой, и она не понимала объема предъявленного ей подозрения. Следователь и адвокат объяснили ей, что перевод денежных средств - преступление, и оно было совершено председателем. Далее следователь заполнил протокол, и она его подписала, при этом с его содержанием не знакомилась. Адвокат, уже присутствовавший в кабинете следователя к моменту ее появления, в происходящее не вмешивался, а просто сидел.
От председателя она никаких премий, грамот не получала. Ни в каком “общем покровительстве” с его стороны она не нуждалась, и никакой личной заинтересованности в перечислении данных денежных средств у нее не было.
В конце данного протокола значилось, что бухгалтер опасается психологического и физического воздействия на себя и свою семью со стороны председателя, поскольку она дала изобличающие его показания. Она осмелилась заявить, что не боится председателя. На что следователь и адвокат хором указали ей: “Все боятся, и вы боитесь. Подписывайте!” Мягкость характера не позволила бухгалтеру ослушаться.
На основании ст. 276 УПК по причине наличия существенных противоречий между показаниями, данными бухгалтером в ходе предварительного расследования и в суде, показания, данные в кабинете следователя, были оглашены в судебном заседании.
Суд внимательно выслушал и все сказанное бухгалтером, и зачитанные показания, данные ею ранее, и принял следующее решение. Ее заявление о том, что она самостоятельно не давала показаний на следствии и что они записаны следователем по его усмотрению, суд счел неискренним. А изменение ею показаний расценил как избранный способ защиты из-за желания избежать ответственности за содеянное, поскольку ее показания в суде противоречат доказательствам, собранным по делу.
Достоверными суд признал показания, данные на предварительном следствии, и принял их в качестве доказательств (дескать, они последовательны, непротиворечивы и даны в присутствии профессионального защитника) и положил их в основу приговора. А поскольку бухгалтер в этих показаниях искренне раскаялась в пособничестве тяжкому преступлению, то можно учесть это как серьезное смягчающее обстоятельство и назначить ей наказание, не связанное с лишением свободы.
Это один из примеров устранения судом противоречий в показаниях. Есть и другой, отличающийся от первого.
ПРИМЕР ВТОРОЙ
Уже упоминавшееся нами ранее (“Солидарность” № 44, 2017) уголовное дело по ст. 204 УК о коммерческом подкупе председателя директором профсоюзного хозяйствующего субъекта (естественно, о подкупе с вымогательством) дало миру следующий факт.
На предварительном следствии директор утверждал, что одну из передаваемых председателю сумм он вручил ему 12 июля. А перед этим он получил ее в виде премии от этого же председателя. Причем директор допрашивался следователем несколько раз и все время упорно повторял одно и то же: “Выписал мне премию, которую я в полном объеме передал ему в его рабочем кабинете 12 июля”.
В этой формулировке фраза попала в обвинительное заключение. Оно было составлено следователем. Подписано руководителем регионального следственного управления Следственного комитета. Утверждено заместителем прокурора региона. В судебном заседании поддержано государственным обвинителем. Масса уважаемых и опытных в поимке злобных преступников людей утверждала, что денежные средства были переданы председателю именно 12 июля.
Во время дачи показаний в суде директор подтвердил все сказанное на следствии. Когда же наступил момент допроса свидетеля стороной защиты, председатель показал документ из уголовного дела, представляющий собой расходный кассовый ордер, согласно которому директор получил премию 15 июля, и попросил прокомментировать, как директор мог передать коммерческий подкуп 12-го, если деньги появились у него лишь три дня спустя? Директор на некоторое время замолчал, поскольку спорить с документом трудно. После чего стал резко менять данные им ранее на следствии и в суде показания - заявил, что перепутал даты, премию действительно получил 15-го числа и передал деньги председателю 16-го.
Но показания свидетеля - это показания свидетеля. Согласно ст. 252 УПК (“Пределы судебного разбирательства”) разбирательство проводится лишь по предъявленному подсудимому обвинению. А оно указало в качестве даты получения подкупа 12-е число. Теперь обвинение не подтверждалось свидетельскими показаниями, как раньше, а опровергалось ими. Опровергалось оно также и материалами уголовного дела.
Когда процесс подошел к этапу прений и стороны, в том числе защита, уже не могли представлять доказательства, гособвинитель изменил предъявленное обвинение: формулировка “12 июля” была заменена на “после 12 июля”.
Та же ст. 252 УПК гласит, что изменение обвинения в судебном разбирательстве допускается, если этим не ухудшается положение подсудимого и не нарушается его право на защиту.
По мнению председателя, изменение обвинения на стадии прений сторон существенно ухудшило его право на защиту, так как в течение всего процесса он последовательно защищался от даты “12 июля” и ее изменение в ходе прений на размытую формулировку “после 12 июля” не давало ему возможности поиска алиби. А копия расходного кассового ордера от 15 июля в течение полугода мирно лежала в томе уголовного дела. И на нее не обратили внимания ни следователь, ни председатель СУ СК, ни заместитель прокурора региона, ни гособвинитель при предъявлении обвинения в суде. Телодвижения с их стороны начались только тогда, когда председатель предъявил этот документ свидетелю.
Суд удалился в совещательную комнату, так и не сообщив, принимает он изменение обвинения или нет. То есть до самого оглашения приговора обвиняемый не знал, в чем его обвиняют, что прямо нарушало его право, закрепленное п. 4 ст. 47 УПК.
В итоге суд принял изменение обвинения (кто бы сомневался?). По мнению суда, изменение не ухудшало положения председателя, не вышло за пределы предъявленного обвинения, не нарушило право подсудимого на защиту, и такая редакция обвинения нашла-де свое подтверждение в судебном заседании.
Приговор гласил: “Изначально директор утверждал, что передал деньги председателю 12 июля, а в суде уточнил, что на самом деле это было 16 июля. Изменение показаний объяснил тем, что перепутал дату передачи денег”.
И еще: “Председателю вменялось совершение в период с 12 июля по 13 октября единого преступления, состоящего из трех актов - получение трех подкупов за бездействие в интересах дающего. 12 июля входит в этот период”.
* * *
Данные два примера - не единственные, которые иллюстрируют работу суда со свидетельскими показаниями, устранение противоречий в них и взятие за основу приговора именно того, что подтверждает позицию стороны обвинения.
В следующих публикациях продолжим приводить эти примеры. Их нужно знать. Они показывают работу суда с алиби подсудимого, с показаниями, данными в его защиту, с его позицией и найденными им противоречиями в показаниях свидетелей обвинения. Все это нужно знать, так как суд и только суд может лишить человека свободы или ограничить ее. И специфика работы суда должна стать предметом пристального изучения.