После смерти Луиса Баррагана – главного мексиканского архитектора, второго лауреата Притцкеровской премии – его дом в Мехико был внесен в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Попасть в этот дом можно, а вот получить разрешение на фотосъемку гораздо труднее. Барбара и Рене Стулти такого разрешения все-таки добились: они считают, что Барраган с его лаконичным абстракционизмом, мондриановскими красками и любовью к натуральному дереву сегодня актуален как никогда.
Мехико – город, который ошеломляет. Во-первых, грандиозными размерами. Во-вторых, неописуемым шумом и хаосом уличного движения. А главное – уникальной архитектурой, сочетающей в себе три главные эпохи жизни города: ацтекскую, колониальную и современную. Но даже на фоне этого невероятного многообразия одним из главных впечатлений от мексиканской столицы, не тускнеющим даже через много лет после ее посещения, остаются лаконичные силуэты зданий, построенных Луисом Барраганом – самым знаменитым зодчим Латинской Америки, признанным одним из гигантов архитектуры двадцатого столетия.
Барраган родился в 1902 году на западе Мексики, в Гвадалахаре – городе в провинции Халиско, знаменитом множеством великолепно сохранившихся зданий колониальной эпохи. В 1924 году, закончив обучение в местном университете и получив диплом гражданского инженера и архитектора, Луис отправляется в путешествие по Европе. Два года, проведенные в Старом Свете, оказали решающее влияние на его творческое мировоззрение. Мавританские дворцы и сады южной Испании, средиземноморский стиль и работы Ле Корбюзье – вот «три источника», из которых выросла архитектура раннего Баррагана. Позже он не раз сравнивал свои собственные здания и сады с теми, которые так поразили его во время этого путешествия и которые сам он описывал как «источники журчащей тишины», «места, порождающие шепот внутреннего спокойствия».
Первые же проекты, которые молодой архитектор осуществил в своем родном городе, были замечены критикой благодаря необычайной лаконичности и неожиданной манере, в которой ему удалось возродить мексиканский деревенский стиль. Будучи заложником великих архитектурных традиций своей страны, Барраган не пытался вырваться из этого плена, но испано-американские черты колониальных гасиенд становились в его интерпретации все более строгими и чистыми, близкими к постройкам Фрэнка Ллойда Райта и Ле Корбюзье. Знаменитая парижская Выставка декоративных искусств 1925 года, давшая творческий импульс огромному количеству художников и архитекторов, Баррагана только разозлила: ему претила идея рафинированной, почти женственной роскоши. Пятью годами позже, во время второго путешествия по Европе, архитектор нашел возможность встретиться с Ле Корбюзье, которого считал своим кумиром, и выразить ему свое восхищение; тогда же он посетил знаменитого писателя и садовника Фердинанда Бака, чьих идей придерживался в ланд-шафтном дизайне. Не исключено, что в этих встречах Барраган в каком-то смысле искал опоры, поддержки: это был тяжелый для него период, омраченный глубоко потрясшей архитектора смертью отца и собственным творче-ским кризисом. Если в первый раз он возвращался из Европы вдохновленным, полным идей, то теперь ставший уже знаменитым зодчий пребывал в тревожном убеждении, что все еще не нашел своего собственного стиля.
Трансформация семейного дома в Чапале в 1932 году стала поворотным моментом в его карьере. Именно в это время появился на свет настоящий Барраган, известный своей минималистской геометрией. Новым источником вдохновения для него стало Марокко, куда тогда мало кто ездил, и особенно Марракеш, где «стены продолжались в земле, а земля продолжалась во вселенной».
А новым кумиром – Джорджо де Кирико с его метафизической архитектурой и сюрреалистской живописью. С 1940 года, когда Луис Барраган окончательно обосновался в Мехико, он построил в столице множество частных домов, вилл, садов и официальных зданий, ярких, лаконичных, поражающих игрой цветов и объемов, напоминающих ожившие картины Мондриана (которым он бесконечно восхищался). Что же касается его собственного дома на улице Генерала Франсиско Рамиреса, то, увидев его снаружи, непосвященный никогда не догадается, что это строение хоть как-то связано с великим архитектором. Неброский фасад, за которым вполне могла бы размещаться столярная мастерская или гараж, просто создан для того, чтобы отпугивать посторонние взгляды. Свою частную жизнь, свой интерьер Барраган хотел сохранить исключительно для себя, а сад – для себя и окрестных птиц…
Луис Барраган прожил в этом здании с 1947 года, когда строительство было закончено, вплоть до своей смерти в 1988-м. Единственное действительно большое помещение в доме – гостиная, чуть меньше мастерская, остальные комнаты имеют достаточно скромные размеры. Над простой каменной лестницей, ведущей наверх из вестибюля цвета «мексиканской розы», светится большой позолоченный квадрат, представляющий собой не что иное, как картину Маттиаса Герица, любимого художника и протеже хозяина дома.
В коридоре, ведущем к «святая святых» – просторной мастерской с ярко-желтыми балками и белеными стенами, взгляд с удовольствием задерживается на внутренних ставнях, выкрашенных в желтый или розовый цвета. Мебели здесь – необходимый минимум, вся из некрашеного дерева, как и абсолютно лаконичные внутренние лестницы; текстиль практически отсутствует.
А расположенная на втором этаже спальня хозяина, где нет ничего, кроме кровати, распятия и узкого платяного шкафа, и вовсе напоминала бы монашескую келью – если бы не радостные насыщенные цвета, вносящие в дом атмосферу солнечного полдня.
Кем был Луис Барраган? Кто прятался за маской денди с одухотворенным выразительным лицом, в отлично скроенном костюме и безукоризненной сорочке? Любил ли он прогуливаться по саду? Часто ли усаживался в кресло «Miguelito» (собственного дизайна), чтобы полюбоваться картинами Герица и Жозефа Альберса? По всей очевидности, монашеская строгость обстановки отвечала его потребностям: Барраган нуждался в пустоте, чтобы стимулировать свое воображение, которое послушно рождало футуристические силуэты башен-обелисков цвета экзотических фруктов, грандиозных арок, зданий с огненными стенами и садов с каскадами и фонтанами, где журчала так любимая им тишина. После смерти архитектора на столике у изголовья его кровати нашли две недочитанные книги: «Грозовой перевал» Эмили Бронте и «В поисках Марселя Пруста» Андре Моруа. Еще одно доказательство того, что Луис Барраган обладал романтической душой, а его архитектура, при всей своей строгости, была плодом не столько холодного математического расчета, сколько поэтических эмоций, выраженных в линиях и цветах.
