Новые скульптуры и статуи появляются в современных городах ежегодно — от Калязина до Москвы, от Манчестера-у-моря до Нью-Йорка, везде правительства и общественность открывают памятники выдающимся землякам, реальным или вымышленным. Продолжительная мода неизбежно снизила осмысленность таких действий — и вот уже в десятке российских городов стоят почти одинаковые «почтальоны Печкины», а маленькие европейские поселки обзаводятся металлическими фонарщиками, трубочистами и полицейскими.
Пример вдумчивого подхода к искусству скульптуры демонстрирует Будапешт: город не наводняется банальными фигурами «потри нос или потрогай за руку», а старательно подбирает сюжет для каждого нового монумента. Составив правильный маршрут по улицам венгерской столицы, можно пройти целый курс по истории и культуре этой страны. Прогулка займет часа два — и совершать ее лучше всего весной, когда 2-миллионный город расцветает и еще не становится слишком жарким.
Счастливый Анонимус
Начинаем маршрут в парке Варошлигет — квадратном километре, в пределах которого некогда располагались королевские охотничьи угодья. Сегодня это место — «предбанник» знаменитых термальных купален «Сечени», а также своеобразный «Диснейленд», Венгрия в миниатюре. На сравнительно небольшой площади парка собрано — в духе книги «Англия, Англия» Джулиана Барнса — многое из того, с чем ассоциируется эта восточноевропейская страна. Замок Вайдахуняд (построен в конце XIX в. специально для привлечения туристов), старинный ресторан «Гундель» (где уже более 100 лет подают одни и те же фирменные блинчики), музеи транспорта и изобразительных искусств, цирк, зоопарк и купальни — полный набор!
Несмотря на всю концентрацию достопримечательностей, здесь обычно тихо, а возле искусственного водоёма — то ли ров, то ли озеро — нетрудно найти свободную скамейку. Или вовсе присесть прямо на подмостки, опустив ноги в воду: будапештское лето обжигает и утомляет, так что теплые ванны «Сечени», «Рудаш» или «Лукач» не всегда кажутся уместными. Впрочем, ни во рве, окружающем Вайдахуняд, ни в прекрасном зеленоватом Дунае купаться нельзя: венгры за пляжным отдыхом отправляются на озеро Балатон (два часа от столицы).
В тиши городского парка Варошлигет — название, собственно, и переводится как «городской парк» — скульптура безликого монаха кажется как нигде более уместной. Он, склонив голову, словно бы глядит на прохожих из-под капюшона — но на самом деле глядеть ему нечем: глазницы пусты, а издалека кажется, будто под накидкой и вовсе нет лица. Так скульптор Миклош Лигети изобразил саму идею монашеской анонимности: безвестный переписчик древних книг — тот человек, благодаря которому венгры сохранили историю ранних веков своего народа. «Деяния венгров» — так назывался труд Анонимуса, жившего во времена правления Белы III, в конце XII в. За 114 лет туристы и студенты, верящие в приметы, до блеска натёрли перо в руке этого героя — как водится, сей нехитрый ритуал приносит удачу.
Все герои вместе
Из парка Варошлигет на проспект Андраши (русские туристы свойски именуют его «Андрюшей») выходим через площадь Героев — пожалуй, вторую по известности и значимости в городе, после печально знаменитой после 1956-го площади Лайоша Кошута. Тот, кто бывал в Великом Новгороде, не удержится от сравнения здешних монументов с памятником 1000-летию Руси — да и повод для открытия обеих скульптурных композиций схож. Площадь Героев в ее нынешнем виде создали архитектор Альберт Шикеданц и скульптор Дьёрдь Зала — их проект победил в 1896 году в конкурсе на увековечение такого события, как тысячелетие Венгрии.
Гуляя меж двух колоннад — что опять-таки лучше делать вечером или в прохладное время года, потому как июльским днём здесь недолго получить солнечный удар, — можно познакомиться со всеми ключевыми событиями венгерской истории. Шагов придётся совершить больше, чем обходя памятник 1000-летию Руси, да и голову задирать надо выше: святой Иштван, князь Ференц Ракоци, борец за свободу Лайош Кошут смотрят на прохожих свысока. А уж аллегорические фигуры Труда и Процветания, Войны и Мира, Мудрости и Славы и вовсе удобно разглядывать только издалека — например, из глубины проспекта Андраши.
Правда, идя по главному проспекту венгерской столицы, рассматривать хочется не фигуру, символизирующую Труд, а витрины магазинов: дорогая одежда, ювелирные украшения, сувениры по не характерным для Будапешта кусачим ценам — всё это Процветание лишь изредка перемежается бюджетными кофейнями. На Андраши нет ни повсеместных кебабов, ни фирменных венгерских бистро (1000–1500 форинтов за час пребывания — и ешь сколько влезет), ни даже вездесущих бомжей, сидящих на ступеньках в своих кипенно-белых брюках с книжкой в руках.
Проспект этот можно было бы сравнить с Тверской или Невским, кабы не обилие растительности: стройные ряды деревьев и их густая тень прогоняют мысли о Москве и Санкт-Петербурге, заставляя вспомнить скорее Одессу. Будапешт — город южный, и пусть даже до ближайшего моря сотни километров, атмосфера здесь по-настоящему курортная. Запахи турецкой кухни и нетрезвые весёлые горожане (в Венгрии разрешено употреблять алкоголь на улице) лишь усиливают впечатление.
Политический квартал
Миновав Дом террора, один из главных государственных музеев, мы оказываемся на перекрёстке под названием «Октогон» — «восьмугольник». Налево — площадь Ференца Листа, больше похожая на бульвар, по которому можно пройти в самый модный и живой квартал руинных баров. Руинных — буквально: старые постройки оставлены здесь в том полуразрушенном виде, в какой их привело неуёмное время, и в этот тленный пейзаж встроены десятки баров, кофеен, стрит-фудов и прочих заведений, сгоряча называемых «хипстерскими». Сгоряча не только потому, что хипстеры как явление остались на рубеже нулевых и десятых годов, но и потому, что отобедать здесь и выпить кружку «Шопронь» не гнушается и куда более взыскательная публика.
Направо, в каком-то полукилометре от Октогона — вокзал Ньюгати («Западный»), выглядящий как привет из давно ушедшей эпохи: два помпезных здания с башнями соединены стеклянно-железным перекрытием, под которое и въезжают поезда. Чем-то напоминает превращённый в музей парижский вокзал Орсе — и ассоциация только усиливается, когда узнаёшь, что Ньюгати спроектировал сам Густав Эйфель, ещё за полтора десятилетия до знаменитой башни. Сейчас западный вокзал переживает затянувшуюся реконструкцию — и за 140 с лишним лет она определённо назрела: в сильный дождь с эйфелевского потолка текут реки, так что путь к нужному вагону превращается в бег с препятствиями.
Но мы не свернём ни влево, ни вправо, а двинемся дальше по Андраши, мимо Оперы, к главному городскому собору Святого Иштвана. С соборной площади начинаются преимущественно пешеходные кварталы: здесь, в Пеште (правый берег Дуная), нет как такового «старого города», поэтому полностью свободные от автомобилей зоны встретишь лишь в более древней Буде. Проложив себе дорогу между бросающихся под ноги официантов, пытающихся угадать наш родной язык и предложить фирменное блюдо (чаще всего — гуляш) именно на нём, покидаем эти излишне туристические кварталы и выходим на площадь Свободы.
Строго говоря, это не площадь, а небольшой парк, и местные жители облюбовали его как тренировочную зону для терьеров, хаски, сиба-ину и прочих весёлых созданий. Вечером по здешнему газону бегают самые разнообразные kutya (этим милым словом славянского происхождения венгры называют собак), а на соседних улицах располагаются многочисленные парикмахерские салоны для четвероногих. Будапешт — город победивших собак: встретить на улице или даже в одном из ухоженных зелёных дворов-колодцев кошку — труднее, чем с первой попытки отыскать вход в старейшую баню «Кирай».
Площадь Свободы в последние годы стала местом ожесточённых споров: здесь соседствуют монумент советским воинам, павшим при освобождении Венгрии, и относительно новый памятник — тринадцать каменных колонн, над которым возвышаются ангел и орёл. Ангел символизирует Венгрию в годы Второй мировой войны, а орёл — понятно, нацистских захватчиков. Вот только правительство, установив эту конструкцию, обошло вниманием тот факт, что тогдашний руководитель государства Миклош Хорти фактически присягнул Третьему рейху на верность. Граждане этого не забыли — а потому постоянно «украшают» новодел многочисленными фотографиями жертв «дружбы» с Гитлером, цветами и свечами. Идея демонтировать советский памятник, также носившаяся в воздухе, в связи с этим приутихла.
Добавляет месту колорита ещё и скульптура Рональда Рейгана напротив американского посольства в другом углу площади: шагает он в сторону от Дуная и Парламента куда-то к могиле советских воинов и, как водится, привлекает куда больше внимания туристов и экскурсоводов (мода-2017: городские обзорные туры на сигвеях), чем советский и хортистский монументы. Ещё бы: у 40-го президента США такое узнаваемое лицо!
От Свободы к несвободе
Куда менее узнаваем, по крайней мере, приезжими, Имре Надь — премьер-министр Венгерской народной республики во время восстания 1956-го. Памятник ему — не просто шедевр скульптурного искусства, а близкое к гениальности ансамблевое решение: фигуру политика, едва ли не приведшего в Венгрию свободу, установили не на банальный постамент, а на декоративный мостик. С этого мостика, словно капитан корабля дальнего плавания, бронзовый Надь смотрит на здание Парламента, а точнее — ровно на тот угол площади Лайоша Кошута, по которому в злополучный октябрьский день 61 год назад проехали советские танки.
Летом узкая улочка, ведущая от площади Свободы к Парламенту, утопает в зелени, но особенно живописна она по весне: с какой стороны к Имре Надю ни подойди, увидишь его на фоне ярко-розовых цветов — а уж ракурс со спины, когда вдали видны неоготические излишества великолепного здания Парламента, и вовсе претендует на звание самого фотогеничного. И это в городе, где фотогеничные ракурсы — на каждом углу!
С историей венгерского восстания можно ознакомиться в мемориальном комплексе прямо под площадью Лайоша Кошута: вход сюда бесплатный, короткие фильмы о событиях тех лет крутятся по кругу, потёртые фотографии навсегда зафиксировали ужас людей, пострадавших в борьбе за свободу. В отличие от Дома террора, формально посвящённого нацистской и советской оккупациям, но почему-то особое внимание уделяющего именно послевоенному периоду под пятой КГБ, этот небольшой музей лишён идеологии — его миссия сохранить память о жертвах. А их было более 3000 с обеих сторон — для венгров это собственное 11 сентября: каких политических взглядов ни придерживайся, стоит снять шляпу. Имре Надь этого, правда, на своём бронзовом мостике не сделал: скульптор Томош Варга запечатлел того в миг надежды, а не скорби.
Зато снял шляпу Йожеф Аттила, присевший на долгие годы на дунайский брег около Парламента. Головной убор великий венгерский поэт держит в руках, но легко представить, как он кладёт его поодаль и принимается собирать форинты с залётных туристов. Поэт, чьим именем названа главная национальная литературная премия (в разные годы её получали буквально все гранды венгерской словесности: Магда Сабо, Петер Эстерхази, нобелиат Имре Кертес и др.), и правда был беден и неприкаян — сын прачки, оставшийся без отца, вынужден был сызмальства работать не покладая рук, то и дело норовя эти же руки на себя наложить. В 1937-м, ровно через сто лет после Пушкина, покончить с собой ему, отщепенцу и завсегдатаю психиатрической клиники, удалось: 32-летний Йожеф бросился под поезд.
Застывшему в бронзе Аттиле бросаться разве что под трамвай № 2, курсирующий вдоль Дуная по обоим берегам на радость туристам, но это была бы смерть не литературная, а какая-то, что ли, архитектурная. Великий Антонио Гауди, жертва барселонского трамвая, взглянув от памятника солнцу венгерской поэзии в сторону Будайской крепости, тоже испытал бы жажду самоубийства: дух от этого пейзажа захватывает! И ни одно уродливое здание из стекла и бетона, ни одна гигантская кукурузина не портит пока будапештский скайлайн. Наверняка и Йожефу Аттиле доводилось стоять или сидеть здесь, у величественной глыбы парламента, и подолгу смотреть на противоположный берег, сочиняя свои мрачные строки:
«По мерзлому полю вагонных крыш
свет то и дело снует, как мышь,
зимней ночи призрачный свет.
На городские дома
еще дышит паром зима.
Но по сверкающим рельсам к ним
мчится с холодом голубым
желтой ночи призрачный свет».
Осиротелые туфли
От Йожефа Аттиле — одна верная дорога: прямо к воде, к короткому участку подлинной набережной, а не автомобильной дороги по-над рекой. Здесь, у подножия Парламента — памятника величию венгерской нации, воздвигнутому, впрочем, не по уникальному проекту, а с очевидной оглядкой на достижения лондонской архитектуры, — следующая скульптурная группа выглядит особенно страшно. Шестьдесят пар металлической обуви — дамские туфли, детские башмачки, истоптанные сапоги — стоят бесхозные у кромки воды. Вечерами в них зажигают свечи — в память о евреях, расстрелянных на этом самом месте ледяной зимой 1944–1945 гг., когда венгерские нацисты сковывали цепью по 50 человек и, экономя патроны, стреляли в первого, чтобы тот утащил в Дунай остальных. Конец хортистской Венгрии был не за горами, времени на сколь-нибудь человеческие похороны у убийц не было — сколько людей сгинуло в этой стремнине, неизвестно.
Будапешт — город, который Холокост затронул больше, чем многие другие. 70% венгерских евреев сгинули в годы Второй мировой, большинство — в Аушвице, до которого отсюда считанные часы езды. Лучше прочих описал эту трагическую страницу венгерской истории Имре Кертес в своей книге «Без судьбы»: Кертес подробно рассказывает, как его, молодого будапештского еврея, обязали явиться на сборочный пункт — и он, дурак, пошёл, не предпринял попытки сбежать и скрыться, пока по столице ещё можно было перемещаться хоть с какой-то степенью свободы. Сегодня в Венгрии отрицание Холокоста карается законом — однако же туфли на набережной Дуная остаются единственным по-настоящему заметным мемориалом на эту тему.
Мы прошли маршрут, который иного ходока может и утомить, а ведь другой берег так и манит: там крепость и Рыбацкий бастион, там старый город и несколько великолепных бань, там знаменитый фуникулёр, спускающийся прямо к живописному Цепному мосту (вновь созданному по образу и подобию Тауэрского), а главное — там, как и в любом уголке Будапешта, всегда кипит жизнь. Причём за это бурление ответственны не гости из других городов и стран, а местные жители: Будапешт, при всей его популярности среди туристов, позволяет этим самым туристам среди аборигенов раствориться, перенять их расслабленный ритм, уподобиться им. В этом городе не нужно останавливаться в отеле — съемная квартира даст больше. И самые неленивые увидят не только Надя с Аттилой, но и задорных мальчишек с улицы Пала, героев детской книги Ференца Молнара, и легендарного футболиста, «венгерского Пеле» Ференца Пушкаша — но для этого растворяться в атмосфере южного города придётся куда дольше, чем пару часов.
Фото автора, commons.wikimedia.org
Опубликовано в журнале «Товарный знак», ноябрь 2017.
Больше меня — в телеграме: https://t.me/vizhuslyshupishu
