Война для нас начиналась в России. Русская страна и русский народ словно приняли в свои объятия немецких солдат. Взрослые жители этих мест или спрятались, или убежали, и нам на пути встречались только старики и женщины. Все, что нам раньше рассказывали побывавшие в этих местах немцы, мы теперь увидели собственными глазами. Много страданий выпало на долю этого многонационального народа, но венец мученика был не для него. От наших писателей и поэтом мы знали, что страдания этих людей не ограничивались многочисленными поборами, унижением и жестокостью.
Простой русский крестьянин натерпелся всякого и от кнутов помещиков, и от гнета царей. Безмолвно терпел он свое горе в запущенности, лени и нищете. А потом, при советской власти, был согнан в колхозы. Русский стал жестоким и хитрым, постоянно страдая от постоянных людских обманов и жестокостей зимы. За сто прошедших поколений этот народ не изменил своего лица, проживая посередине между Азией и Европой. Война, которую мы принесли в эти места, еще больше усугубила страдания русского землепашца. Мы маршировали по русской земле потому, что преступная страсть забросила нас сюда.
Прямая дорога шла мимо полей и небольших холмов, а дальше раскинулась бескрайняя равнина с железнодорожной станцией Фастов посередине. Мы шли дальше, а луга и пашни оставались позади. Иногда вдали виднелись дома и кое-где попадался редкий кустарник. Пыль стояла столбом над нашей колонной, а жаркое солнце подогревало еще больше непригодную для дыхания смесь из пыли и воздуха. Мы тащили винтовки, ранцы и каски. Строй не соблюдали, а как только послышалась команда "привал", упали на пыльную траву на обочине дороги.
Я, по всей видимости, получил тепловой удар, так как чувствовал себя очень плохо и сильно отстал от своей роты. Здесь же была маленькая группа солдат, как и я отставших от своей колоны. Вместе мы добрались до ближайшей деревни и встали на постой. Завалились в какой-то амбар и без сил упали на пол. Мы не могли даже поесть, хотя паек у нас имелся. Свинцовая усталость позволила только попить и я ментально заснул прямо на полу.
Наш мучительный марш был скрашен на следующее утро, когда к нам прислали грузовики. Дальше в русское сумасбродство нас повезли по направлению к Киеву, где мы провели следующую ночь. Утром, еще до рассвета мы, дрожа от холода, опять отправились в путь. У моста через Днепр произошла длительная остановка. Здесь по очереди переправлялись колоны на другой берег под сильным холодным ветром с реки. Лошади тянули противотанковые пушки, телеги с боеприпасами и разным военным имуществом. Походная кухня проехала мимо нас, а на следующем привале нам выдали горячую пищу.
Фронт был где-то впереди, от командира мы узнали, что немецкие части преследуют русских. Однако, куда и с какой целью мы идем, нам не сообщали. Ночевали мы в избах или ставили палатки. Падали от усталости и мгновенно засыпали. Грандиозные сражения были впереди, и мы медленно, но верно приближались к ним.
Временами казалось, что эта дорога не закончится никогда. Пыль и пот покрыли наши лица твердой коркой, а солнце нещадно палило сверху. Уходили в бесконечность ряды фруктовых деревьев, иногда прерываемые маленькими озерами. Иногда встречались низкие деревенские избы, обмазанные известью. Вдоль широких улиц стояли босиком красивые и сильные женщины в пестрых платках. Мужчины практически не встречались. А мы все шли и шли, не смотря на затрудненное дыхание и нестерпимую боль в ногах. Каждый привал становился передышкой от этого тяжелого похода. Страна Россия казалась совершенно чужой.
Наконец нам выпал день отдыха. Мы остановились в небольшой деревеньке, утопающей в тополях и яблонях. Умылись и залегли спать, а местные женщины постирали наше белье. Из реквизированных яиц и муки, которые имелись у нас, нам приготовили поесть. В деревне дома в основном были старые, с виду безобразные хижины, в которых в одной комнате жили сразу по десять человек. Внутри этих построенных из бруса и обмазанных глиной изб было сыро и неуютно. Много места внутри хижины занимала большая печь, обмазанная глиной, на которой жители спали. В пыли на земляном полу шуршали мыши, в некоторых домах кроме людей жили еще и свиньи с кроликами. Клопы и блохи заедали нас ночью, а вши не желали выселяться из нашей одежды. По столам, нашим лицам и рукам бегали тараканы, мокрицы, мухи и пауки. Убогие керосиновые лампы были здесь единственными источниками света.
У некоторых женщин был на шее маленький крестик на цепочке. Они крестились перед едой, а их время текло между бездельем и сном. Осенью работы на дворе было совсем мало, а зимой никакие работы вообще не велись. Вся пища состояла из кислого хлеба и картошки. Некоторые держали гусей и кур, иногда свинью или корову. Но при такой убогой жизни, крестьяне были здоровыми и сильными. Каждодневная жизнь эта была для них привычна и составляла все их существование. Они не замечали бедность, грязь и свою собственную убогость.
Мы двигались дальше. Дороги раскисли и наши сапоги скользили по глине и мокрой траве. Природа бесчинствовала, бросая нам в лицо штормовой ветер, град и снег. Зимний сезон в этих местах фактически начинался уже в октябре. Мы с трудом пробирались от одной деревни до следующей по размокшим от снега грунтовым дорогам. Отдохнуть один день нам дали в Глухове и где будет наш следующий ночлег, никому не было известно.
Враг был пока далеко и война еще не коснулась нас. Но шли мы, утопая в грязи по самые колени. Лошади падали и не могли вытащить из грязи наши пушки и телеги со снарядами. Снабжать продовольствием нас практически прекратили. Упавших лошадей пристреливали на месте. Пришлось заменять их более выносливыми русскими лошадьми. Мы их или реквизировали в деревнях, через которые проходили, или отлавливали в полях. Кормить лошадей было нечем, поэтому умирали они не только от непосильной ноши, но и от голода. Из тощих и грязных их шкур отчетливо выпирали ребра.
Куски глины прилипли к нашим и так тяжелым сапогам, а плащ-палатки и шинели промокли насквозь. Постоянно мокрые ноги покрывались гноем и опухали. Вши помогали в этом, чем могли. Шатаясь и спотыкаясь, мы продолжали идти вперед. И в ночные заморозки, и в ливень, и в снег мы тупо шагали к линии фронта, время от времени вытаскивая увязнувшие в грязи телеги.
Покрасневшие от легкого морозца клены стояли под тонким слоем снега, но красоты природы больше не интересовали нас. Голод подтачивал последние силы изнутри. Повсюду, где возможно, мы отнимали у местных жителей огурцы, бобы или горох. Повара резали свиней или крупный рогатый скот. Но нас было слишком много и этого продовольствия отчаянно не хватало. У женщин и детей мы отбирали все, что можно было кушать - курицу, гуся или последний кусок хлеба. Телеги наши были нагружены реквизированной мукой, яйцами, медом. Мы пили деревенское молоко местных крестьян, а потом готовили пищу в их же печках.
Ни мольбы, ни слезы, ни проклятия не могли остановить нас. Совесть наша не отягощалась инстинктом выживания, а война требовала жестокости и прощала грабеж. Мы были победителями! Женщины и дети должны были чистить для нас картошку, поить и кормить наших лошадей, поддерживать огонь в печах, носить воду. Для наших лошадей мы снимали солому прямо с крыш деревенских хижин. Мы прогоняли хозяев с их кроватей и сами спали на них...
Обычный солдат Вермахта, осень 1941 года.